Святочный сон (СИ) - Тартынская Ольга - Страница 50

- Кузен... - прошептала дама, и краски вновь появились на ее лице. - Я не понимаю, что со мной. Скажи, что здесь было?

- Ты чуть было не лишилась всего, что имеешь, - любезно напомнил кузен.

Амалия испуганно уставилась на него.

- Это все он. Где он?

- Там, откуда до тебя уж не дотянется.

Амалия оживала на глазах. Вот она уже кокетливо смотрит на кузена, видя в нем спасителя.

- Однако ты не желал мне помогать. Давеча, неправда ли, ты выгнал меня вон, когда я пришла за помощью?

Горский ответил не без самодовольства:

- Не ты ли говорила мне, что колдун читает твои мысли? Так вот я не хотел, чтобы он смекнул что к чему.

В кабинет тихонько пробрался негритенок и в ожидании уставился на хозяина.

- Его благодари, - ласково улыбнулся князь, указывая на Эзопку. - Вовремя выдрал купчую из твоих рук.

Амалия и не посмотрела в сторону арапчонка.

- Ты спас меня. Я в долгу не останусь... - она поднялась со стула, томно потянулась всем телом к молодому мужчине.

- Полно, Амалия. Лучше слушай, что ждет тебя.

Дама с неохотой отстранилась.

- От тебя приму все, - с чувством проговорила она, посылая кузену страстные взоры.

Горский шагал по кабинету, мерно постукивая шпорами.

- Ты тотчас и непременно отправишься в свою деревню.

- Как? - подскочила Амалия.

- Да, да. И не вздумай перечить мне. Ради спасения твоего имущества (об имени мы не говорим) ты будешь сидеть в деревне, покуда не приведешь в порядок дела и покуда не забудется эта история с магнетизером.

Амалия покорно вздохнула и театрально воздела руки. Однако Горский не был тронут воплощением скорби.

- Да-да, деревня - это еще и здоровье. Тебе впору лечиться, так деревня исцелит.

Мадам Штерич надоело корчить из себя благородную жертву.

- А как я не послушаюсь и останусь здесь?

- Воля твоя, пойдешь в острог, - холодно ответствовал кузен.

- За что? - возопила дама, швыряя в смеющегося Эзопку скомканный кружевной платок.

- Поройся в памяти, что-нибудь да найдешь, - с угрозой молвил Горский. - И самое важное: оставь в покое Мартыновых! История с Сашенькой еще тебе отзовется, будь покойна.

Амалия обозлилась:

- Ах, так! Ты не ради меня геройствовал! Все ради прекрасной госпожи Мартыновой!

Юрий потерял терпение.

- Это мое последнее слово. - Он хлопнул кулаком по столу и кивнул негритенку: - Идем.

Амалия задыхалась от бешенства. Возможно ли, молодой кузен, некогда во всем послушный ее воле, теперь принуждает ее, прирожденную повелительницу! Взбешенная дама бросилась к столу и взялась за перо. Нет, так просто им от нее не отделаться! Они рано торжествуют. Интрига с мнимым французом прошла как милая шутка, принеся Горскому славу? Что ж... Мартыновы безмятежны, как прежде? Нет, Амалия не допустит проигрыша! Прежде чем оставить Москву, она насладится местью. План новой мести вызрел, едва стих за окном звон копыт по снежному насту. Амалия с наслаждением обмакнула перо в чернила и принялась писать.

В доме Мартыновых, наконец, воцарился мир. Миша уже вышел из-под опеки тетушки. У него появились друзья, новые привязанности. В дядьки Мише определили молодого парня Федора, который возил барчука в пансион и служил ему весь день.

Соня возилась с девочками, но не с прежним пылом. Правда, она не забывалась и не была столь рассеяна, как давеча, но грустила вдвое более. Теперь бедная дева выучилась скрывать свои чувства, и лишь бледность и потухшие глаза выдавали ее тайную печаль. Сашенька с тревогой поглядывала на кузину и силилась развлечь ее.

Мартыновы возобновили выезды, и Сашенька с удовольствием окунулась в бурную жизнь света. Балы, театры, опера, концерты, вечера. Соня же наотрез отказалась выезжать, хотя Владимир был уже не против. Она не вернулась в прежнее обличье в духе bas bleu, но утратила вовсе интерес к себе и разным увеселениям. Казалось, какая-то тяжелая мысль точит ее изнутри. Бывало, вспыхнет отчего-то и с испугом оглянется вокруг. А то часами молчит, молчит, о чем-то думая.

Сашенька жаловалась супругу на кузину, но, занятый своими заботами, тот не придал жалобам Сашеньки должного значения. Он видел лишь, что кузина похорошела, как хорошеют женщины, познавшие любовь мужчины. Над этой загадкой он не стал ломать голову, ведь вся жизнь Сони проходила у него на глазах. Бедняжка безнадежно влюблена в князя, теперь страдает, что ж тут удивительного? Слава Богу, Горского в доме больше не поминают. И то, наделал переполоха...

Сашенька скучала и весьма обрадовалась возвращению Марьи Власьевны Петербурга. Живая газета не заставила себя ждать, явилась на другой день к Мартыновым и потешила их петербургскими вестями и слухами. Соня побаивалась дамы и не впустую. Марья Власьевна напустилась на девицу, едва переступила порог гостиной.

- Что ж ты, матушка, заперлась опять? Платьев нашили, вывезли, а ты опять в свою келью забилась? Негоже, сударыня!

Соня краснела и опускала глаза на шитье, не зная, чем оправдаться.

- Что потупилась долу, мать моя? - гремела Аргамакова. - Как велишь тебя замуж выдавать, когда ты сама не желаешь? Силком?

- Не обессудьте, Марья Власьевна, это пустая затея. На что вам? - потерянно лепетала провинившаяся особа.

О, зачем она это произнесла!

- На то, дуреха, что девица на свет рождается, чтобы иметь потомство да мужу подмогой быть! А ты что? Пустоцвет, бесплодная смоковница! А ведь сама виновата, кто ж еще? Что за беда - не красавица? Да красавицам-то жить куда тяжеле! Погляди кругом: кто замуж первыми выскакивают? Дурнушки да простушки, не красавицы. А ты-то у нас хоть куда!

Марья Власьевна еще долго буйствовала, краснея, сбив набекрень кружевной чепец.

- Будет вам, Марья Власьевна, - пожалела кузину Сашенька. - Соня непременно будет выезжать. Только вот праздники-то кончились.

- Ничего, до Великого поста далеко, напляшетесь еще, - возразила дама, остывая и вновь приходя в мирное расположение духа.

- Про Горского-то слыхали? - внезапно молвила она.

- Что? - подняла брови Сашенька, а Соня замерла.

- Сказывают, государь простил его. Позволяет вернуться в полк.

- Возможно ли? - воскликнула Сашенька, бросив сочувственный взгляд в сторону кузины. - Так он покидает Москву?

- Врать не буду, доподлинно мне неизвестно, - ответствовала Марья Власьевна. - У Ахросимовых сказывали, что готовится ехать.

Аргамакова и не предполагала, какую бурю чувств посеяла ее весть в душе одной из женщин. Почтенная дама продолжила свой рассказ, но Соня уже не слышала ее. "Он уехал! Он уехал!" - билось в ее сердце, и мрак застилал глаза. Очнулась Соня лишь тогда, когда Марья Власьевна, пихнув ее в бок, громко возвестила:

- Ничто! Завтра вывезу тебя к губернатору. Вечер с танцами, все знатные семьи там будут. - И прикрикнула на силившуюся возразить девицу: - Ничего не желаю слышать, мать моя. Готовься и - баста!

Бедняжке пришлось подчиниться.

Вовсе иначе она готовилась к новому выезду. Мартыновы тоже получили приглашение на этот вечер, но Сашеньке сделалось худо, и Владимир не решился оставить ее одну. Бедняжка опять лежала в комнате с задернутыми занавесями и грустила. Соне сделалось совестно, что она с неохотой едет туда, где место прекрасной Александрине, а не ей. Равнодушно выбирала девица наряд из тех, что сшила портниха Марьи Власьевны.

Сашенька велела непременно показаться ей перед выездом. Она ждала нового чуда преображения. Однако на прелестном лице ее Соня прочла разочарование, когда, обрядившись, предстала перед кузиной. Платье сидело недурно, но весь облик девицы, понурой, измученной, составлял убийственный контраст с нарядом. Сашенька силилась скрыть впечатление, но кузина и без того все поняла. Она виновато улыбнулась и выскользнула из будуара.

- Да что с тобой, мать моя? - возмутилась Аргамакова, явившись за Соней в своей карете. - Ты ровно на панихиду собралась! Очнись, девица, не то все женихи разбегутся от твоей кислой образины!