Заложник удачи - Русанов Владислав Адольфович - Страница 45

В углу горел укрепленный в поржавевшей скобе факел. Горел тускло, чадно. Подрагивало неровное пламя, но света давало достаточно, чтобы не врезаться с налета в угол стола самыми нежными частями тела.

— На выход или как? — почему-то шепотом пробормотал шпильман.

— Или как! — откликнулся Годимир и вдруг услышал в том самом коридоре, по которому они пришли, шаркающие шаги и покашливание. — В угол, бегом!

Собственно, прятаться было ни к чему. Не обрубок хвоста выверны они же украсть пришли? Просто, когда крадешься в чужом жилище среди ночи, желание спрятаться, чтобы тебя не застали врасплох хозяева и не засыпали ненужными вопросами, возникает как-то самопроизвольно, без участия рассудка. Иной раз даже удивление находит — ведь ничего плохого не делаешь, а ноги сами в укромный уголок бегут.

Если бы Годимир гулял по зале один, он успел бы скрыться без труда. Но шпильман, не раз и не два показывавший свою малую способность быстро действовать в мгновения опасности, неожиданно заартачился, словно не понимая, чего от него хотят. Попытался вырвать рукав из пальцев драконоборца и в результате опрокинул лавку.

По мнению рыцаря, на грохот непременно должна была сбежаться вся замковая охрана. Он даже усомнился: а стерегут ли ночью сердце ошмянского королевства? Или идут самым легким путем — запирают засовы, а дальше хоть трава не расти?

Господь миловал.

Вместо возмущенных стражников с гизармами наперевес в залу вошел сам король Доброжир.

Да-да, его королевское величество собственной персоной. Только персоной изрядно потрепанной и постаревшей на добрый десяток лет от последней встречи.

Вместо скромного, но добротного зипуна с оторочкой из бобрового меха — непонятная «разлетайка», долгополая и бесформенная. На ногах — растоптанные чуни[39]. Ну, или что-то на них похожее. Тронутые сединой волосы торчали во все стороны, как у линяющего по весне кота. А в особенности привлекали внимание сливово-сизые, набрякшие мешки под глазами, багровый, весь в синюшных прожилках нос и сухие, обметанные лихорадкой губы.

И это батюшка панны, которую Годимир полюбил?

Увы, да. И хотя бы поэтому надо быть с ним сколь возможно более почтительным.

Драконоборец склонился, прижимая ладонь к груди. Потянул за собой ругающегося сквозь зубы шпильмана. Олешек отвесил изысканный поклон, но тут же воспользовался им, чтобы потереть отбитую коленку.

— О! А вы кто? — хриплым, посаженным, как у загулявшего плотогона, голосом спросил Доброжир.

— Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, — напомнил молодой человек.

— Годимир? Герба Косой Крест? — приподнял бровь король, стряхивая пальцами что-то невидимое с плеча. — А! Как же! Помню, помню. Драконоборец. Настоящий. Из-за Оресы. Верно?

— Истинно так, твое величество.

— А второй? Нет, погоди. Не говори. Сам вспомню. Шпильман заезжий. Божидар его лазутчиком объявлял. Удивительно… Что ж это лазутчик и не под стражей?

— Почту за честь объяснить, твое величество… — велеречиво влез Олешек, но король его не слушал.

Доброжир подошел поближе к словинцу, дохнув кислым запахом подбродившей капусты и ядреным перегаром, свидетельствующим о неумеренном потреблении браги. Причем, по всем признакам, свекольной. Спросил, ежась и стягивая «разлетайку» у горла:

— Пан Годимир, а скажи мне, как рыцарь рыцарю, у тебя чего-нибудь дернуть не найдется?

— Что? — не понял словинец. — Кого дернуть?

— Да не кого! — скривился король. — А что! Браги там… — Он протянул руку, снял с кольчуги молодого человека нитку или пылинку-паутинку. — Вина. Можно и пива, но оно слабое. Не люблю пиво. От него штаны… Тс-с-с… Я тебе ничего не говорил. Глянь туда!

Заречанин ткнул пальцев в темный угол.

— Что там, твое величество?

— Не видишь? Эх, какой же ты драконоборец! Так и дракона проглядишь.

— Да не вижу…

— Не видишь и ладно. Что там насчет браги? — Король придвинулся почти вплотную. От его одежды воняло потом и мочой. Видно, не зря про пиво вел разговор.

— Ну, твое величество, нет у меня ничего…

— Врешь! — Доброжир погрозил пальцем. — Прячешь. Ты, пан Годимир, правильно делаешь, что прячешь! Никому не говори. Никому. А особенно, Дельке моей. Доченьке родимой… А то она опять визжать начнет. Знаешь, как она громко визжит? А у меня голова ж не чугунная. Так когда мы дернем по малой?

Не прерывая тирады, король шарил пальцами по своей одежде и волосам. Что-то ловил щепотью (блох, что ли?), бросал под ноги. Пару раз пытался и до усов Годимира дотянуться, но словинец брезгливо отшатнулся, стараясь, впрочем, не выглядеть чересчур непочтительным.

— Нет у меня ничего. Честное благородное слово, — развел руками драконоборец. — В дороге долго был…

— Я понимаю. Обеты рыцарские и все такое… Но мне-то ты можешь помочь? Я ж Дельке ничего не скажу. Глоточек. Всего один глоточек.

Годимир уже и не знал, как отделаться от приставучего, словно три нищенствующих монаха сразу, короля. Или правда кликнуть кого-то из челяди? Глядишь, его величество побоится, что шум поднимется и до Аделии дойдет отголосок. Дочку он, похоже, всерьез опасался. Что ж она такое учинила, вернувшись под родительский кров? Не иначе все хмельное, что в замке хранилось, под замок надежный упрятала, а то и спровадила в выгребную яму. А где же король в ее отсутствие себе бражку добывал? Или нарочно кто-то поставлял. Ох, непрост Божидар, ох, непрост… Серьезную видать игру затеял, если короля споил, наследницу престола в город пускать не велел.

— Что ты таращишься, пан Годимир, как домовой на крынку с медом? — Сухие пальцы Доброжира ткнулись рыцарю под ложечку. — Ты меня, никак, обидеть задумал?

— Нет, твое величество. Нисколько. И в мыслях…

— Врешь! Ты со мной выпить брезгуешь. Или жалеешь. Нельзя жалеть. Как сказано в «Деяниях Господа»? И вернется сторицей…

Словинец уже не знал как быть. Хоть молча разворачивайся и бегом по коридорам, пока не достигнешь спасительной часовни. И то под вопросом — можно ли от Доброжира в его замке скрыться? Наверняка он тут, как рыба в воде.

— Твое величество! — неожиданно шагнул вперед Олешек.

— Шпильман? Говори. Только быстро, а то мне нужно брагу искать…

Годимир незаметно отошел назад, оставляя мариенбержца лицом к лицу с Доброжиром. Никто его в спину не толкал. А раз сам влез, пускай сам и выкручивается.

— Твое величество, у меня найдется пара глотков.

— Правда? — Король молниеносно вытянул вперед руки со скрюченным пальцами. Попробуй пообещай и не дай — в глотку вцепится и поминай как звали!

— Правда. Вот баклажка, — музыкант для убедительности встряхнул небольшую флягу, оплетенную лозой. Подтверждая его слова, внутри что-то булькнуло.

— Давай! Повелеваю тебе…

— Э-э, нет, твое величество. Не пойдет.

— Как не пойдет? Я сейчас стражу!..

— Не надо стражу, — испугался шпильман. — Давай так, твое величество. Я тебе баклажку, а ты меня из Ошмян выведи.

— У-у-у, — протянул Доброжир. — Эдак мы до рассвета промаемся.

— И что с того?

— Ага! А на рассвете Делька проснется. Если она меня, короля и родителя, не жалеет, знаешь, что она с тобой учинит?

— На кол, самое малое, — шепнул Годимир.

Олешек передернулся, но стоял на своем:

— Не хочешь сам выводить, прикажи кому-нибудь. Но только я просто так баклажку не отдам.

Пальцы короля забегали по рукаву бесформенного одеяния с лихорадочной быстротой, напоминая расхожую фразу, что, мол, спешка нужна при ловле блох и при поносе.

— Ох, ты и ушлый малый, шпильман чужеземный… Ох, и ушлый!

— Какой есть, твое величество. А решать тебе.

— Раз мне решать, сейчас и порешим. — Заречанин схватил музыканта за полу зипуна и поволок за собой. До Годимира донеслось его малосвязное бормотание: — Разве я не понимаю? Ты мне, я тебе. Господь учил помогать ближнему. Вот Божидар добрый, помогает…

Они скрылись в темноте, оставив драконоборца стоять с раскрытым ртом. Ай да Олешек. Ну, скажите на милость, нужна такому чья-либо помощь? Хитрец, ловкач и умеет воспользоваться слабостью другого. Может, и вправду лазутчик?