Я и мой воображаемый недруг (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 4

Конечно, пока я медленно плелась по темным улицам, голову посетила и мысль честно обо всем рассказать родителям — хотя бы маме. Но идея эта отчего-то не прижилась. Кто в здравом уме поверит в такую историю? Да еще и остается насущный вопрос — а я сама насколько в здравом уме? На моих глазах погиб человек — разве такое проходит для кого-то бесследно? Все произошедшее могло быть галлюцинацией пострадавшей от шока психики. К такому выводу и придет каждый здравомыслящий слушатель. Я бы именно к нему и пришла. А раз так, то меня попросту сочтут сумасшедшей, что, вполне возможно, и соответствует истине. Перед глазами мелькнули обшарпанные серые стены и окна с решетками — психушка, как я себе ее представляла. Психушка для меня виделась местом, пострашнее тюрьмы. Поэтому когда мне удалось немного успокоиться, я твердо решила, что пока сохраню свое заболевание в тайне — возможно, и само рассосется. Или под каким-нибудь выдуманным предлогом выпрошу у родителей денег и запишусь к психологу. Последняя мысль показалась настолько разумной, что я даже немного воспряла духом. Ну конечно, специалист мне поможет разобраться! И пока я не опасна для людей, то он вряд ли меня сразу же сдаст санитарам. А пока переночую у родителей, окончательно успокоюсь — а там уже решу, возвращаться ли мне в квартиру или соврать, что там какие-нибудь пьяные соседи на меня напали или еще какую-нибудь чепуху, объяснившую бы мой страх и желание снова жить в родном доме.

Дверь мне открыл Пашка, заставив отчетливо припомнить причину, по которой я так стремилась отсюда уехать.

— Ма-а-ам! Машка пришла. Вроде бы снова бухая… — равнодушно крикнул в сторону братец и пошлепал в свою комнату.

— Гандон, — тихо отозвалась я ему в спину.

Он постоянно сочинял про меня какие-то небылицы, даже предлагал родителям сделать мне тест на наркотики, рвал мои конспекты, оттаптывал только что начищенную обувь. Они все это воспринимали, как проделки подростковых гормонов, но я понимала, что все гораздо хуже: мы все были подростками, но мало кто из нас был таким мудаком. Это сорт людей особенный — мерзейшее отродье. Им хорошо только когда плохо другим. Я даже не помню, любила ли его в детстве — кажется, он с тех пор, как говорить начал, все время изливал только говно. Пыталась ненавязчиво воспитывать — не лупить со всей дури, а так, хотя бы подзатыльник дать, когда уж совсем наглеет — так я же и осталась виноватой! Удел старших детей — всегда терпеть необоснованное понимание со стороны родителей к младшим. Терпеть, терпеть, терпеть — будто своих проблем мало. Сейчас этот идиотина учился в девятом классе, так что вынужденного общения с ним у меня впереди еще года да лета.

— Машуль, ты чего так поздно?

Мама вытерла руки о фартук, чуть прищурилась, оценив мой растрепанный внешний вид, но комментировать не стала. Я выдала свою историю о захлопнувшейся двери, за что была утешена, заботливо обругана, накормлена, напоена, опрошена об учебе и уложена спать. Благо, мою комнату еще не успели переоборудовать под какие-нибудь тупые нужды Пашки.

Как ни странно, но мне удалось и отвлечься, и даже уснуть. Утром мама разбудила, так как я по глупости ляпнула, что мне к первой паре. Даже отец спозаранку подскочил, чтоб взять машину и отвезти меня. Теперь не отмажешься — надо или признаваться, или ехать с ним в квартиру — ведь учебники и одежда для института там. Я, наверное, очень хорошо выспалась, раз решилась на второй вариант.

К сожалению, папа даже не предложил составить мне компанию в переодевании и собирании учебников. Просто шлепнул чмоком в щечку на прощание и укатил по своим делам. Дверь все же оказалось запертой — то ли я вчера, выбегая, захлопнула, то ли мой очаровательный выдвигатель ящичков позаботился об этом сам. При дневном свете даже не было так страшно — я очень быстро схватила сумку, отметив, что телефон так и лежит на краю стола, еще быстрее переоделась и вылетела в подъезд, только там начав дышать. Лучше посижу лишних сорок минут в институте — мне не помешает дополнительное время, чтобы настроиться.

Настраивалась я на протяжении всего учебного дня, впервые в жизни пожалев, что сегодня у нас не шесть пар. Но все же какая-то внутренняя сила во мне проснулась. Я даже возгордилась собой, когда почти уверенно открыла дверь и зашла в квартиру. Просто орден заслужила "За храбрость"! И именно самоуважение от того, что я все-таки не оказалась конченой трусихой, мне еще больше прибавляло смелости. Включила свет везде — это ничего. Ничего даже, что еще день. Не все же сразу. Вытерла со стола и пола вчерашний чай. Сцепила кулаки и зашла в комнату, подошла к столу. Я — смелая! Я не какая-нибудь там… леди или фифа, падающая в обморок! Я — Мария Потапова, девчонка, которая с детства не давала спуска ни одному пацану во дворе! И если я просто спятила, то признаю это со всей присущей мне смелостью, а не стану прятаться от себя самой. Телефон не вибрировал и не издавал ни малейшего звука, и я почувствовала некоторое облегчение, когда положила его обратно на стол. Снова выкинуть его в окно я не решилась — во-первых, там еще полно народу, и кто-нибудь может начать скандально возмущаться, а во-вторых, я не была уверена, что он не вернется обратно — а это уже реально пугающе.

Сварганила себе легкий ужин и уселась перед телевизором. Честно высмотрела целую комедию — правда, не смеялась, но зато и перестала постоянно озираться по сторонам. Возвела собственный боевой настрой в режим "максимум" и решилась — сегодня я с этим и разберусь. Если галлюцинаций больше не будет — отлично. Если они повторятся, то я не стану убегать. Напевая под нос неуместную "На границе тучи ходят хмуро" я снова прошлась по всему помещению, чтобы на этот раз свет выключить. За окном стемнело — самое время для галлюцинаций. Для паранормальщины — тем более. И к столу во второй раз подошла уже куда уверенней. Мне даже не стоило брать телефон в руки, чтобы убедиться, что он не шумит. Но я это сделала — чтобы в очередной раз самой себе доказать, что могу.

— Ладно, — громко, уверенно и отчетливо произнесла я, обращаясь к сотовому. — Говори, что ты там хотел мне сказать? Давай еще раз поиграем в эти игры разума!

Телефон, к моему облегчению, не ответил. Я даже усмехнулась.

— Ну же, давай покончим с этим здесь и сейчас! Я больше не убегу! — мне нужно было это произнести самой себе — поставить точку для собственного мозга, если он решится на очередные свистопляски.

— Правда?

Раздалось тихо, едва слышно со спины. Я вскрикнула и подскочила на месте, оборачиваясь. В комнате была не кромешная тьма, и сквозь открытый проем я видела часть зала. Никого. Естественно, первым порывом было тут же сорваться с места, но я нашла в себе силы остановиться. Если я снова сбегу, то это будет просто очередной бессмысленный круг — а я не на это настраивалась. Только вот голос мой заметно поутих и дрожал:

— Д-да.

И он ответил почти сразу же — голосом, который я, конечно, не могла не узнать.

— Ты только не бойся, Маш. Я не причиню вреда, — темнота ответила теперь чуть громче.

Если это и подстава моего сознания, то оно явно мне хочет этим что-то сказать. Значит, нужно продолжать. Тем более, что пережив запредельный шок, волнение почему-то начало спадать — психика высвобождалась от излишка переживаний, абстрагировалась, успокаивалась.

— Сережа… ты?

— Ты видишь меня?! — на этот раз совсем рядом, но я почти даже не вздрогнула. И снова, уже почти в полный голос: — Ну славтехоспади! Это ж пиздец какой-то — быть невидимкой! Юху-у! Как я выгляжу?

Мне захотелось истерично хихикнуть, но голосовые связки пока к этому не были готовы.

— Я… не вижу тебя. Слышу.

— У-у-у-у, — протянул он. — Ну че за хрень, а, Потапова?! Я три дня учился хлопать дверцей, думал, что стану прям полноценным… Это ж скукота, когда тебя вообще никто всерьез не воспринимает!

— Ты… призрак?

— Дак вроде того… Хотя нет! Я — полтергейст, раз дверцей хлопать научился! Шикарно, да?