Святочный сон (СИ) - Тартынская Ольга - Страница 48

Однажды князю доложили, что его спрашивает дама.

- Дама? - удивился и обрадовался Горский.

Он бросился в гостиную, где его дожидалась женщина, укутанная в черную вуаль. Юрий приблизился к даме, молчаливо застывшей посреди гостиной, и тронул вуаль. Гостья вдруг безмолвно приникла к нему. Князь насилу удержался, чтобы не сжать незнакомку в объятьях с восклицанием: "Соня!". Однако он почувствовал чужой запах и замер в неопределенности. Дама подняла вуаль.

- Зачем ты пришла? - удивился князь.

Перед ним стояла Амалия Штерич.

- Дорогой кузен, мне страшно! - проговорила она, и Юрий увидел, как бледна Амалия и как исступленно горят ее глаза. - Он знает обо мне все, он управляет мною, как куклой в раешнике. Дергает за веревочки, а я подчиняюсь.

- Да, этот твой колдун! - Горский мгновенно протрезвел.

Он усадил кузину на кушетку, велел подать кофе. Сам же уселся напротив и сурово вопросил:

- Ну, Амалия, рассказывай, в какую беду ты теперь попала. За Сашеньку мы после сочтемся.

- Дорогой кузен, я разорена. Мои крестьяне голодают. Я продаю имение и дома.

Горский тяжело смотрел на нее:

- Ты сошла с ума? Я давно уже подозревал...

- Нет, это все он! - как в лихорадке, шептала Амалия, затравленно озираясь. - Он не знает, что я пошла к тебе. Я сказала, что направляюсь к модистке. К модистке! - вдруг расхохоталась она, как истинная сумасшедшая. - С чем я пойду к модистке? У меня гора неоплаченных счетов, и скоро меня посадят в долговую яму!

Филипьевна принесла кофе и молча удалилась, неодобрительно покачивая головой. Амалия схватила чашку и стала пить, обжигаясь и стуча зубами о тонкий фарфор.

- Кому все продаешь? - коротко спросил ее кузен.

- Не знаю! - с деланным безразличием пожала дама плечами. - Это он продает!

- Куда же делся твой капитал, ты была примерно богата? - удивился князь.

- Его спроси, - столь же легкомысленно ответила Амалия.- Его люди, какой-то тайный орден, все поглотили! Ты не можешь вообразить, как я теперь живу!

- Отчего же, имел честь видеть своими глазами.

- Молчи! - Амалия и впрямь походила на сумасшедшую. Она прижала палец к губам и снова стала озираться. - Он все знает и слышит. Он усыпляет меня и выпытывает все секреты. Я не хотела говорить, что у меня есть дом в Петербурге, но он узнал. Теперь я все продаю, все!

- Побираться пойдешь? - мрачно поинтересовался кузен.

- Пойду! - в исступлении воскликнула Амалия, и князь вконец уверился, что она не в себе.

- Когда готовится сделка? - равнодушно спросил он.

- Он приведет своего поверенного через два дня, в среду, в три часа пополудни. Ты поможешь мне? - Амалия с надеждой взглянула в глаза молодого мужчины, для чего она приблизилась к нему и села на колени.

Горский вяло отстранил от себя кузину.

- Нет, Амалия, выпутывайся, как знаешь. Я тебе не помощник.

Он проводил опешившую даму до дверей гостиной.

- Прощай, дорогая кузина, и забудь дорогу в мой дом, - жестоко напутствовал Юрий Амалию. Даме ничего не оставалось делать, как подчиниться. На пороге она в последний раз умоляюще взглянула на Горского, но тот уже отвернулся. Амалия в удручении опустила голову и покинула гостиную.

Владимир вернулся из Тверской губернии и тотчас почувствовал, что в доме неладно. Даша прятала глаза, но ее словно что-то изнутри подталкивало доложить барину о странностях, происходивших однажды ночью. Она ничего не знала толком, но надеялась узнать, коль скоро барин учинит дознание. Однако Соня смотрела угрожающе и замыкала уста болтушки печатью безмолвия. Владимир недовольно спрашивал:

- Что, Даша? Ты что-то хочешь спросить?

Даша испуганно мотала головой и делала вид, что занята уборкой или самоваром. Соня поджимала губы и глазами приказывала: "Поди вон!" Горничная тотчас исчезала.

Сашенька вела себя и того чудней. Она так боялась проговориться, что перестала вовсе открывать рот. От постоянного страха бедняжка спала лица и даже - невиданное дело! - немного подурнела.

- Тебе нехорошо? Велеть приготовить отвар? - беспокоился Мартынов, глядя на муки жены. - Тебе в твоем положении надобно больше гулять.

И он вывозил супругу в Сокольники или Марьину Рощу, чтобы та надышалась вдоволь свежим воздухом. Однако Сашеньке не делалась от этого лучше. Ее что-то терзало, и Мартынов это определенно чувствовал. Не раз он обращался к жене с вопросом:

- Что тревожит тебя, душа моя?

Силясь улыбнуться, она отвечала с деланной легкостью:

- Пустяки, Володенька. В моем положении всякие мысли приходят в голову. На все воля Божья...

Но она не выдерживала тона, и голос ее дрожал. Мартынова понимала, что выдает себя с головой, но ничего не могла поделать. Она ждала, что обеспокоенный Владимир в конце концов устроит ей форменный допрос.

- Что мне делать, Соня? - Шептала Сашенька в гостиной за работой. - Владимир догадывается о чем-то. Что как Амалия ему донесет? Я потеряла сон, все воображаю, как Володенька обвиняет меня в непослушании, в измене.

- Полно себя изводить, - уговаривала ее Соня. - Ты не сделала ничего ужасного, и, слава Богу, все хорошо закончилось.

- А могло бы!.. - бледнела от этой мысли Александрина. - Коль скоро Владимир об этом узнает, он меня возненавидит. Я так рисковала собой и дитя!

Соне нечем было возразить. Сашенька, случается, поступает невообразимо легкомысленно, если не сказать глупо. Обе они хороши.

От Владимира не скрылось и смятение кузины. Правда, Соня держалась куда мужественнее и почти справлялась с собой. Однако однажды за обедом Мартынов, глядя на размечтавшуюся девицу, недовольно заметил:

- Соня, я тебя не узнаю!

И вправду она изменилась. Торжествующая женственность окрасила ее щеки румянцем, а тело налилось жизненным соком. В движениях и походке Сони появилась вовсе не присущая ей грация. Молодая женщина светилась особым светом. И хотя жизнь ее не переменилась и занятия оставались прежними, Соня была иная.

Владимира раздражало непонимание того, что происходит возле него. Его женщины положительно что-то скрывали. Они поминутно переглядывались, испуганно вздрагивали, когда Мартынов обращался к ним, краснели и бледнели. Если Сашенькины странности можно было списать на ее беременность, то как объяснить Соню? Верно, здесь не обошлось без Дюваля-Горского, будь он неладен! С появлением этого мерзавца в доме все пошло кувырком. Доколе еще будет отзываться эта "шутка"? Мартынов так распалил себя к концу дня, что додумался до крайности.

Раскуривая сигарку у себя в кабинете, он перебирал в памяти события, связанные с Горским. И вдруг в душу его холодной змеей вползло кощунственное подозрение: что как ребенок, которого носит под сердцем Сашенька, вовсе не его? Владимир силился посмотреть на дело трезвыми глазами, но не мог. Возможно ли, что его выставили шутом, рогоносцем? Владимир понимал, что сходит с ума от ревности.

И в этот-то недобрый час Сашенька не вынесла испытания и пришла в кабинет мужа, чтобы рассказать обо всем.

- Володя, я не могу более скрывать, я должна тебе все рассказать.

Лицо ее пылало, белокурые локоны в беспорядке рассыпались по плечам, она была сама не своя. Владимир побледнел. Силясь улыбнуться, он усадил Сашеньку в кресла.

- Что, душа моя, ты скрывала? Должно быть, дамские пустяки?

- Да! - обрадовано кивнула Сашенька. - Это совершенный вздор, верь мне!

Зачем она произнесла это "Верь мне"! Теперь Мартынов приготовился к самому страшному. Он стиснул зубы и впился взглядом в жену. Сашенька принялась повествовать о случившемся. О том, как она соблазнилась приглашением Амалии и поехала на светский вечер. О том, что там произошло, о благородной роли Сони и Горского, вызволивших ее из этого кошмара.

- Горский? Почему Горский опять? - спросил Владимир, сотрясаемый нервной дрожью. Он хотел бы вздохнуть с облегчением, но теперь уже не мог поверить в невинность всего случившегося. - У тебя было свидание с ним у Амалии?