Волшебное зеркало Тимеи (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 1

«Марина Обручева приглашает…»

Вот уже много дней, сковывающих мое тело тугим кольцом, я всерьез полагала, что это имя больше не способно нанести мне боли… Но, оказывается, эта боль живее меня, и она просто змеей дремала на дне моего сердца.

В темно-синем длинном плаще я быстро шла, держа в руках пакет с вещами. Едва я увидела этот красивый цветной лист на столбе, тут же поняла, что мне не следовало идти именно здесь, мимо проклятого театра с проклятой афишей… но я думала, что…

Против воли я остановилась перед афишей, где Марина Обручева стояла, подбоченясь и задорно глядя вперед. Где развевались по ветру ее шикарные, черные как смоль волосы. И невольно потрогала русые пряди на собственном парике.

Внезапно во мне начали пробуждаться давно забытые горькие чувства, и я ощутила в горле стойкий тяжелый ком.

Быстро отвернувшись и надвинув парик плотнее на голову, я еще крепче сжала в замерзающей руке ручки пакета и стремглав юркнула в узкую щель между театром и высоким забором, отделяющим его от территории шоколадной фабрики.

Мне показалось, что тесный проход сдавил меня невидимыми мрачными клещами.

Спеша и путаясь в полах плаща, я побежала по хлюпающей грязью тропинке вперед по улице Матросова, а в голове завертелись, словно поднятые ураганной волной со дна памяти, мысли.

«Марина Обручева приглашает… Интересно, кто она — та, которая приглашает? Кого они нашли и втиснули в это имя? И знают ли они, как и где обитает сейчас настоящая Марина Обручева?..»

Ведь настоящая Марина Обручева — это я…

Несколько месяцев назад

Говорят, что судьба придет — по рукам свяжет. Вот и я не знала, что моя жизнь, которая с самого детства катилась легко и беззаботно, как детский паровозик, вдруг сойдет с рельсов и рухнет под откос… И что черный день, когда она изменится и станет не моей жизнью, уже совсем близок.

В свои двадцать три года я была примой областной филармонии, обращалась на «ты» к ее директору, другу нашей семьи, имела большой дом с садом, маму — актрису на пенсии и богатого жениха, владельца дорогого ресторана «Рио-Рита». Через месяц мне предстояла свадьба, через два — зарубежные гастроли, меня окружали сотни поклонников, я была молода, красива, и казалось, что ничто не сможет разрушить стройного жизненного порядка. Черная тоска прожигает сердце, когда я понимаю, что ничего этого уже не вернуть.

И все чаще и чаще я мысленно возвращаюсь в тот переломный день, обернувший светила темной стороной. Сначала словно дотрагиваюсь до него… потом прорастаю внутрь и вновь переживаю последние минуты той, прежней, рухнувшей жизни. А началось все с обычного, рядового звонка директора филармонии Виктора Никитича и его дружеской просьбы. Таких звонков были десятки, и этот не предвещал ничего из ряда вон выходящего.

Звонок раздался, когда я расчесывала перед зеркалом блестящие черные волосы, невольно любуясь своей красотой.

— Мариша, привет! Как мама? Говоришь, оладьи печет? Так это замечательно! А у меня к вам важный разговор!

В нашей филармонии часто выступали известные певцы, певицы, актеры и актрисы, поэтому я уже предполагала, в чем будет заключаться просьба Виктора Никитича.

— Послезавтра приезжает месье Рене Валли́н, знаменитый французский дирижер. Сама понимаешь… — директор чуть замялся.

Я все понимала. Парижскому дирижеру, так же, как до этого итальянскому певцу, а до него балерине Большого театра не хочется жить в гостинице, даже в номере «люкс». Его тоже тянет поближе к природе. А потому решено поселить его в нашем двухэтажном доме, стоящем на берегу реки.

— Понимаю, Виктор Никитич, — приветливо отозвалась я. Мы с мамой никогда не были против гостей. Мама обожала общество, новых людей и светские беседы за столом, любила хлопотать по хозяйству; к тому же, мы имели помощницу Клавдию Петровну.

— Примете его на недельное проживание, не откажете? — голос директора потеплел.

— Не откажем! — весело прощебетала я, не подозревая, что мрачные тучи уже сгущаются над нашим домом. — Сейчас скажу тете Клаше, чтобы приготовила гостевую комнату.

— Месье Валлин необычайно интересный человек! Ему около семидесяти лет, он объездил весь мир, так что вам предстоят вечера занимательных рассказов! — понесся вскачь монолог директора, услышавшего мое одобрение. — Он приезжает не один, а с двумя помощниками — месье Ксавье, это его секретарь, и месье… м-м… забыл, у него такое сложное имя…, это импресарио. Они остановятся в гостинице. Все трое прекрасно говорят по-русски.

Надо сказать, что я была весьма заинтригована личностью месье Рене Валлина.

— С нетерпением ждем нового гостя, дядь Вить! — перешла я с официального тона на дружеский. — Нам тоже есть что ему рассказать!

— Желаю тебе удачно выступить на концерте, Мариш! Честно сказать, меня очень радуют твои успехи… Жаль, Валера не дожил… — дядя Витя вздохнул и сменил тему. — Как Вадим?

— Спасибо, у нас все хорошо! Готовимся к свадьбе.

— Приятно смотреть на вашу пару! Такие молодые, красивые, влюбленные… Что еще нужно для счастья?..

Закончив разговор, я положила трубку на рычаг, подошла к окну и откинула занавеску. Взглянула на сад, которому не было видно конца. Почувствовала, как мою душу переполняет самое настоящее счастье. А месье Рене Валлину семьдесят лет… В семьдесят уже никак невозможно быть счастливым… Ведь все самое лучшее — далеко позади…

Вздохнув, я задернула занавеску и начала спускаться вниз, в кухню, чтобы сообщить Клавдии Петровне о приезде именитого постояльца.

Месье Валлин прибыл через два дня. Он оказался высоким худощавым стариком с глубокими морщинами на щеках. У него были выразительные карие глаза и длинные гибкие пальцы дирижера.

— Бонжур, мадемуазель! — поздоровался он скрипучим голосом.

— Рада приветствовать вас, — ответила я, продолжая разглядывать его.

Месье можно было бы назвать красивым, если бы не цепкий взгляд, которым он просверлил меня насквозь.

— Проходите, пожалуйста! — тем не менее, гостеприимно предложила я, слегка запнувшись.

Из-за спины дирижера выглядывал маленький толстяк скользкого вида с чемоданом в руке.

— Это А́урунтам, — произнес месье Рене на чистейшем русском языке, — мой помощник.

Я вспомнила слова Виктора Никитича об импресарио со сложным именем и неожиданно почувствовала сухость в горле.

«Не надо было приглашать его к нам…» — почему-то мелькнула нелепая мысль, хотя тогда я еще, конечно, не знала, что колесики моей судьбы уже покатились в другую сторону.

Месье Рене вновь пронзил меня взглядом глубоких карих глаз.

— Как вы красивы, мадемуазель…

Я сглотнула слюну, проклиная себя за это странное состояние, похожее на ступор.

— Чемодан можно отнести наверх, в комнату, — выручила меня подошедшая мама, направив Аурунтама жестом руки.

Я приняла у месье Рене легкое серое пальто и повесила на вешалку.

В этот момент его узкая ладонь случайно коснулась моей, и я ощутила неприятный холодок.

— Мама, я к Вадиму! — поспешно крикнула я, оживая и убегая от буквально потрошащего мои внутренности взгляда.

— Марина… Как же… А ужин? У нас же гости… — растерялась мама, но я уже просовывала руки в рукава своей желтой куртки с норковым мехом на вороте.

— Не могу… Он ждет… — прошептала я, чувствуя, что задыхаюсь.

— Как вы красивы, мадемуазель… — опять долетел до меня прилипчивый шепот.

Я, как ужаленная, выскочила в сад и захлопнула дверь.

— Что с вами, Марина Валерьевна? — поразился подошедший Антон, мамин шофер.

Я, наконец-то, смогла перевести дыхание.