Святочный сон (СИ) - Тартынская Ольга - Страница 42

Юрий не придал значения насмешливому тону приятеля.

- Ищу "Красное и черное" Стендаля, Соня его читала.

Коншин присвистнул:

- Друг мой, позвольте потрогать ваш лоб - у вас, верно, любовная лихорадка.

Юрий, наконец, рассердился:

- Оставь свои семинарский шутки!

- Отчего же? - не отставал от приятеля Коншин. - Допреж я думал, что ты выйдешь в модные писатели, которые сочиняют романы для скучающих дамочек и девиц, столь решительно ты взялся за перо. Теперь уж и не знаю, что думать!

- Она не отвечает на мои письма, - горестно вздохнул князь и велел Эзопу подать шубу.

- Куда ты, душа моя? - встревожился кавалергард.

- В книжную лавку, за Стендалем. Эзопка, ты идешь со мной?

Негритенок, подав господину шубу, стремглав бросился собираться.

- Постой, я тоже с тобой прогуляюсь, - решился Коншин.

Книжная лавка была неподалеку, поэтому отправились пешком. Они миновали Гагаринский переулок и скоро вышли на Арбат. Уже вечерело, в синих сумерках вспыхивали один за другим фонари, зажигаемые фонарщиками. Приглушенно стучали по заснеженной мостовой копыта лошадей и каблуки прохожих. Едва маленькое общество приблизилось к массивной дубовой двери книжной лавки, как вдруг услышали нежный женский голосок, позвавший:

- Эзопушка!

Негритенок тотчас кинулся к остановившемуся у обочины экипажу, из окошка которого выглядывало хорошенькое, свежее личико. Девушка просунула ручку для поцелуя. Эзоп радостно схватил ее.

- Каково тебе без прежнего хозяина? Скучаешь? У кого же служишь теперь? - сыпала вопросами хорошенькая девица.

Коншин воспользовался моментом и представился прелестной незнакомке. Не дожидаясь спутников, Горский вошел в лавку. Услужливый хозяин выложил перед ним с десяток томов:

- Только что привезены из Парижа: Гюго, Бальзак, Мюссе. Все новинки.

- Однако мне нужен Стендаль, "Красное и черное", - возразил Юрий.

- Виноват-с! Стендаля нет, закажем непременно-с!

Горский вздохнул, повертел в руках томик Мюссе и положил на место. Не слушая заверений хозяина, что скоро требуемая книга будет доставлена, Юрий покинул лавку. Экипаж с незнакомой девицей уже отъехал, Эзопка махал ему вслед. Коншин крутил ус и выпячивал губы, что у него означало совершенное довольство.

- Что за прелесть эта Ланская! Та самая, из-за которой несчастный Лопухин бежал за границу. - Кавалергард мечтательно вздохнул.

- Брось, тебе не идет роль влюбленного романтика, - проворчал Горский, направляясь домой.

Однако день, верно, выдался особенный, день нежданных встреч. Как скоро князь завернул в переулок, до него донесся отчаянный вопль:

- Мсье Дюваль!

Горский не оглянулся, лишь дернул плечом, не желая отзываться на печально памятное имя.

- Мсье Горский, князь! - еще отчаяннее звал его детский голос.

Юрий тотчас обернулся навстречу мальчику, который выпрыгнул из саней и бежал к нему что есть духу.

- Миша! - радостно пробормотал князь, крепко обнимая ученика.

- Я скучал, я просил Соню передать, что жду. Помните, вы обещали, что не забудете меня и дадите знать о встрече. Я ждал, ждал... - Миша радостно уткнулся в шубу Горского.

- Я просил Софью Васильевну сказать, что помню о тебе.

- Она ничего не сказывала, - удивился Миша.

Юрий утешающе похлопал его по спине:

- Не сердись на тетушку, она права.

А Миша уже размышлял, какой будет его месть негодной Соне.

- Познакомься с моим Эзопкой, совершенный проказник!

Миша с восторгом глазел на веселого негритенка. Эзоп церемонно раскланялся, чем рассмешил все общество. Только теперь мальчик заметил Коншина и учтиво приветствовал его.

- Что твои домашние? Все ли здоровы? - спросил Горский.

- Здоровы, - пожал плечами Миша. - Я теперь езжу в пансион, вон Филька меня возит. - Он указал на свои сани.

- Что ж, недурно, - одобрил Юрий. - Однако ты не должен думать, что я забыл тебя. Увы, мне нельзя бывать у вас, а встречаться тайком... Дождемся лучших дней.

- Я понимаю, - кивнул со значением Миша. И вдруг вдохновился: - А вот Соне ничего не скажу про нашу встречу! Пусть мучается, как я.

- Отчего же мучиться? - улыбнулся Горский.

- А она скучает, я же вижу.

Горский подтолкнул мальчика к саням:

- Ступай, великий мститель. Тебя, верно, дома заждались.

Миша помахал рукой на прощание, и сани умчались. Коншин подмигнул приятелю:

- Скучает твоя красавица.

- Она не красавица, - сердито ответил Юрий и пошагал к дому.

- Я не возьму в толк, - не отставал от него кавалергард. - То она стара и нехороша, помнишь, ты сказывал прежде? Потом вдруг - гимны ее красоте, после встречи на балу. Теперь же опять твердишь, что не красавица. Диковинка. Что до меня, так я не нахожу в ней ничего привлекательного.

Горский остановился и метнул грозный взгляд.

- Все, умолкаю! - засмеялся Коншин, выдвигая вперед себя Эзопа.

Однако Юрию давно уже не до смеха. Он метался, воспламенялся и угасал, и не знал, что делать с собой. Он тосковал по службе и часто сетовал, что не может вернуться в полк. Неопределенность положения была для него нестерпима. С отрочества Юрий привык к полковому распорядку, когда все дни заполнены занятиями. Жить по уставу для него было естественно, словно он родился в казармах. Теперь же, предоставленный себе, Горский не мог распорядиться собой со смыслом и пользой. Привычка служить делу мешала ему вести рассеянный образ жизни, а живая натура требовала кипучей деятельности. Юрий завидовал Коншину, который скоро должен был вернуться в Петербург, в родной полк "рыцарской гвардии".

Как ни крути, Горский чувствовал себя много лучше бедным учителем в доме Мартыновых, чем богатым князем в собственном особняке. Вспыхнувшая нежданно любовь к Соне захватила все его существо, но тоже требовала деятельности. Юрий задыхался от невозможности выразить и осуществить свою любовь. Он делался несносен, когда не имел занятия и цели. Коншин, любивший друга, и тот уже насилу терпел его дурное расположение.

- Тебе надобно развлечься, друг мой, а то, того и гляди, рассудка лишишься. Едем со мной к Амалии, у нее весело, - советовал кавалергард. - Любовь какой-нибудь доступной красотки вполне излечит твой сплин.

Однако Горский оставался глух к его советам. Когда-то он не пренебрегал самыми рискованными развлечениями, но теперь все переменилось. Пропал интерес к любовным приключениям, к гвардейскому куражу. Выходило, что Соня была единственной надеждой Юрия, но она не отвечала более на его письма, только ласкала да закармливала сластями Эзопку, который приносил ей записки.

- Она не возвращает мои послания, стало быть, читает их. Это уже немало, - бывало, бормотал Юрий, перебирая в пальцах бронзового ангелочка, который сделался его талисманом.

- Ты беседуешь с безделушкой? - не без тревоги спрашивал его приятель, а Горский краснел, как шестнадцатилетний юнец.

Коншин сокрушался и уезжал с визитами, предоставив князя его хандре и одиночеству.

И теперь оброненное Мишей упоминание о Соне дало новую пищу надеждам Горского. Вернувшись в дом и устроившись с книгой в креслах, Юрий вдруг принял решение.

Второй день бушевала метель, зги не видно. Лошади останавливались посреди улицы, не имея сил двигаться против ветра. Девочки Мартыновых не ходили гулять. Они тихо сидели у камина в гостиной, наряжая кукол в собственноручно сшитые платьица. Сашенька и Биби, сидя за столиком, кроили и шили крохотные рубашонки из батиста. Соня тут же устроилась с книгой. Вот-вот должен был вернуться из должности Владимир. Даша накрывала в столовой обед. Завывание метели за окном не нарушало уюта и мирной тишины теплого дома, а напротив, сообщало им особую прелесть.

Когда в передней зазвонил колокольчик, никто не удивился и не прервал занятий. Тем глубже было изумление, когда в гостиную ворвался незнакомый господин лет сорока пяти в заснеженной богатой шинели с бобровым воротником.