История одной буддийской статуи (СИ) - Гамаюнова Светлана Геннадиевна - Страница 26

Одно его успокаивало и отрезвляло, возвращало к жизни – работа с аппаратом совместно с Жанин. Это позволяло, наконец, ощущать эмоции, то, чего он был лишен всю жизнь. Этот наркотик привязывал его к Жанин. К испытанию аппарата подключили Лиз и ее нового бойфренда Марка Вейлера. Реставратор был рад участвовать в эксперименте, и эта радость несколько смущала Мейсена. Радость была какая-то разнородная, с двойным дном, но он не мог разобраться в сложном хитросплетении эмоций этого человека. Он был влюблен в Лиз, и это смешно выглядело бы для Стива еще месяц назад, но не сейчас. Марк был увлечен Лиз, это видно, но что-то еще, возможно, нездоровое любопытство, окутывающее его, смущало Стива. Любопытство к чему? Но слишком, слишком много хлопот навалилось на него, чтобы вникать в особенности эмоций Лизиного бойфренда. Он думал о Жанин, единственной, кто радовал его. Она была солнышком в этой тьме. Он не спал с ней, хотя мечтал испытать, как это: чувствовать не только эмоции другого человека, но и свои собственные при том акте, который он, как истинный врач, называл просто сексом или трахом. С ней это не могло произойти. С ней все должно быть по-другому. Но только когда он научится чувствовать. А он хотел научиться и учился этому.

Жанин выздоравливала быстро, почти стремительно. Она ела, поправлялась, набирая килограммы, и это больше не смущало ее. Стив забирал ее ненависть к себе, как только она появлялась, и ей хотелось жить. Такой легкости она не ощущала, кажется, никогда. Все терапевтические сеансы приносили пользу, и она ждала каждый день их общения со Стивом с помощью этого интересного прибора. Ей хотелось передать ему часть своей радости, которую она чувствовала. Эмоции разноцветными шарами крутились вокруг нее и попадали внутрь, наполняли пустоту в этом странном, тяжелом, одиноком человеке. Он нуждался в ней, а она – в нем. Только иногда, когда он раскрывался, как ей представлялось, больше, чем обычно, и позволял увидеть себя изнутри, она вздрагивала от странного, пугающего ощущения присутствия там, в глубине его сознания, другого человека. Этот человек смотрел как будто бы из глубины веков жестко, требовательно и властно. Она его боялась.

Сэм Бримт радовался испытаниям прибора, как ребенок. Что парень – это большой талантливый ребенок, Стив понял, часто общаясь с ним до и после испытаний. Он видел это по простоте эмоций, яркости, непосредственности и непоследовательности их. Сэм то огорчался и падал в пропасть без дна, то возносился вверх в своих мечтах. Он не жил реальностью, а как бы находился и жил в ожидании чего-то.

Хмурый Томас Логан представлял собой истинный образец человека, которого покинула возлюбленная. То, что парень был влюблен в Айю и страдал без нее, было заметно без всякого особого видения. Массажист пытался поговорить с Мейсеном, но невнятно и как будто обвиняюще. Стив послал его и сказал, чтобы он или работал или шел к черту. Тот и пошел.

Айя. Жизнь с Мэгги

К концу месяца жизни у Мэгги она уже ходила и ела сама, только не совсем твердую пишу, но маленькие кусочки хлеба могла проглотить. Метод распевки дал результаты. Она говорила. Быстро уставая, но говорила.

Айя жила и работала над восстановлением подзабытых знаний и своих способностей. И еще она жила в раздумьях, что делать, как и с кем. Именно в такой последовательности. После полученного видения, она окончательно осознала, что ей нужно в Китай. Один раз на прошлой неделе ей удалось упросить осторожную Мэгги свозить ее к морю, чтоб попытаться вновь пережить просветление, и поймать видение. И совсем недолго, вероятно, на несколько минут заметила женщину, красивую и молодую. Почему-то сразу решила, что это и есть ее мать. Решила так – и все. Женщина занималась медитаций недалеко от какой-то скалы. Взгляд ее был устремлен на Айю, и она видела ее так явно, как будто сидела и смотрела на нее со стула напротив. Они так и смотрели друг на друга. Потом женщина кивнула, улыбнулась и произнесла на китайском:

– Тебе надо приехать ко мне, Син Цы. Время пришло. Я жду тебя с ними. Ты уже можешь совершить нужное.

И добавила, глядя куда-то мне за плечо:

– Твоя кровь поможет.

Про кровь она сообразила на следующий день, когда сливала в бутылочку готовую, наконец, настойку для младшей дочери Мэгги. У первой ее дочери уже были дети, и она чувствовала себя счастливой бабушкой. А младшая и родилась слабой, и медсестра еще в клинике жаловалась Айе, что она все время живет, как во сне. Даже любящий муж, а такой нашелся, как ни странно, не мог ее вывести из состояния заторможенности. И детей у нее не было и не могло быть, так сказали врачи. Мэгги считала, что рождение ребенка пробудит ее и мечтала о внуках от младшенькой. Поэтому с такой легкостью и самопожертвованием согласилась помочь Айе с побегом. Она верила, что та ей поможет. Поэтому девушка и готовила эту настойку, вспоминая все, чему учили в монастыре. Монахи веками копили знания, и она вспоминала то, что успела усвоить. Про кровь ей подсказали. Она, не задумываясь, проколола палец и отсчитала пять капель, упавших внутрь бутылочки. Потом разлила содержимое на семь, более мелких пузырьков и один отдала Мэгги.

– Вот лекарство – десять капель на полстакана воды перед сном. Надеюсь, ее муж справится. Тут на две недели, обязательно поможет.

В каком-то странном полузабытье в каждую из остальных шести бутылочек она накапала еще по пять капель своей крови и добавила два недостающих, по ее мнению, ингредиента. Просто так надо.

И еще она поняла, что вспомнила достаточно, и если мать сказала, что следует ехать, значит, надо. И с кем с ними она должна приехать? С Мейсеном и Вейлером? Но причем тут реставратор? Или он обеспечит отъезд ради получения бессмертия? К кому идти первому? Почему-то хотелось к Томасу. Пусть он пришел в клинику обнаружить ее и доложить об этом Вейлеру, но ведь потом хотел спасти. Она бы согласилась, наверное, тогда бежать с ним, но ей нужно было время на то, чтобы в полной тишине все вспомнить, все, что нужно вспомнить для возвращения в Китай. Однако рядом с Томасом она бы не смогла погрузиться в прошлое целиком. Он в ней будил ненужные желания, непонятные для нее, не контролируемые ее сознанием, и это пугало и отвлекало. Но сейчас, когда путь обозначен, ей хотелось встретиться с ним, чтобы потом расстаться, как ни горько это было понимать. Что ему делать в Китае? Но так не хотелось идти одной на разговор ни с Мейсеном, ни с Вейлером. Встречи она бы с удовольствием избежала, но понимала, что это невозможно. Мейсен был нужен. Видимо, он должен поехать с ней в Китай, но почему мать сказала с «ними», во множественном числе? Кто еще? Или неправильно поняла ее, ослышалась?

Айя надела джинсы, которые уже довольно плохо на ней застегивались, так она поправилась, хотя Мэгги покупала на размер больше, легкую футболку и даже бюстгальтер, потому что грудь увеличилась, на ее взгляд – чрезмерно увеличилась. Адрес она знала приблизительно: Томас рассказывал, что живет он совсем недалеко от клиники и даже назвал тогда улицу. Мэгги сказала, что раз им все равно придется засветиться, то адрес и телефон она сейчас узнает. Утром Мэгги собиралась набрать телефон парня, но Айя неожиданно ее остановила.

– Нет. Нельзя втягивать никого. Я решила поговорить сначала с Мейсеном. И рассказать ему все.

– Все?– переспросила Мэгги без удивления, только качая головой.

– Да, все и даже больше – то, что он сам о себе не знает. И лучше бы никогда не узнал, но придется.

– Что ж, поехали, надеюсь, меня по старой памяти пустят на территорию клиники, – подмигнула медсестра. – Я буду молиться за тебя, Айя.

– Син Цы, мое имя Син Цы, – произнесла девушка четко. – Пусть Будда дарует мне мудрость, так как я не знаю ни окончательной цели, ни пути к ней.

Клиника доктора Мейсена

Они спокойно подошли к кабинету Мейсена. Люди улыбались и здоровались с Мэгги, как и раньше. Некоторые даже спрашивали, как ей отдохнулось. Значит, их побег не обсуждался. Мейсен был в своем кабинете, что уже было удачей. Айе было бы тяжело откладывать разговор. Она зашла сама, а Мэгги отправилась в сестринскую.