Адам Борут. Начало (СИ) - Перунов Антон - Страница 3

— Пропусти нас, — тихо сказала она, — все уже решено.

Он не сдвинулся с места, не в силах ей поверить, а когда она гордо вскинула голову и стала решительно пробираться мимо него, схватил ее за рукав, произнес хрипло:

— Подожди! Ты ж ничего не знаешь…

— Знаю, Войко, — выдохнула она, вырывая рукав и без сил прислоняясь к стене. — Только детство закончилось.

Она обернулась к барону и произнесла твердо:

— Барон, идите в карету.

Гольханд обошел их и стал послушно спускаться по ступеням, княжич проводил его недобрым взглядом, подумал: «Уж больно послушен ты, барон, как овца, а не воин, а стал бы я, противится ее приказу?»

Войко снова обернулся к Василине, а она, попросила взволнованно:

— Не смотри на меня так, княжич! Ты много для меня значил всегда, но я выросла и выбрала другого. Ничего тут не поделаешь. Смирись.

— Смириться? — Произнес он, скрипнув зубами. — Никогда!

И, сделав еще шаг, почти навис над ней:

— Откажись от него. Еще не поздно.

И столько силы было в этих словах, что Василина, вскинув голову, несколько долгих мгновений неотрывно вглядывалась в его горящие глаза, рождая неистовую надежду… Страсть воина не оставила ее равнодушной.

На миг в ее лице мелькнуло безумное сожаление.

Она быстро потянулась к нему, прикоснувшись к щеке теплыми губами, и прошептав: «Прощай!», легко сбежала по ступенькам вниз.

Войко глядел ей вслед, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит, совершит что-то страшное. Ее легкая фигурка скрылась за углом, и княжич со стоном прислонился пылающим лбом к холодной стене. Ее поцелуй перевернул душу, рождая блаженство и смертельные муки. Словно ангел коснулся его крылом, и унес с собой все самое драгоценное, саму жизнь его, оставив в теле лишь холодную пустоту.

Сколько он стоял так, сжимая кулаки, боясь лишиться разума, он не знал. Как в тумане слышал, как уезжает карета, дробно стучат копыта по выложенному камнем двору. Слышался скрип закрываемых ворот, далекие голоса дозорных, а потом все стихло. И наступила такая тишина, что он очнулся. Поднял пылающее лицо к небу, то ли молясь, то ли проклиная свою судьбу. Он смотрел на яркие звезды, словно ждал, что небо разверзнется, мир рухнет, жизнь вокруг остановится. Но прокричал филин, зашуршала ящерица в траве, стремительно пролетела мимо летучая мышь. Жизнь продолжалась, будто ничего не произошло. Войко ударил кулаком по каменной стене, так что от боли потемнело в глазах, резко развернулся и в несколько прыжков преодолел лестницу, приняв внезапно решение.

— Коня, — крикнул он, еще издали увидев ожидавшего его Трохима.

Коня вывели тут же, Войко, на ходу надевая шлем, взлетел на верного скакуна и, оглянувшись на дозорных, коротко приказал:

— Будьте на страже. Турки могут быть близко.

Выехав на дорогу, он сразу повернул вороного вслед за каретой. Что-то умерло в нем, но ему было необычайно важно, увериться, что Василинка в безопасности. Он следовал за ней на расстоянии, как охотник, выслеживающий дичь. Никто из охраны барона даже не почувствовал, не обернулся. И княжич, очень ясно понимая, какой легкой добычей они могли бы стать для небольшого отряда янычар, следовал за ними, словно тень. И только когда карета достигла реки — границы владений князя, за которой уже шли более спокойные земли, Войко остановил коня на высоком холме. Следя глазами, за исчезающей вдали каретой, он вновь и вновь переживал последние мгновенья их прощанья. А мог ли он чего-то изменить? А что, если бы он все-таки убил барона? Да он и сейчас может это сделать — догнать не составит труда. Только не изменит это уже ничего!

Он развернул вороного и поскакал назад, в лагерь отца. Измученный взгляд вновь и вновь шарил по сторонам, выискивая признаки присутствия врага, хотелось кого-нибудь убить, растерзать, заставить молить о пощаде. Которой не будет!

Занимался рассвет…

По пути в лагерь Воислав передумал много разного, но чем ближе подъезжал он к войску, тем все более властно воинский настрой захватывал его. Стража, повстречавшая его при въезде, передала ему приказ отца-воеводы: «Немедленно явится в нему, как только прибудет!». Приказы не обсуждаются, они выполняются. И княжич, только и успев передать коня слуге и уточнив, что отец сейчас на Совете князей, пошел к большому шатру князя Борута — при входе в который его без лишних слов встретили и пропустили.

Несколько секунд он тихо стоял, привыкая к полутьме шатра, после яркого утреннего солнечного света. Отец, сидящий чуть позади своего князя и предводителя, заметив сына, сделал знак рукой, приказывая подождать.

Адам покорно застыл на месте, жадно вслушиваясь в разговор князей.

Он сразу понял, что решают они важнейший вопрос — об избрании Старшего Князя — военного правителя на время войны с турками. И также быстро он понял, что до общего решения далеко.

Из пяти русинских князей на совете было четверо, от последнего — пятого здесь находился только посланец, его близкий родич, потому и прислушивались к нему князья-правители, заверявший остальных в том, что князь с войском вскоре будет, задержавшись со сбором и оправдываясь медлительностью передвижения обоза с пушками.

Войко заметил, что именно посланец Одрича — пятого из князей и вносит наибольшую смуту в совет. Он незаметно и с большим искусством стравливал правителей между собой, не давая прийти к общему соглашению. «А видят ли это остальные? И что тут обсуждать, ведь всем ясно, что лучшего полководца, чем князь Стефан Борут не найти. Но тот молчит, закусив ус и пристально глядя на Одрича».

Воислав посмотрел на отца и понял, что и ему не нравится то, что здесь происходит. Лица у всех были разгоряченные и воинственные. Не легко каждому из владетельных князей и в малом поступиться своей властью и честью, признать другого старшим над собой. В общем обсуждении наступило минутное затишье, слуги разнесли всем напитки, Адам заметил, что отец подзывает его к себе и, не тратя времени, проскользнул к нему, и замер, почтительно склонившись.

— Где тебя нелегкая носила, мало мне… — вполголоса осведомился воевода, видно было, что не до того ему сейчас, не то досталось бы Воиславу за самовольную отлучку куда как больше. Княжич только собрался рассказать о событиях этой ночи, как отец прервал его.

— Молчи и слушай. Возьми десяток охотников и дойди до Черной балки, проверь, нет ли там турок, что-то тревожно мне, вести путанные, никто толком не знает, где эти чертовы турки… Понял ли? Как разведаешь все, сразу назад с докладом. Все, ступай.

Войко оставалось лишь молча склонить и так опущенную голову и выбраться из шатра, последним, что он услышал, были слова отца, обращенные к Одричу.

— Так где же твой господин, где его войско, турки близко…

Воины отряда Воислава, который вот уже год, несмотря на юные лета, водил дюжину молодых русинов-охотников горными тропами, только и ждали приказа княжича, кони оседланы, сами бойцы в доспехах и при оружии, собраны и готовы к делу.

— На конь! За мной.

Большего и не потребовалось, дюжина всадников на рысях ушла из лагеря, следом за своим командиром. Привычно выдвинули вперед дозор, куда ставили самых глазастых и быстрых, их дело успеть заметить врага первыми и оповестить остальных. В дальних вылазках уже не раз обагрялись шашки его десятка, летели точно во врага меткие пули из ружей и пистолей. Немало турецкой крови пролили охотники, на счету у каждого из молодцов не по одной вражьей жизни. Научились воины понимать друг друга без слов, действовали умело и обдуманно, вести приносили и пленников брали не раз. И нынче снова задание. Все чувствовали, близок большой бой, и от того были особо сосредоточены, ни одной улыбки не мелькнуло на еще безусых, но уже украшенных шрамами, лицах.

Привыкли они во всем доверять Войко, который не раз выводил их из таких ситуаций, когда, казалось бы, смерть была неминуема. Искренне любили они своего удачливого командира, жизнь за него готов отдать был каждый, и повиновались с радостью, а не только исполняя свой воинский долг. Потому и понимали его с полуслова. И то, что необычайно мрачен был княжич, тоже заметили, но виду не показали. Солнце палило немилосердно, а до Черной Балки путь не близок. Хорошо еще, что вскоре свернули в прохладную тень леса, где Войко повел их тайными тропами, не раз уже ими изученными в предыдущих вылазках.