Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 7

— Унгерн…

Федор всем телом поворачивается ко мне и даже как-то нависает.

— Ваша фамилия Унгерн?

В его голосе такое потрясение, что я даже улыбаюсь:

— Ну да. Анна Фридриховна Унгерн. Вам что, в институте не сказали?

— Нет, блин! Ничего-то нам в этом вашем… — явно давит готовое вырваться ругательство, — институте не сказали!

Быстро расплачивается с парнем из лаборатории — успеваю заметить, как мелькает довольно крупная по моим понятиям купюра, — что-то шепчет ему, теперь уже нависая над ним, а потом хватает меня за руку и стремительно тащит вдаль по коридору. То, что я пытаюсь упираться, он, похоже, просто не замечает. Мы, прямо скажем, в разных весовых категориях. Что там значат мои пятьдесят с хвостиком против его ста с небольшим?

Федор (господин майор, да-с!) запихивает меня в свою машину, плюхается на сиденье сам и, ничего не говоря, выруливает со стоянки. Общаться со мной ему некогда. Одной рукой рулит, другой выдергивает из кармана мобильник.

— Серег!.. Да, да, свозил. Серег… Да подожди ты, блин, указания раздавать! Ее фамилия Унгерн! Ун-герн!.. Что слышал, твою мать!.. Ага! И я про то же подумал… Ну да, я уже еду. Жди. Стрелку позвонишь? ОК.

Это «ОК» он произносит странно. Не «о'кей», как принято, а просто две русские буквы: «О» и «К». Но ещё страннее все остальное.

— Куда вы везете меня, и вообще что все это значит?

Понимаю, насколько сильно волнуюсь, только теперь. По собственному голосу, который вдруг становится визгливым и противным. Быстро скашивает на меня глаза, потом снова уставляется на дорогу. И то верно — отвлекаться ему нельзя, летим мы как на пожар. Стрелка спидометра в его машине уже давно и плотно приклеилась к указателю сто тридцать.

Конечно день праздничный, город пуст, но все-таки… Впрочем, это оказываются только цветочки. Когда мы вырываемся на какую-то широкую трассу, господин майор разгоняется ещё больше. Сто шестьдесят, сто восемьдесят. Я зажмуриваюсь.

Останавливаемся только один раз. Рьяный гаишник кидается почти что наперерез. Я жду долгих разборок, но Федор лишь предъявляет какое-то удостоверение, и через десяток-другой секунд мы уже снова мчимся в прежнем темпе. Как ни странно успокаиваюсь. Видимо волнение по поводу его рискованного вождения наложилось на прежнее. Минус на минус дал плюс.

— Так куда мы едем, Федор?

— К Сереге… Ну то есть к Серджо Ванцетти. Будем там минут через тридцать. Не волнуйтесь, Анна. Мы вам точно не враги.

— А кто враги?

— Вот и покумекаем…

Задумчиво прикусывает губу и вновь целиком концентрируется исключительно на езде. Сворачиваем с трассы на более узкую дорогу, которая вскоре втекает в обычную деревенскую улицу. Здесь Федор уже едет не торопясь. Привычная взору каждого деревня (покосившиеся заборчики из штакетника, домики с резьбой вокруг окон и кривенькими мезонинами) кончается, начинаются типичные новорусские коттеджи. В основном — грубые кирпичные коробки. Здоровенные и незатейливые, как их хозяева. Даже красный кирпич — как намек на малиновый пиджак… Минуем и эту запечатленную в архитектуре эпоху уже постсоветской истории и въезжаем в коттеджную застройку совсем иного уровня. Здесь дома уже не нависают один над другим, подавляя авторитетом, как у новорусских братков из девяностых.

Участки здоровущие, заросшие вековыми деревьями. И дома более архитектуристые. Возле одного такого и тормозим.

Огромный. Я такие только в кино видела. Теплый желтый кирпич, натуральный камень, широкие окна, каминные трубы, увенчанные причудливыми колпаками. Гараж на три машины выходит своими автоматическими воротами прямо на улицу.

Федор паркуется рядом, поперек ворот. Выбираюсь из его машины. Оглядываюсь. Хорошо живут итальянцы в России! Мой провожатый тем временем уже звонит в домофон.

Короткий вопрос, столь же короткий ответ, калитка щелкает и открывается. Хозяин встречает нас на пороге дома. У него на руках совсем маленький ребенок. Девочка, судя по розовой кофточке.

— Тихо, Кондрат. Разбудишь мне ее своим ревом, сам угоманивать будешь.

— А Ксюха где? — послушно шепчет Федор.

Итальянец, на чьих изрисованных татуировками руках так безмятежно спит малышка, только раздраженно дергает головой. Все ясно — то место, где пребывает неизвестная мне Ксюха (жена?) ему активно не нравится, как не нравится и сам факт ее отсутствия. Сатрап и самодур.

Проходим вслед за ним в дом. Шепчет:

— Сейчас я ее уложу.

Он уходит наверх, бесшумно шагая босыми ногами по янтарному дереву ступенек. Меня же Кондратьев проводит в гостиную. По размерам она напоминает футбольное поле.

Правда очень уютное. Мягкие кресла и диваны, низкие столики, камин, изобилие цветов на подоконниках. И, главное, яркие цветные игрушки в большом детском манеже. Мечта… Неужели люди и правда так живут? Причем не какие-то выдуманные из мыльных опер и голливудских мелодрам, а вполне реальные.

Возвращается хозяин. Ставит на каминную полку какую-то белую штучку с антенной и втыкает провод от нее в розетку. Догадываюсь, что это и есть радио-няня, про которую мне все уши прожужжала одна из сотрудниц на работе. Какой, однако, заботливый папаша. И повезло ж его жене с таким мужем.

Итальянец, о котором я думаю все это время с таким придыханием, поворачивается. Смотрит мне в глаза, и я тут же меняю свое мнение. Да не дай бог! Как можно жить с человеком, у которого такие вот глаза?.. Глаза, которые, кажется, видели все подлости и гадости, вообще все зло мира. И смотрит он так, что хочется как минимум зажмуриться, а как максимум спрятаться за то самое кресло в котором я сейчас сижу. Правда, может быть на жену он смотрит как-то иначе?.. Кстати, интересно, кто у него жена? И почему он ей позволяет шляться неизвестно где и бросать на него ребенка? Мама наверняка осудила бы эту незнакомую мне женщину.

Понимаю, что все это время, занимая себя такого рода рассуждениями, прячусь от собственных проблем и необходимости проговаривать их с посторонними людьми. Уверена, что ничего хорошего из этого не выйдет. И точно:

— Какого лешего вы не сказали нам, что ваша фамилия Унгерн?

— А какого лешего я должна была это делать? Да и потом я была уверена, что мой шеф вам ее называл… И… И вообще — какая разница, что у меня за фамилия?!

— Придется рассказать, — это он Федору. Тот кивает со вздохом.

— Придется.

Их прерывает дверной звонок. Итальянец идет открывать, а Кондратьев направляется в соседнее с гостиной помещение.

— Анна, что-нибудь выпьете?

— А что есть?

Хмыкает, крутнув бритой башкой.

— Здесь, как в пещере Али-Бабы, есть все.

— Тогда-а-а-а… — закатываю глаза и судорожно соображаю, что бы попросить такое, чего бы точно не оказалось, и ему пришлось бы признать, что даже в этом чудо-доме есть все-таки не все. Познания мои не велики. По большей части книжные. Но все-таки… — Абсент. Желательно семидесятиградусный.

Вытаращивает глаза, но молча идет, куда шел. Когда дверь открывается, вижу, что там, за дверью, библиотека — стены комнаты от пола до потолка уставлены шкафами с книгами. Однако Федор возвращается оттуда не с книгой, а с бутылкой, в которой плещется изумрудно-зеленая жидкость.

— Есть только девяностоградусный. Пойдет?

Я стараюсь не дать изумлению отразиться на лице и с облегчением отрицательно качаю головой.

— Нет, девяностоградусный не люблю. (Можно подумать, я его, как, впрочем, и семидесятиградусный, когда-нибудь пила!)

— Тогда что?

— Не знаю, — на этот раз честно отвечаю я.

— На мое усмотрение?

Киваю. Даже интересно, что принесет даме господин майор.

Это оказывается пузатый хрустальный бокал на короткой устойчивой ножке. Внутри где-то на пару пальцев жидкости цвета темного янтаря. Коньяк, наверняка.

— Пятидесятилетний арманьяк, — поясняет Федор, плюхаясь в кресло напротив. — Сереге подарила бабушка жены. А она дама с хорошим вкусом к жизни.

— Тогда наверно неудобно…