Ловушка (СИ) - Штиль Жанна - Страница 96

— В обмен на титул. Так?

Дева не смутилась и не обиделась на его слова. Кивнула, соглашаясь:

— Вы всё понимаете, господин граф. Мой отец… Сестра… Я её так любила. Она обещала, что у нас всё будет хорошо. Я ей верила. — Прижала руки к груди. — Мне так её не хватает.

— А что с наследованием? — Кругляши с соусом понравились. Он не замечал, как один за другим отправляет их в рот, наслаждаясь необычным нежным вкусом.

— Здесь нужно благодарить отца. Вэлэри стала бы преемницей. Да упокоит Господь её душу. — Крестилась, глядя на Хенрике, как та шепчет слова молитвы, вторя ей.

— Можно взглянуть на свиток с Указом его величества? — После очередного кубка вина, усталость усилилась.

— Разумеется, ваше сиятельство. Пройдёмте в кабинет. — Вставать из-за стола не спешила, ожидая проявления внимания со стороны гостя.

Герард, предложив пфальцграфине руку, коснулся холодных кончиков её пальцев. Она волнуется, и мило покраснела, став ещё больше похожей на Ташу.

Позади них со свечой в руках тенью следовала экономка.

В конце коридора на стене у входа в умывальню горел факел.

Хенрике звенела ключами и возилась с замком. Наконец, толкнула створку, распахивая дверь, поднимая над головой плошку с огнём, пропуская господ. Сняв с каминной полки свечи, зажгла их. Получив одобрение хозяйки, прошла вглубь комнаты к креслу и присела на его краешек.

— Идёмте сюда, господин граф, — позвала Эрмелинда, проходя к столу, отворачиваясь к стене, уверенно нащупывая механизм открывания тайника. Отстранившись, натолкнулась на мужчину, упёршись спиной в его тело. Смущённо бросила через плечо: — Простите. — Обернувшись к посторонившемуся Герарду, поднесла свечу, освещая верхнюю полку, приподнимаясь на цыпочках: — Где-то здесь. — Зябко ёжилась. Сегодня в кабинете камин не топили.

— Позвольте мне. — Его сиятельство, коснувшись плеча девы и отстранив её в сторону, поднял руку, замерев. Взор упёрся в знакомую костяную пиксиду. Спазм сдавил горло.

Пфальцграфиня, видя его интерес, достала вещицу, открывая и показывая гостю:

— Это редкие перлы цвета золота. Правда, они прекрасны? — Её глаза горели от восторга.

Ему ли не знать?! Он сам выбирал их для Таши, представляя, как они будут выглядеть на её смуглой коже. Всё, связанное с ними, промелькнуло перед взором: иноземка, склонившаяся над раной сына, её отказ принять подношение, его продуманный ход вынудить её сделать это. Герарду казалось, что он слышит цветочный нежный аромат, пробуждающий воспоминания. Смотрел на Эрмелинду, как она извлекает ожерелье из пиксиды. Вот ведь как выходит: всё, что ранее принадлежало Птахе, теперь будет украшать не её. Схватив девчонку за руку, сжимающую нить с перлами, излишне резко остановил:

— Я здесь не за этим. — Сгрёб с полки свитки, вываливая их на стол. Не поднимая голову, бросил в темноту: — Свечи подайте.

Указ его величества выделялся среди вороха пергаментов размерами и цветом. Да, это именно то, что они искали. Граф устроился в кресле за столом, изучая рукопись.

Дева, присев на подлокотник, как она делала, когда хотела отвлечь отца от дел, заглядывала в свиток, прижавшись к плечу сиятельного. Он, покосившись на её часто вздымавшуюся грудь и переведя взор на лицо, недовольно процедил:

— Вы беспечны, госпожа Эрмелинда. Это, — потряс пергаментом, выворачиваясь к ней, вынуждая отодвинуться и соскочить с подлокотника, — нужно хранить далеко от чужих рук и не показывать никому. — Звучало с укором.

— Даже вам? — она смотрела в его глаза: пронзительные и влекущие.

— Даже мне.

— Я вам доверяю, господин граф. Вы ведь не желаете мне зла.

Шорох в тёмном углу, где восседала Хенрике, сопроводился сдерживаемым чихом и сморканием.

— Вам предстоит многому научиться. — Косился на размытый силуэт экономки.

— А попечитель? Ему тоже не показывать Указ? — Пфальцграфиня обошла стол, присаживаясь на стул, потирая озябшие руки. Словно оправдываясь, прошептала: — Здесь холодно.

— Только в присутствии нотара, когда будет засвидетельствована смерть вашего отца и… сестры. — Разворачивал свитки, бегло знакомясь с их содержанием, откладывая.

— Вы ведь подтвердите, что видели её мёртвой? — напомнила дева. — Ваши слова не подвергнутся сомнению.

— Да, я подтвержу. — Сухой бесстрастный тон неоспоримо свидетельствовал о том, что так он и поступит.

— А вы не знаете, что будет с долгами поместья? — Беспокойно заёрзала, стараясь поймать взгляд гостя.

— Для начала всё оценят: ваши оставшиеся земли, рабов, деревни, виноградники, замок. Что у вас есть ещё?

— У нас дубовая роща очень высоко ценится. Отец собирался её продать.

— Да, видел что-то… Вот, кажется, о роще. И ещё, — откопал пергаменты, изучая, оторопело уставившись на наследницу. — Фальгахен? — Вертел в руках свернувшиеся трубки. — Покупка и дарение?

Эрмелинда пожала плечами:

— Рощу хотели купить на вывоз, без земли, но Вэлэри была против рубки. Отец… Ах, разве теперь это имеет значение? — Отмахнулась, вздыхая: — Я не знаю подробностей. Кажется, господин Фальгахен хотел угодить сестре.

Упоминание имени Птахи рядом с именем Карла отозвалось в душе болью.

— Какой размер вашего долга? — Поняв, что напрасно спрашивает об этом пфальцграфиню, уточнил: — Где можно ознакомиться?

— Не знаю. Наверное, герр Штольц знает. Хенрике, так?

Из угла прошуршало:

— Да, хозяйка. Всё, что касается дел поместья, находится у писаря и герра Штольца.

— Вы ведь останетесь ждать нотара? — Воодушевилась дева.

— Сначала я переговорю с вашим управляющим. А теперь, простите, устал. Распорядитесь принести для меня ведро горячей воды.

Экономка вышла, прихватив одну из свечей, оставляя открытой настежь дверь.

Герард блуждал взором по потолку, стенам, чёрному оконному проёму. Втянул воздух. Снова разыгралась фантазия. Его Таша ходила здесь, сидела в этом кресте, спорила с отцом.

— Идёмте, я покажу вам, куда идти. — Наследница вскочила и отвернулась от него.

Неожиданно сиятельный услышал всхлипы. Закрыв лицо руками, пфальцграфиня тихо плакала. Одинокая и беззащитная. Сострадание взывало помочь тому, кто нуждается в помощи. Несколько месяцев назад он бы отреагировал не так болезненно. Что же изменилось? Почему сейчас сердце разрывалось от жалости?

Встал, делая шаг к ней, привлекая к себе, поглаживая по спине:

— Успокойтесь, Эрмелинда… На всё воля Всевышнего.

— Пожалуйста, не бросайте меня. — Робко уткнулась в его грудь, шепча: — Вы были другом Вэлэри. Я боюсь… Боюсь нотара. Боюсь попечителя. Боюсь Вилли… Что со мной будет? — Подняла на него глаза, лихорадочно блестящие и молящие, со слипшимися от слёз ресницами.

Смахнул со щеки девчонки скатывающуюся слезинку. Не выдержала… Повержена и уязвима, слишком молода, беспечна. Ведо́ма. Не знавшая матери и оказавшаяся, как и старшая сестра, ненужной отцу, доверившаяся случайной женщине, сумевшей воспользоваться её бесприютностью и одиночеством.

Всматривался в лик, находя сходство с той, которая никогда не плакала при нём, не желая показывать свою слабость.

— Назначенный его величеством попечитель позаботится о вас. — Наклонился, по-отечески касаясь сухими горячими губами макушки девы. Наверное, так хочет Всевышний, чтобы он не оставил в беде эту бедную девочку. Ведь налетят во́роны, не успеешь заметить, как растащат, что осталось. Его долг вмешаться и помочь ей, искупив вину перед той, в чьей смерти повинен. Ради памяти её старшей сестры. Ради Таши.

Сомнение грызло изнутри и мешало принять окончательное решение. В чём дело? Усталость? Что-то ещё?.. Завтра… Он во всём разберётся завтра.

Её трясло. Не от холода. Хотя, от него тоже. Сколько прошло времени, как она осталась одна? Тело одеревенело и слушалось плохо. В голове ничего не укладывалось. В комнате темно. Наташа не слышала, как закрыли кабинет.