А теперь держи меня (СИ) - Angel-of-Death - Страница 48

Почему-то думаю о сестре, которая обожает лимоны. Может их есть прямо по долькам. Я же даже смотреть не могу, как она жуёт эту кислятину. Да ещё и без сахара! Бр-р-р.

— Ладно. Спасибо, доктор, — тихо бормочу я.

Тот кивает, коротко улыбается мне. Вытерев руки о халат, он прячет их в карманах и уходит обратно в сторону операционной — я смотрю ему вслед, облизываю пересохшие губы и только сейчас вдруг понимаю, что чертовски хочу есть!

Макс кладёт руку на моё плечо, чтобы привлечь внимание.

— Пошли, Сонь.

— Ага.

Я оборачиваюсь — взгляд падает на Матвея, который до сих пор сидит на стуле, внимательно наблюдая за нами. Вид у него задумчивый и настороженный. Когда я подхожу ближе к нему, парень поднимается на ноги и почти невесомо прикасается к моему предплечью, заставляя остановиться. Он чуть нагибается, оказываясь в невероятной близости от меня, а потом его едкий тихий голос разрывает всё моё сознание на кусочки:

— Не доверяй Максу.

Я смотрю вслед своему тренеру, который медленно отходит от нас на достаточное расстояние, чтобы не слышать слова Иркутского.

Моё тело пробирает дрожь от горячего обжигающего дыхания.

Не доверять ему? В смысле? Я ведь, чёрт возьми, живу сейчас с ним под одной крышей, как Матвей может мне такое говорить? И вообще, почему он так уверен в том, что Максиму нельзя доверять? Он же его впервые видит…

Я уже собираюсь потребовать от парня объяснения, но Иркутский вдруг отстраняется, искоса смотрит на меня, и уходит.

Прекрасно! Если он хотел посеять в моей душе сомнения и заставить нервничать, то у него это отлично получилось!

И что мне теперь с этим делать?

Ivan Reys + Stinie Whizz — ONLY

Врач меня обманывает. Егора переводят в послеоперационную палату, и, когда я прихожу на следующий день в больницу, мне говорят, что посещать Штормова нельзя. Сообщают, мол, когда его состояние станет стабильным и его переведут в обычную палату, тогда хоть ночуйте там, а сейчас хрен вам. Кукиш. Фига. Лысого.

— Видимо, врач забыл вас об этом предупредить, — успокаивает меня тётка в регистратуре, когда я начинаю возмущаться по этому поводу.

Забыл предупредить? Он же ясно дал мне понять, что Шторма можно будет навестить, когда он отойдёт от наркоза. Ни про какой перевод из палаты в палату даже намёка не было. Тоже мне, работники нашлись. У нас в стране как обычно всё через пятую точку, ничего нормально сделать не могут.

— Предупредить они забыли! — злюсь я, со всей силы ударяя кулаком по груше, когда этим же вечером решаю немного потренироваться в зале. — И что мне теперь делать? Ждать, пока они там соизволят подписать мне разрешение на посещение? Может, мне к президенту обратиться, чтобы он, мать его, приказал им пустить меня к Шторму?

Снова удар, ещё один. Звук эхом разлетается по залу, въедаясь в стены, а потом рикошетом возвращается, чтобы проникнуть в мою голову. Я в последнее время так много злюсь, что даже самой противно. Меня раздражает каждая мелочь, каждое слово, косой взгляд, даже шумное дыхание. Всё это так бесит, что я готова кричать, психовать и истерить, будто ненормальная. ПМС вроде никогда не страдала, а тут такое…

Наверное, всё из-за Егора. Я так волнуюсь за него, что это беспокойство сводит меня с ума.

— Может, не хотели, беспокоить тебя, — предполагает Макс. — Ты и так вся на нервах, а тут такая новость, что несколько дней нельзя будет навестить Егора.

Я кривлюсь и ещё пару раз со всей силы ударяю грушу, которая позвякивает своими цепями, будто скуля от боли.

— А, то есть, вчера они не хотели меня волновать, а то, что я сегодня, как дура, припёрлась в больницу, чтобы проведать Шторма, а мне там «Извините, посещения запрещены», — речь получается какая-то несвязная, и я замолкаю.

— А что вообще сказали на счёт Егора? — интересуется парень.

Максим время даром не теряет — пока я отрабатываю удары на груше, он отжимается от скамьи.

— Да ничего! — дыхание сбивается. — Говорят, состояние пока стабильное, но его нужно продержать несколько дней в послеоперационной палате, чтобы окончательно убедиться в том, что его жизни ничего не угрожает. Сказали, что врач потом мне всё в подробностях расскажет. Но когда это «потом» будет?

Макс перестаёт отжиматься и, шумно вздохнув, садится на скамейку. Краем глаза я замечаю, как он стирает пот со лба и переводит дыхание. Взяв бутылку с водой, парень делает несколько жадных глотков. Я же из последних сил продолжаю колотить несчастную грушу, пытаясь избавиться от внутреннего напряжения.

— Сказали «мы вам позвоним», — передразниваю я. — Позвонят они…

— Забей, — бросает Макс, и от его заявления я бешусь ещё сильнее. — У Егора была сложная операция, так что это естественно, что нас к нему не пускают. Тем более, что мы не его родственники. Кстати, может быть, стоило связаться с его родителями? Наверное, они должны знать, что их сына оперировали.

Я кривлюсь, вспоминая отца Штормова. Видеться с ним сейчас мне хочется в последнюю очередь.

— Они не общаются, — говорю я, наконец, останавливаясь. Облокачиваюсь локтём о грушу и на секунду прикрываю глаза. От усердных тренировок у меня голова кружится, а лёгкие будто высушены до капли. — Да и опасно с ними связываться. Мало ли, по этому звонку бандиты узнают, где мы и что делаем. Тем более, что Шторм сейчас в таком уязвимом состоянии…

— Ну, да. Ты права.

Он поднимается на ноги и тянет:

— Я в душ.

— Ага.

Снимаю боксёрские перчатки, хватаю бутылку с водой и направляюсь в сторону тренерской. Злость не отпуск4ает: я вспоминаю стычку с медсестрой, которая попалась мне под руку, неумело сообщив, что мне нельзя увидеть Егора, и мысленно кривлюсь. Становится немного стыдно, но я трясу головой, отбрасывая в сторону глупые мысли.

В тренерской душно. Я заваливаюсь на диванчик и устало вытягиваю ноги. Вставать лень, но я знаю, что, когда вернётся Макс, мне нужно будет собрать последние силы, чтобы наведаться в душ и смыть с себя последствия тренировок.

В прочем, ждать мне приходится недолго. Уже спустя минут десять дверь тренерской решительно открывается, но, вместо ожидаемого Максима передо мной предстаёт какая-то девчонка. Светлые волосы забраны в хвост, зелёные глаза прищурены. На тонкой шее кожаный дизайнерский ошейник с цепями, синее летнее платье по колено, на ногах балетки, а в руке сумочка.

Её взгляд прожигает так пристально, будто пытается прямо на месте испепелить моё тело.

— Так и знала! — выдыхает девушка, презрительно кривясь. — Так, это с тобой этот кобель шашни крутит?

Она уверенно заходит внутрь.

— Чё? — только и могу вымолвить я.

— Ой, вот только не надо мне тут строить невинную овечку! — почти пищит она. — Хорошо тебе на его члене скакать, сучка крашеная?

Я возмущённо фыркаю, не зная даже, как реагировать на такие заявления. Вроде бы я должна разозлиться от таких несправедливых высказываний, учитывая, что прыгаю я только на члене Егора, и то уже давненько его не видела.

— Где он? — она бешено оглядывается, будто думая, что её ухажёр спрятался где-то в тренерской, но тут по сути нет никаких мест, куда можно было бы засунуть свою тушу.

— Девушка, вы вообще к кому? — наконец, спрашиваю я.

— Я к кому?! — возмущённо задыхается она. — К своему парню, которого ты тут трахаешь.

Она смотрит на диван, где я сижу, и морщится, наверное, представляя, что мы с ним занимается сексом прямо на нём.

— А, значит, ты та, которая Макса из дома попёрла? — догадываюсь я. — Так, я с ним не трахаюсь.

Девушка открывает рот, будто рыба на суше, фыркает и надувается, начиная медленно, но верно краснеть. О, Боже! Она сейчас закипит, как чайник, или, ещё хуже, взорвётся. Не хотелось бы соскребать её ошмётки со стен.

— Да успокойся ты, — кривлюсь я. — Не сплю я с ним. У меня свой парень есть.

— Тогда что ты здесь делаешь? С ним наедине? Ещё скажи, что между вами только дружба! — пищит она.