Град огненный (СИ) - Ершова Елена - Страница 6

Потом я думаю: а не узнал ли о моих снах и желаниях отдел по надзору? Иначе как еще объяснить, что после столь долгого перерыва они объявились только сейчас. Или же смерть Пола не оставила равнодушной и их?

Одно я знаю точно: если меня изолируют снова (а именно изоляцию, по сути, подразумевает нахождение в реабилитационном центре), то кто разберется в причинах самоубийства (или убийства?) бывшего офицера четвертого Улья? Сейчас я нужен здесь. И я отвечаю в трубку голосом спокойным и учтивым:

— Разумеется. Когда?

— Доктор Поплавский каждый день оставляет окно специально для вас, — отвечает женщина. — Скажем, сегодня, после пяти?

— Хорошо, — отвечаю я и записываю адрес на салфетке.

Марта со своего места вытягивает шею и мне, как мальчишке, приходится прикрывать запись ладонью.

Самый важный плюс пребывания в человеческом обществе — это право на личное пространство. Любое вторжение в него — болезненно. Я нервничаю, и поэтому забываю попрощаться с вежливой женщиной из миграционной службы.

— Кто это был, Янушка, котик? — сладко щебечет Марта.

Я убираю адрес в нагрудный карман и бросаю через плечо:

— Тайная поклонница.

Марта недоверчиво хмыкает за моей спиной. Она уверена, что у меня нет постоянной женщины (да что там постоянной — нет никакой). Поэтому время от времени пытается сосватать мне то одну, то другую свою знакомую. Знакомые от этой идеи тоже не приходят в восторг и категорически отказываются от свиданий. Для них я не просто насекомое. Я искалеченное насекомое. Люди до сих пор шарахаются от меня, как от заразного. И я чувствую это. И не пытаюсь навязываться.

После обеда я захожу в кабинет Виктора Тория.

Он беседует по телефону с женой и жестом приглашает меня садиться, продолжая говорить в трубку:

— Да, дорогая… конечно, не забуду. Что еще? Фарша?… Сколько? Записываю…

Он черкает в блокноте, продолжая послушно кивать головой. Торий бывает несносен и может наорать на подчиненного за глупую ошибку, зато рядом с женой превращается в смирного барашка.

Я жду, пока он договорит. На краю стола стоит ваза с конфетами, и я чувствую, как судорогой сводит живот. Я стараюсь не смотреть туда и оглядываюсь по сторонам. Раньше на стенах висели фотоотчеты с экспедиций и рисунки никогда не существовавших монстров. Но когда оказалось, что мифические васпы — это не гигантские неразумные жуки, а результат генетических экспериментов, все фотографии и рисунки очутились в мусорном ведре. Теперь по стенам развешены дипломы и графики, а фотография только одна — та, где Торию вручают национальную премию за вклад в биологию и гуманитарные науки. Если быть точным: за то, что доказал существование васпов и разработал программу по их адаптации в обществе. Не без моей помощи, разумеется. Только на торжество меня пригласить забыли.

— Прости, что заставил тебя ждать, — улыбается Торий и кладет трубку на рычаги. — Заботы семейные…

Я понимающе киваю, хотя о чем он говорит — представляю чисто теоретически. Семьи у меня не было никогда. И, вероятно, не будет.

— Что-то не видел тебя сегодня в столовой, — продолжает Торий. — Все в порядке?

Я киваю и поясняю:

— Много работы. Хочу закончить пораньше. Ты позволишь?

— Да, конечно, — соглашается он. — Это как-то связано с сегодняшним звонком?

— Уже весь институт в курсе? — вопросом на вопрос отвечаю я.

Торий смеется.

— Ну, Марта говорила, что тебе звонила какая-то женщина с приятным голосом, а ты краснел, бледнел и вообще выглядел совершенно растерянным. О! Дай ей волю — она за глаза тебя и женит, и разведет!

Я не люблю сплетен, но, тем не менее, усмехаюсь тоже. Общество Тория — единственное, где я могу быть хоть немного откровенным. И это кажется немного странным, учитывая, что еще три года назад мы ненавидели друг друга до зубовного скрежета. Он меня — с первой встречи, за то, что я убил его товарищей, подчинил его своей воле и использовал, как марионетку, что избил до полусмерти и едва не изнасиловал его будущую жену. Я его — за то, что провалил мой план по переустройству мира, что проводил надо мной опыты и едва не убил под конец.

В этом мире все шиворот навыворот, и хорошая дружба проистекает из хорошей вражды.

— Звонили из миграционной службы, — говорю я.

И лицо Тория сразу серьезнеет.

— Дело ведь не в этом погибшем? Не в Поле? — предполагает он.

— Во мне, — отвечаю. — Мне поменяли куратора.

Торий приподнимает брови, отчего на его лице появляется то самое дурацкое выражение, которое я называю про себя "я очень удивлен!" или "я очень обеспокоен!".

— С чего бы вдруг? Ты что, пропустил плановое обследование?

Я киваю.

— А ты же ходил две недели назад? — начинает вспоминать Торий. — И раньше… помню, ты отпрашивался у меня в феврале, когда все работали сверхурочно, а ты сказал…

— Не ходил, — жестко обрываю я.

Мы смотрим друг на друга. Я — исподлобья. Он — озадаченно. Потом его брови начинают хмуриться, губы сжимаются в ниточку, и я понимаю, что сейчас мне не поздоровится. И думаю, что на крики обязательно слетятся все сплетники института. Но Торий, как ни странно, не повышает голос.

— Ты врал, — как-то чересчур тихо и устало произносит он.

Нет смысла отпираться, и я коротко киваю снова. В такие моменты мне кажется, что он сожалеет. О том, что взял на себя ответственность за меня и других, подобных мне. За то, что я такой упертый баран и сколько со мной ни возись — все толку не будет.

— Скотина ты неблагодарная, вот ты кто, — подтверждает он мои мысли.

— Скотина, — со вздохом каюсь и опускаю взгляд.

— Манипулятор хренов.

— Угу, — я теперь готов провалиться сквозь землю, но все же спрашиваю его:

— Ты можешь что-нибудь сделать?

— И редкий наглец в придачу, — заканчивает он, подводя черту под всеми моими грехами.

Я соглашаюсь со всем. Но слова женщины из отдела по надзору не выходят у меня из головы.

"В противном случае, мы будем вынуждены поместить вас в стационар на повторную реабилитацию".

У меня просто нет времени играть сейчас в раскаяние. Это понимает и Торий.

— Кого тебе назначили? — спрашивает он.

Оказывается, имя психотерапевта совершенно вылетело у меня из головы.

— Что-то длинное, — говорю я. — Не могу вспомнить точно.

— Тогда тебе ничего не остается, как идти, — отвечает Торий, и я слышу в его голосе злорадство. — Я твой поручитель, а не психиатр.

— У тебя есть знакомые медики, — возражаю я.

Для галочки мне бы подошел любой. Но сейчас Торий непреклонен.

— Сходи хотя бы раз, а там посмотрим. Если честно, я давно жду случая, чтобы потравить всех тараканов в твоей голове.

Определенно, мир в сговоре против меня.

Я поднимаюсь со стула. Взгляд снова падает на вазу с конфетами и на какую-то долю секунды кабинет Тория смазывается и плывет. Тело ведет в сторону, и я хватаюсь за стол, чтобы сохранить равновесие.

Торий приподнимается со своего места.

— Все в порядке?

— Да.

Предметы обретают четкость, только в ушах все еще стоит противный звон.

— Уверен?

Я киваю снова — просто потому, что не хочу нагружать его еще большими проблемами. Еда — это такие пустяки. По сравнению со смертью Пола или необходимостью посещать психотерапевта.

— Ты вообще обедал сегодня? — задает Торий тот вопрос, который, я надеялся, не задаст никогда.

После выяснения отношений лишняя ложь не сыграет мне на руку, поэтому отвечаю расплывчато:

— Я работал.

— А завтракал? — не сдается он.

Пожимаю плечами — этот жест можно расценить, как угодно. Стараюсь не глядеть на Тория — теперь о его взгляд можно обжечься.

— Когда ты ел сегодня в последний раз? — допытывается он.

— В последний раз я ел вчера, — послушно отвечаю я.

Возникает опасение, что ваза с конфетами сейчас полетит в мою голову. Но Торий просто произносит:

— Ты идиот?