Двое: я и моя тень (СИ) - "AttaTroll" - Страница 28

Муторная ночь тянулась долго, не желая заканчиваться и впускать в окна рассвет. Когда бы Лизи ни открывала глаза, за стеклом, покрытым мелкой россыпью дождинок, царила непроглядная тьма. Зато Джокер переходил из одного сна в другой, смеялся, скалился, танцевал, не забывая напоминать: «Ты мне должна, радость, ведь я тебя спас». Лизи просыпалась, откидывала одеяло, теряясь в чужой квартире и ощущая, как паника проникала в сердце. Сонная Марта каждый раз выглядывала к ней из другой комнаты и спрашивала: «Всё хорошо?» Лизи кивала в темноту и опять проваливалась в тягучий тревожный сон. «Я тебе ничего не должна!» — кричала она во сне и вновь просыпалась, на этот раз от невидимой звонкой пощёчины.

Дождливое утро началось с горячего горького кофе и хрустящей, густо пахнущей типографской краской газеты. Сигарета таяла за сигаретой, зато вчерашний неудавшийся рассказ о нападении состоялся во всей красе, а не скомкался очередной пародией на слова. Сегодня настал черёд Марты молчать и слушать: она с ужасом разглядывала Лизи и не смела её перебивать. Воспоминания обретали очертания и лились бурным потоком, громким, страшным. Дождинки за окном мерцали праздничными огнями, хотя никакого праздника не было, но небо услужливо подарило городу вслед за водой снежную крупу, не по времени рождественскую.

— Может, тебя подвезти? — предложила Марта, разглядывая усыпанный мокрым снегом подоконник.

— Нет, не стоит. На такси доеду.

Оказалось, утром думать о Джокере не так страшно. И Лизи, вдавив окурок в жёлтое блюдце, твёрдо вознамерилась поехать домой и поговорить с ним. Он ведь мог ещё ждать её. И почему бы ему не выслушать хотя бы сегодня? Да ещё нужно договориться о каком-нибудь откупе, надо только узнать, чего бы он хотел. Денег? Она вернёт ему их. Услуга? Что ж. Хорошо. Но в рамках закона.

— Там в комнате, — Лизи откашлялась, собираясь с силами, — у дивана я нашла наручники.

Марта закрыла ладонью лицо и вздохнула, покраснев.

— Можно я возьму? Обещаю вернуть, честно, — Лизи не смогла не улыбнуться в ответ.

— У тебя кто-то есть? Ах ты! Не рассказала мне! — Марта изображала ярость и хохотала.

Лизи смутилась и пожала плечами.

И всё-таки до дома она ехала неспокойно, постоянно растирала озябшие пальцы, хотя в машине было удивительно тепло. Будет ли Джокер слушать? Лизи сунула руку в карман и сжала наручники. Будет.

Она опасалась ехать на лифте, хотя это было глупо. Смешно! Бояться этого грёбаного саркофага, что он раструбит по всему дому: смотрите-ка, кто едет! Но ведь рано или поздно всё равно придётся столкнуться с Джокером, и ничего не поделать с тем, что руки потянутся к ней, а пальцы вплетутся в волосы, намотают их на кулак. Встретит ли он привычной наигранной приветливостью? Лизи сжала на скорую руку заплетённую косу. А если подстричься? Тогда она стала бы менее уязвимой? Или это очередной самообман?

Лестничные пролёты буднично завалены мусором: со дня начала мусорной забастовки прошло уже столько времени, что порой казалось, она длилась вечно, с самого зарождения человечества. Чёрные пузатые пакеты грудами навалены вдоль стен и валялись прямо под ногами, через них приходилось перешагивать. Мерзко. На втором этаже под окном красовалась кучка использованных презервативов, а на пол высыпались окурки из перевёрнутой консервной банки. Каждый этаж — какая-то нечеловеческая страшная ода апокалипсису. Исписанные похабными словечками стены, засохшая кровь, белёсые пятна под окнами — Лизи морщилась и отворачивалась. Свет мигал, а на третьем и четвёртом его и вовсе не было. Пару раз Лизи запнулась о пакеты и выругалась. На пятом тусовались подростки: курили какую-то вонючую дрянь и молчали. Серые, ужасно худые, у каждого впалые щёки, а вместо глаз чёрные провалы. Лизи поскорее прошмыгнула мимо них, ощущая, как паника целовала её губы, запуская внутрь страх.

Наконец восьмой этаж. Пальцы дрожали, сжимая согретый в кулаке ключ. Дом снова притаился, выжидая, что же будет дальше. Лизи стояла напротив двери и мысленно репетировала речь. «Где ты была, радость?» — в голосе непременно прозвучит смутная угроза, еле заметная, оттого ещё более пугающая. «Ночевала у подруги». Похоже на правду?

Дрожащие пальцы не с первого раза попали в замочную скважину. Гадство. Сбежать. Броситься к лифту: нет, нельзя, пока эта коробка доберётся, пока откроет сраные двери, Джокер догонит, развернёт к себе и… Мчаться по лестницам, отсчитывать удары сердца и молиться. Молиться так, как никогда ещё не молилась.

Дверь тихо скрипнула, приоткрывая завесу перед неизвестностью. Там смерть. Там боль. Там страх. Всё внутри похолодело и обмерло. Лизи прикрыла рот ладонью и шагнула в квартиру, не зная, как уговорить сердце не биться так сильно о рёбра.

В комнате царило безмолвие. Часы тихо отмеряли секунду за секундой, не нарушая странной, притаившейся в воздухе тишины.

Лизи опасливо заглянула в ванную комнату. На кухню. Никого. Хорошо это или плохо? Она ещё раз проверила комнату, не веря, что Джокер не спрятался где-нибудь, чтобы устроить радушный, мать его, приём. На столике возле дивана стояла праздничная коробочка, на её боках застыли райские птицы, красивые, поющие, а вокруг лето, ласковое солнце блестело на перьях. Из-за листвы выглядывала маленькая девочка и улыбалась во весь рот, кудряшки спадали на лоб, и она была вся такая трогательная, невинная. Лизи пугливо коснулась коробки дрожащими пальцами, будто перед ней бомба. Из-под широкой зелёной ленты выглядывал сложенный пополам лист. Лизи несмело вытянула его и развернула: «J». Ничего больше.

Она развязала бант, собралась с духом и сняла крышку. И обмерла:

— Боже мой!

На дне коробки лежала белая бабочка в чёрный горох, пропитанная кровью. Красное на белом. Будто сама смерть притаилась в коробке и скалилась, радуясь тому, что кто-то сдох, потому что у смерти свои шутки, понятные только ей. Наверное, это было… смешно, вот только смех никак не желал рождаться в груди и подниматься вверх, чтобы обжечь язык. Вместо него накатила тошнота, и Лизи едва успела добежать до ванны. Она стояла над раковиной, её рвало: стало так холодно, как будто кто-то выкрутил зиму на полную, не забыв отключить и без того скудное отопление.

Придя в себя, Лизи отнесла страшный подарок на улицу и сожгла в одном из баков, у которого по вечерам грелись бездомные. До двух часов она просидела дома, а после, не выдержав и собрав кое-какие вещи в рюкзак, ушла и до вечера коротала час за часом в кафе. Глупо. Придуманная кем-то давно фраза «мой дом — моя крепость» дала трещины, звучала как издёвка. Что бы сказали мудрецы, если бы узнали, что никакие стены не смогли сдержать нагрянувшую беду?

Поэтому Лизи здесь, в кафе: заказала кофе с булочкой, хотя аппетита не было совсем. Нельзя же всё время сбегать, это не выход. Один раз прокатило, второй, возможно, тоже получится, а дальше? Куда потом? Каждый вечер отсиживаться в кафе, а на ночь уходить к Марте или снимать номер в гостинице? Но ведь это не жизнь, а какая-то подделка, пародия! От самой себя сбежать легче, чем от Джокера: он будет искать, — и непременно найдёт, Лизи не сомневалась — и тогда помогите ей боги умилостивить его гнев.

Джокер — это мучительная бессонница, растекающаяся по венам и опьяняющая тридцать восьмым калибром в висок. Это табачный дым, танцующий на кончике сигареты. Это пуля, притаившаяся в пистолете, злая и горячая.

Итак. Надо всего лишь вернуться в квартиру. Разве это сложно? Что страшного может произойти? Хах. Ничего. Всего лишь ещё один вечер в компании Джокера, к тому же не факт, что он придёт сегодня. А если придёт?

Лизи бросила ложку на стол и отвернулась к окну.

Не сегодня. Она вернётся домой, но не сегодня.

— Будете ещё что-нибудь? — подошла официантка.

Лизи покачала головой и забрала рюкзак с соседнего стула. Даже это сраное кафе отказывалось прятать отчаявшегося человека.

Вечер обнял город и наполнил его воем сирен и гулом голосов. Неприлично яркие рекламные щиты щерились с витрин и со стендов, будто рекламировали порно, а не грёбаные вещи, фонари вдоль улицы безразлично разглядывали прохожих сквозь разбитые плафоны, выискивая одинокие тени и обещая им удовольствие на одну ночь. Лизи сторонилась переулков и жалась к людям, хоть и не чувствовала себя в полной безопасности среди них.