Этот охотник из Лисьих Лапок (СИ) - Прядильщик Артур Иванович - Страница 3

Я торопился, конечно, но и об осторожности старался не забывать – если сейчас запнусь о корень дерева и переломаю себе ноги, никому от этого лучше не станет. По сторонам, опять-таки, в наших лесах желательно посматривать – это вам не Подмосковье – тут, знаете ли, хищники есть. Попадаются даже отдельные экземпляры, охочие до свежего человеческого мясца. В окрестностях деревни охотников (да и других деревень – тоже) их, само собой, совсем уж мало, но это ж дикое зверье – столбов не видит, читать не умеет, шастает туда-сюда.

Вышел к деревне и остановился, ощутив, как внутри все оборвалось и опустилось, а юношеский организм чуть не устроил по данному случаю истерику со слезами и соплями.

От деревни осталось немногое.

Тридцатиметровая воронка где-то примерно на месте «ресторана» господина Цай Хома. Мужик, кстати, очень гордится (точнее, гордился… судя по тому, что я вижу) своим именем – второй слог-иероглиф как бы намекал на принадлежность к правящему клану Ма. Намекал куда определённей, чем банальное место жительства, как у прочих селян.

Взрыв был мощный – в радиусе ста метров от воронки не осталось ничего. Деревянные избы были сметены, как мусор - гигантским веником. Здесь, у окраинных огородов и землянок-бытовок-амбаров, теперь кучами валялись деревянные обломки, обрывки ткани, лоскуты бумаги от внутренних перегородок… И тела людей.

Переломанные или, напротив, с виду почти не пострадавшие. Откуда-то из глубин прошлой жизни всплыло понимание, что это… нормально: ударная волна от взрыва, оставившего после себя тридцатиметровую воронку, должна была быть настолько мощной, что тот, кто умудрился выжить после избыточного давления на границе ударной волны, погиб, нашпигованный и переломанный летящими бревнами, камнями и щепой. Да и просто, отброшенный ударной волной – вряд ли кто успел бы упасть ничком на землю…

Количество погибших… похоже, что все население деревни. В лес или в поле вряд ли кто-то выходил – как я упоминал, время года не то, чтобы шастать вне деревни – народ либо культурно отдыхал, либо готовился к выезду на ярмарку в Мацан. А «жилой сектор» деревни был расположен довольно компактно.

Птицы не поют, ветра нет, и деревья не шумят. Тихо. Кладбище.

+++

- Дальше.

Господин Ма Шэнли был высок и строен. Копна черных волос убрана в хвост, кончик которого болтается где-то между лопаток. Мужественные, как и положено аристократу, черты на удлиненном чисто выбритом лице, миндалевидные черные глаза под агрессивным разлетом изящных черных бровей. На вид – лет двадцать пять. Но с местной медициной (доступной в полном объеме, понятно, только для облеченных властью персон) цветущий и юный внешний вид не является показателем солидного возраста. Ему и шестой и седьмой десяток вполне может быть. После восьмого и девятого десятка аристо, насколько я знаю, предпочитают подпускать в волосы седины для большей солидности – видимо, это чем-то помогает во внутривидовой борьбе за место в иерархии себе подобных.

Кафтан на господине Ма Шэнли – красный. То ли парчовый, то ли шелковый, то ли атласный – я в этих ваших высоких и дорогих материях не разбираюсь. Но из-под натертого до зеркальности доспеха видны только его рукава да полы, доходящие до колен. На ослепительном от украшений поясе высокородного – дзянь в лакированных ножнах с изумительным по изяществу тонким рисунком. А разных камушков в рукояти столько, что дешевле ее было бы из чистого сапфира выточить – и надежнее, и практичнее, и больше скажет понимающим людям… на мой чисто дилетантский взгляд.

Голос господина Ма Шэнли был насколько требовательным, настолько и утомленным. Нет, ему не было все равно. И ему не было плевать на факт полного уничтожения одной из деревень, принадлежащих клану Ма. Он не был равнодушен к факту гибели двухсот пятидесяти восьми крестьян и охотников. Даже с учетом того, как к ним (к нам) в этом мире относятся люди с положением, занимаемым господином Ма Шэнли.

Кажется, дядя раздосадован потерей подконтрольных клану ресурсов. Как и положено младшему брату главы пусть и не самого большого в Царствах, но клана, контролирующего не менее одной пятой территории провинции Увзан. Человеку хозяйственному и рачительному. По определению.

Его усталость не была равнодушием к проблемам Лисьих Лапок, а объяснялась чем-то другим. Возможно, сопутствующими проблемами, по сравнению с которыми потеря одной из деревень – досадная, но мелочь.

- Это все, добрый господин.

Неудобно говорить, стоя на коленях, уперевшись ладонями в землю и рассматривая носки дорогих мужских красных кожаных сапог с искусной вышивкой золотой нитью. Еще чуть-чуть и была бы классическая коленно-локтевая. Что немного стремно, так как сзади торчат и нависают над моей беззащитной задницей огромные туши клановых гвардейцев. Тех самых прыгунов по крышам, взрывальщиков и ломателей манекенов на полигонах во время праздников и ярмарок. Те еще нагибаторы, если разобраться.

С другой стороны, мне нет необходимости следить за выражением своего лица и глаз – одним богам и духам известно, что придет в благородную башку, засранную различными понятиями… о чести, достоинстве, гордости и тому подобном дерьме, если он внимательно посмотрит в мои наивные глазки. А если еще и разберет, что я обо всех них думаю…

А еще можно искоса рассматривать изящные щиколотки девичьих ножек в белых туфельках где-то по бокам от меня - это какие-то девахи из свиты господина Ма Шэнли. То ли наложницы, то ли помощницы, то ли родственницы, то ли телохранительницы, то ли все это вместе – в мире, где положение в обществе зависит не только от голой физической силы, возможны любые гендерные выкрутасы. И положение женщины на социальной лестнице не так плачевно, как это имело место быть в средневековом прошлом «моего» мира. К тому же, я более-менее знаю средневековое прошлое Европы, а тут его куда более юго-восточная версия. Как там оно было в Китае и на прочих узкоглазых территориях – понятия не имею.

Кстати, вся свита, все две дюжины человек, включая этих самых девушек, обвешаны оружием и доспехами. Бедные ездовые грифоны – тащили на себе все это железо! И если на мужчинах доспехи – более-менее функциональные, хоть и украшенные гравировкой и драгоценностями, то вот на дамах были… те самые «бронелифчики». Правда, поднимать взгляд выше их задниц я не рисковал – происхождением не вышел. Да и не хотел, если честно – настроение совершенно не то, чтобы пускать слюни на женские попки.

- Точно?

- Да, добрый господин!

На самом деле, еще многое можно было добавить. Например, про то, что чуть ли не половина обнаруженных мною незамужних односельчанок были не просто в выходных ципао, а в праздничных платьях, более уместных на городской ярмарке.

А это говорило о том, что в деревню нагрянул кто-то, перед кем женской части населения нашей деревушки захотелось выпендриться. Ну, той части, которая не будет потом безжалостно оттаскана за косы за такое непотребство. А еще это говорило о том, что у наших деревенских вертихвосток было достаточно времени для того, чтобы не только переодеться, но и скучковаться у эпицентра взрыва: женские трупы в платьях были самыми… целыми – смерть наступила от повреждений внутренних органов.

Не захотел об этом говорить. Влом. Уже четырнадцать часов без сна и продыху я стаскиваю тела односельчан в середину воронки, оставшейся от взрыва, готовя огромный погребальный костер. Одно хорошо – дров много. И некоторые даже одеты так, как одевают покойников, готовя их в путешествие к предкам – в самое лучшее, в самое красивое, в самое праздничное. А еще отвар хапьяна – местного аналога кофе (вкуснее, круче, эффективнее… правда, после окончания тонизирующего действия – упадок сил просто колоссальный) – помогал не свалиться с ног.

Мужской сапог задумчиво поковырял носком песок:

- Встать!

Осторожно, стараясь не делать резких движений, поднялся и выпрямился… по-прежнему смотря в землю.

- Обыскать!

Тяжелые лапищи упали на плечи. По телу быстро захлопали ладони, сноровисто юркнули в карманы, молниеносно сорвали пояс с кошелями и подсумками… хорошо, штаны на шнуровке держатся.