Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий - Страница 9

Может, кофейку замутить? Так-то мысль.

Я прошёл неслышно в кухню, ткнул электрочайник, который некогда был белым, а теперь приобрёл благородный цвет слоновой кости. Открыл шкафчик и разочарованно цокнул языком. В шкафчике стояла мягкая пачка «Монтеррей». Та самая, на которой мужчина и женщина склоняются над чашкой с такими лицами, будто готовятся занюхать по жирной дороге чистейшего кокса. Меня передёрнуло. В тридцать лет я бы поостерёгся находиться в одном помещении с таким растворимым продуктом. Жизнь-то одна! Ха, смешно. Н-да, смешно… Ладно, выбора нет. Жили мы в начале двухтысячных и вправду небогато.

Я насыпал в кружку три ложки растворимого яда, скомпенсировал шестью ложками сахара и залил кипятком. Размешал, глотнул — ужас. Дикий ужас. Но надо же чем-то отравиться, чтобы сделать домашку. Ладно, прокатит.

Вернувшись в комнату, я решительно напал на уроки. Сначала проштудировал параграфы и выписал самое основное в тетрадь. У меня и вправду оказалась тетрадь, подписанная как «понятийная». Обалдеть можно. Интересно, это только у нас такая наркомания в ходу была, или по всем школам?

Разобравшись с понятиями, я взял перерывчик перед последним рывком. Просмотрел свою аудиоколлекцию.

Была она до обидного скудна. Четыре сборника саундтреков к фильму «Смертельная битва», штук шесть альбомов «Scooter» (выкинуть, что ли, от греха подальше?), «Кино», «ДДТ», «Наутилус». Всего по три-четыре кассетки. Русский рок, помнится, я брал просто потому что. Единственная рок-группа, которая меня по-серьёзному торкнула — это «Агата Кристи», и, судя по всему, к ней я в этом временном срезе ещё не пришёл. Ну вот и что такого можно врубить, чтобы подбодрить мозг? Ни тебе Моцарта, ни Бетховена, ни хотя бы «Gorillaz» или «Velvet underground». Ни одной, понимаешь, кассетки, под которую можно просто залипнуть! Беда… Надо будет совершить вылазку в магазин. В соседний посёлок прогуляться, а лучше — в город съездить.

Вздохнув, я выудил сборник ремиксов на «Scooter» и воткнул кассету в магнитолу «Атланта» с одним динамиком. Два года уж старушке, если память мне не изменяет. Если сейчас выяснится, что она уже начала тянуть плёнку — я просто озверею.

Но нет. Из динамика полились вполне приличного качества примитивные музыкальные переливы. А жизнь-то налаживается! Я, ободрённый, глотнул кофе и занёс ручку над тетрадью.

И тут в коридоре зазвонил телефон. Я сперва дёрнулся было, но потом передумал. Кому я, на фиг, сдался? Наверняка матери с работы звонят. Эти любят потрепаться. Хорошо, что я в доме не хозяин. В кои-то веки можно подзабить на всё и просто плыть по течению. И музыка, в принципе, ничего такая, с «Монтерреем» потянет.

— Семён, тебя! — позвала мама.

Да чтоб оно всё! Ладно, упражнение, не уходи никуда, я вернусь. Аста ля виста, сученька.

Я выполз в прихожую, взял трубку, которую мама положила на холодильник. Торопилась — сериал в самом разгаре.

— Смольный, — сказал я в трубку.

Трубка помолчала. Потом я услышал, как с той стороны шмыгает носом кто-то, подозрительно похожий на Гошу.

— Слушай, а это, — тихо сказал он. — А там, в будущем — я есть?

Дядя Петя плавал. А я один стою на берегу. Я поднял к глазам руки и с облегчением заметил, что они — взрослые.

— Я умер? — воскликнул я, не веря своему счастью.

— Это я, Сёма, умер, — откликнулся дядя Петя, отфыркиваясь в воде. — Причём, так неприятно умер, что аж до сих пор передёргивает. А ты спишь просто. И я тебе снюсь. Нет чтоб бабу голую во сне увидеть, эх, Сёма, Сёма…

Да-да, погунди мне ещё. А я тут пока насущные вопросы порешаю. О, вот она, моя призрачная пачка. Как лежала в кармане, так и лежит. Другой разговор — «Kent» за номером восемь. Это вам не сраный «Космос». Как бы эту пачку в реал вытащить… У девчонки в «Кошмаре на улице Вязов», помнится, получилось.

— Прикинь, я вдруг вспомнил, — сказал я, прикурив и усевшись на корточки на краю бассейна. — Первый эротический сон, кажется, мне как раз где-то в эту пору приснился.

— До или после того, как с письмом обосрался? — подплыл ко мне дядя Петя.

— А хрен бы знал… Тут, дядь Петя, странная такая тема. Про письмо-то я вообще забыл. Вырвало из памяти, как не было. Потихоньку вроде вспоминается, но как с другими воспоминаниями соотнести — даже не знаю.

Дядя Петя, крякнув от усилия, вскарабкался на берег рядом со мной, отёр ладонью лицо и кивнул на пачку:

— Ну-ка, дай эту свою папироску вкусную.

Я поделился, мне не жалко. В этой призрачной пачке сигарет всегда было чуть больше половины, сколько ни кури. И рака лёгких, наверное, тут, в дядь Петином царстве-государстве, не будет никогда. Чем не рай…

— Я тебя чего и дёрнул-то, Сёмка, — грустно сказал дядя Петя. — Мне уже там, наверху, пистона вставили. Поспешили мы с тобой. Не тот мир выбрали…

— Нормально, — фыркнул я. — «Мы» поспешили. Я, между прочим, вообще сдохнуть пытался, это ты за каким-то хреном альтруиста врубил.

— Да ладно ты, не тошни! — одёрнул дядя Петя. — Прорвёмся. Короче, слушай сюда. Тот Сёма, в которого ты вселился, он — ключевой. В остальных мирах Сёмы — тестовые варианты, потому у тебя жизнь такая херовая была. А этот Сёма — сын ошибок трудных, у него всё в ёлочку должно было срастись.

— Внезапно… — только и сказал я.

Как-то стрёмно сделалось. До сих пор было такое ощущение, будто я чисто со своей жизнью играю. А теперь — как будто проснулся в постели с женщиной в тот момент, когда её муж домой вернулся. И не столько самому страшно, сколько за мужика обидно, что ему такая б**дь в жёны досталась.

— Отставить панику, я сказал! — повысил голос дядя Петя. — Там назад уже не отыграть, пацан на реинкарнацию ушёл.

— Ну так и чего теперь делать? — развёл я руками.

— Жить, Сёма, — сказал дядя Петя. — Жить на всю, мать её, катушку. За двоих. Чтоб не было мучительно больно, и всякая такая вещь.

За бодрым тоном дяди Пети чувствовалось какое-то напряжение. И я вдруг хитро на него прищурился.

— И чего ради ты меня тогда сюда выдернул?

— Так ты ж, оп**дол, чуть второй раз в окно не вылетел! Надо ж тебе как-то мозги вправить. Я ж за каждую душу всей душой, а ты…

— Хватит, дядя Петя, мне баки заливать, — перебил я его. — Мне вот сердце так и нашёптывает: вставили дяде Пете по самое не балуйся и сказали, что если я, после всех косяков, ещё и самовыпилюсь в том мире, то бассейн отберут и зарплату урежут. Угадал?

— В общих чертах, — буркнул дядя Петя, крайне недовольный моей прозорливостью.

— Ну так вот с этого и надо было разговор начинать. Чё дашь?

— А? — выпучил на меня глаза дядя Петя.

— Ну, за жизнь мою — чё дашь? Тебе-то хорошо, ты тут откисаешь, кайфуешь. А мне, между прочим, ещё четыре года в школе лямку тянуть, потом универ, работа, семья — говнища не расхлебать. А до пожарной лесенки я уже допрыгнуть сумею, и подтянуться один раз — как-нибудь. А там — хоп-хоп — и на крыше. Четвёртый этаж, конечно, не восьмой, но если умеючи… А я человек опытный.

— Сука ты, Сёма.

— Это не отнять, да.

— Ну и чё хочешь?

— А чё умеешь?

— Сём, ты е*ло-то не разевай попусту. Сам подумай. Всё могу.

Я послушно задумался. Получить сверхъестественный бонус, способный скрасить жизнь — это, конечно, было бы круто. Но что попросить? Пачку «Кента», да чтоб не заканчивалась? Тема. Но если потеряю? Да и вообще — на кой мне это курево? Надо бы поразбираться в себе. Зачем я молодой организм сходу травить взялся?

Можно наоборот — попросить закодировать меня от курения и прочих наркотиков. Нет, тупо. Это я и сам сумею. Денег попросить?.. Блин, да нахрена мне деньги? Никогда не знал, что с ними делать, потому и просирал бесконечно. И сколько просить? Миллион? Миллиард? Квадриллион? Тупо. Тут материи серьёзные: жизнь, смерть, душа. А от денег вечно говном несёт, хоть ты сдохни.

— Что, х**ня одна в голову лезет? — участливо спросил дядя Петя. — Вот и не сочиняй. Иди, Сёма. Иди и проживи достойную жизнь.