Стрелы Геркулеса - де Камп Лайон Спрэг - Страница 17

• Предыдущая
• 17/78
• Следующая

Зопирион пробирался сквозь толпу. Мальчишки, сдающие ослов внаем, нищие, сутенеры, проводники, пьяные матросы, грязные шлюхи и бездельники… Заприметив в толпе приличного вида юношу, он обратился к нему с вопросом.

— Вы не знаете, где живет Ксанф, сын Главка, землевладелец?

— Кай малиста !

Зопирион дал мальчишке кусок папируса и бронзовую монетку, пообещав дать еще одну, если тот доставит его письмо. Мальчик согласился и побежал относить письмо, в котором Зопирион предупредил семью Коринны о случившемся, чтобы у них было время подготовиться к встрече путешественников с их скорбным грузом.

Зопирион с Софроном подняли носилки с телом погибшего. Вслед за ними пошла Коринна в сопровождении второго раба и двух нанятых в гавани носильщиков. Трое последних, пошатываясь от тяжести, тащили весь багаж.

— Откройте! — резко выкрикнул Софрон, когда они подошли к дому Ксанфа.

Дверь в дом отворил слуга. В проеме показался толстый пожилой человек, и Коринна бросилась в его объятия, заливаясь слезами и рассказывая о случившемся. Наконец она затихла и, отойдя в сторону, представила Зопириона отцу.

— Входите, о Зопирион, — пригласил Ксанф. — Сандалии и плащ отдайте слугам.

Остальные тоже последовали за Ксанфом: пара слуг, хрупкий черноволосый юноша — Главк, брат Коринны, и невысокая женщина средних лет — ее мать Эйрена. Пока родители девушки плакали и переживали вместе с ней, Зопирион с Софроном занесли носилки во внутренний дворик, после чего Главк показал тарентийцу его комнату.

Спустя некоторое время Зопириона позвали во дворик. Эйрена и Коринна удалились на женскую половину дома. Юноше было хорошо известно, что ему не полагалось встречаться с ними за исключением особых случаев. Ксанф пожал Зопириону руку.

— Трижды добро пожаловать, о Зопирион, — с отдышкой произнес хозяин дома. Его толстое брюхо выдавалось далеко вперед, а по обеим сторонам огромной лысой головы торчали кустики седых кудрявых волос. На шее висело несколько амулетов. Толстяк двигался медленно и неуклюже, очевидно, у него были проблемы с дыханием.

— Очень жаль, что мы познакомились при столь трагических обстоятельствах, — произнес Зопирион.

— Мой брат вел непоседливый образ жизни, и его время пришло, — ответил мессанец. Когда я получил твое письмо, мне в голову полезли ужасные мысли о моей дочери. Но, расспросив ее и Софрона, я узнал, что ты вел себя достойно.

— Я честный человек господин.

— Очень хорошо! Большинство посчитало бы ее обесчещенной, раз она путешествует подобным образом под защитой незнакомого мужчины. Несмотря на то, что она не девственница, в нашем доме придерживаются правил приличий. Но человек не может спорить с богами, и ты поступил, как и подобает гражданину.

Когда слуги поставили на стол блюдо со свиным выменем, приправленным перцем и солеными морскими ежами, Ксанф выпил немного вина и прочитал молитву.

— Расскажи мне за обедом о ваших приключениях, — сказал он немного погодя.

Зопирион заговорил, то и дело останавливаясь, чтобы проглотить кусок. Он рассказал о счастливом избавлении от опасности тарентиийских посланцев по дороге в Кумы, о сражении с пиратами, о гибели сошедшего с ума капитана Ифбаала. Когда смешали вино, он перевел разговор к тому, что более всего занимало его.

— Не думал ли ты, Ксанф, о том, чтобы снова выдать замуж свою дочь?

Хозяин дома внимательно посмотрел на гостя из-под тяжело нависших бровей и слабо улыбнулся.

— Ну конечно! Каждый должен делать все возможное для своих близких. Однако здесь есть некоторые — ох! — трудности.

И Ксанф улыбнулся так широко, что его зубы блеснули в полумраке.

— Отец хочет сказать, господин Зопирион, что тот гнусный и готовый на все мерзавец не хочет отдавать приданое моей сестры. По нашим законам он обязан это сделать, но, находясь в Мотии, он запросто посылает нас куда подальше.

— И это не единственное препятствие, — сурово взирая на сына, произнес Ксанф. — А почему это тебя так интересует, юноша?

Зопирион почувствовал, как к горлу подкатил ком, такой огромный, что, казалось, он сейчас задохнется.

— Потому что я… я был бы очень рад, если бы ты признал меня своим зятем. Конечно, я понимаю, мое обращение к тебе весьма необычно. Ведь сначала должны договориться наши семьи. Но они в Таренте, и…… — голос куда-то провалился, юноша едва дышал.

Ксанф глубокомысленно кивнул.

— Я так и думал, что ты заговоришь об этом. Я согласен с тобой: подобный разговор необычен для людей нашего круга. Но настоящее положение Коринны тоже достаточно странно. Нет смысла воротить носы друг от друга, — улыбнулся пожилой толстяк. — Мне кажется, ты любишь мою дочь.

— Да, господин, конечно люблю!

— Хорошо! Но каждый разумный человек скажет: влюбляться до свадьбы — это ошибка; свадьба, бережно и расчетливо устроенная родителями — единственное, на что можно полагаться. Но ввиду отсутствия у Коринны приданого мне совершенно не хочется вдаваться в подробности. Как ты думаешь, что сказал бы твой отец?

— Пока не знаю.

— Кто твой отец? Из какой ты семьи? Какое у вас состояние? Кто ваши предки? В свою очередь я мог бы рассказать, что мое происхождение благороднейшее из благородных, почти то же касается и моей жены. Наш род берет свое начало от трех богов и двух героев. А ваш?

— Наверное, ты должен об этом узнать. На одну часть я перс. Мой отец… — и Зопирион рассказал о своей семье и о семейном деле в Таренте.

— У каждого из нас есть слабые места, которые мы могли бы противопоставить друг другу. Персидская кровь в твоих жилах меня мало волнует, тем более что персы — наиболее аристократичны из всех варваров. Твой отец — весьма уважаемый человек, однако, его состояние вложено в дело, но не в землю. А земля, конечно же, наилучшая собственность, как у меня.

— Конечно, я не отпущу с тобой Коринну совершенно без средств. Однако не стоит ожидать, что приданое будет таким же, как когда она была девственницей. Если только ты не отберешь ее долю от богоненавистного Илазара. Расскажи мне о себе.

Улыбаясь, Зопирион протянул руки.

— Что я могу рассказать тебе господин? Если начну рассказывать, насколько я хорош, ты сочтешь меня хвастуном, а если расскажу нечто плохое, ты мне вряд ли поверишь.

— Рассказывай, я рассужу сам. Например, каково твое отношение к религии?

— Я пифагореец, хотя, боюсь, не достаточно совершенный.

— Хм… Школа еретиков, однако к ней я отношусь вполне терпимо из-за их высоких нравственных принципов. Я заметил, что ты ел мясо, которым тебя угощали.

— Именно это я и имел в виду, когда говорил о своем несовершенстве. Мастер советовал своим последователям пользоваться собственным разумом, а мой разум никогда не принимал всерьез правила, относящиеся к питанию.

— Как бы ты описал свой характер?

— …господин, я… Я полагаю, что во мне, как и во всяком другом человеке, присутствует как плохое, так и хорошее. Я знающий конструктор, и, думаю, что всегда смогу прилично заработать себе на жизнь. Я стараюсь выполнять обещания и исполнять свой долг. Я сдержан в страстях и никогда не был уличен в преступлении. С другой стороны, я не претендую на роль великого героя, или красавца, или атлета, тирана или демагога, потому что я привык тяжело работать и не боюсь испачкать руки.

— А каково твое отношение к политике? Придерживаешься ли ты консервативных взглядов, уважаешь ли древний установленный богами порядок вещей? Или ты безумный преобразователь, который только и мечтает, чтобы низвести лучших людей до своего собственного состояния?

— Я почти не обращаю внимания на политику. Я стараюсь заниматься своим ремеслом, оставляя за другими право бросаться в бурное море политических споров.

— Обычно люди тогда удовлетворены собственным делом, когда оно заслуживает того, — отметил Ксанф.

— Благодарю тебя, господин. Будет что ответить, когда услышу очередной упрек в отсутствии гражданского духа. По правде говоря, это от недостатка сообразительности. Нельзя быть первым во всем. Для меня камень, древесина или бронза — это тихие, заслуживающие доверия вещи, от которых получаешь то, что ожидаешь. Но люди — нет! Человек никогда не знает, что сделает в следующее мгновение. Некоторые, вроде моего друга Архита, рождены с инстинктом управления. Но только не я. Я поглощен событиями собственной жизни, и пусть все вокруг идет, как идет. Я не буду перепрыгивать через головы и выхватывать штурвал из рук у рулевого, пользуясь малейшим предлогом. Тем не менее, то, что я делаю, я делаю наилучшим образом.

• Предыдущая
• 17/78
• Следующая