Осколки небес (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 33

— Ты достоин. Нет причин для самоуничижения, поэтому я согласен.

— На что? — не понял Андрей, с трудом поднимая голову.

— Показать, — поколебавшись, произнес Азариил тихим, дрогнувшим голосом. И выглядел при этом так, словно шел на расстрел.

— Слушай, не нужно одолжений… — начал Андрей и запнулся под осуждающе-суровым взглядом. Стыд жаром прилил к щекам. Он уже ничего не соображал, лишь инстинктивно догадался, что ляпнул лишнее, и вырванное из недр души искреннее сожаление охватило все его существо. Он не мог врать, не мог прятаться, не мог назвать чудовищный стыд легким смущением и затолкать его подальше.

— Я никому не делаю одолжений, — жестко произнес Азариил. — Вместо того чтобы бесконечно огрызаться, стоило бы научиться благодарности.

Он разочарованно качнул головой, сгреб куртку и отвернулся.

— Подожди! — вскинулся Андрей. — Стой. Ты… в общем…

Азариил выжидающе замер.

— Извини.

Ангел как-то сразу присмирел, рука, стискивающая в кулаке воротник, безвольно опустилась вдоль тела, и куртка осела на пол.

— Тогда смотри, — с покорной обреченностью сказал он. И не шелохнулся больше, не добавил ни слова.

Воздух за его спиной уплотнился, наливаясь перламутровым сиянием, из которого медленно, тончайшими, невесомыми линиями и штрихами проступили крылья. Словно невидимый художник взял в руки кисть и нанес полупрозрачные пастельные тона прямо на воздух!

Андрей от потрясения сполз с постели.

Изменились не только новоявленные крылья — Азариил преобразился целиком. Лицо просветлело до пугающей белизны, глаза наполнились первозданной лазурью, и в исходящих от него волнах силы Андрей затрепетал, отпрянул, скорчился на полу, прикрываясь руками. Божественное свечение обжигало, пребывать в нем было мучительно, словно в глубине очерствевшей, как сухарь, души вдруг заворочалось что-то живое: слабенькое, немощное, больное, изнуренное и голодное. Оно должно было воспринять поток ангельской благодати, и, впитав, насытиться, но вместо этого, опаленное, содрогнулось в агонии. Как глаза, годами воспринимавшие лишь мрак, слепнут от солнечных лучей, так и омертвевшая душа захлебнулась нестерпимой болью.

— Я предупреждал тебя, — долетел издалека печальный голос Азариила.

Андрей почувствовал, как ему помогают подняться и дойти до кровати.

— Надеюсь, теперь твое любопытство в полной мере удовлетворено?

Приоткрыв глаза и обнаружив привычный полумрак, Андрей шумно выдохнул, ссутулился, упер локти в колени, сцепив пальцы на затылке и ероша волосы. Он не смел поднять взгляд на того, кто возвышался перед ним. И впервые по-настоящему испугался участи, ожидавшей за барьером смерти. Если даже отсвет истинного ангельского облика повергал его в дрожь, ужас и муку, что произойдет, когда душа разлучится с телом? Когда не загородишься руками, не отвернешься, не нырнешь в спасительную тень? Когда не только ангелы — сам Бог взглянет на тебя?..

Воцарившееся гробовое молчание ранило сильнее любых нравоучительных речей. Андрей отчаянно боролся с тошнотой, и Азариил не препятствовал его размышлениям.

— Я принес дурные вести, — изрек наконец ангел и, не выдерживая драматических пауз, добавил самым обыденным тоном: — Второй Осколок пойман бесами. Асмодей обольстил женщину, которую опекал мой брат Менадель. Тяжело защищать, когда люди сами стремятся к распутству.

— Знаю, что обольстил. Еще неделю назад, — пробормотал Андрей, хватаясь за повод отвлечься от уныния.

— Кто поведал тебе? — встревожился Азариил.

— Ночной кошмар. Я пытался рассказать, помнишь?

В тишине послышалось, как скрипит, открываясь, наружная дверь во дворе.

— Это моя оплошность, — ангел сокрушенно опустил голову. — Обещай в следующий раз, если подобное повторится, ничего не утаивать.

Андрей лишь пожал плечами в ответ.

— …просто и у матушки голос сильный, и у псаломщика, вот они и соревнуются, — щебетала Варя, когда следующим утром, ни свет ни заря, они шли на Литургию. — Вместо того чтобы ругаться, отрепетировали бы — да и запели нота в ноту. У нас в Спасо-Преображенском монастыре, знаете, как клирос поет!.. До слез пробирает.

С возвращением Азариила она воспрянула духом: глаза заискрились, на щеках заиграл румянец. Наблюдая за ней, Андрей испытывал жалость.

Ангел по большей части безмолвствовал. Вечером он о чем-то долго и тихо беседовал с Евдокией в комнате с лампадами, и в общем оставался приветлив и бесстрастен. Сидя в одиночестве в своей комнате, Андрей никак не мог выкинуть из головы навязчивые мысли о пережитом опыте.

Дождь превратил дорогу в сплошной ледяной наст, который ночью вдобавок присыпало снегом. Ботинки скользили, ноги расползались. Бойко вышагивающий впереди всех Тимофей то и дело шлепался на мягкое место, взрываясь счастливым и беззаботным детским смехом. Варя не успевала поднимать его и отряхивать. Евдокия добродушно ворчала, скрывая тревогу: губы растягивались в улыбке, но в глазах сквозила настороженность. Помнится, она сожалела, что не может давать им приют дольше недели, да и Азариил, насколько Андрей догадывался, вечером предупредил, что рано или поздно нагрянут демоны. Беспокойство Евдокии, лихорадочная взбудораженность Вари и молчание Азариила, будто бы связанное некой клятвой, вызывали смутную тревогу. И усугубились неожиданным происшествием.

Тропинка тянулась между заборами, то глухими из крашеной гофрированной жести, то подгнившими щербато деревянными, то прозрачными, из рабицы, натянутой между столбами. Впереди медленно вырастала церковь: белая, с голубыми куполами и устремленной ввысь колокольней. В утренней морозной дымке она казалась призрачный видением, плывущем в рассветном полумраке. В окнах теплился оранжевый свет, манящий и одновременно вызывающий боязливую, недоверчивую робость. Еще чуть-чуть — и тропинка вольется в широкую дорогу. Последний дом справа обрамлял частокол с насаженными на него пивными банками — сомнительное украшение, отсылающее фантазию к дремучим варварским временами, когда для устрашения на колья надевали человеческие черепа. Слабый ветерок шевелил пустые жестянки, и те замогильно постукивали и позвякивали, словно постанывая от холода. Любопытство заставило Андрея вывернуть шею, разглядывая частокол, и в этот момент он заметил, что замыкавший шествие Азариил заметно отстал.

— Зар?

— Меня снова вызывают, — озадаченно поведал ангел.

— Но ведь едва вернулся.

— Должно быть, произошло страшное, непоправимое, иначе они не стали бы… Я не могу покинуть тебя сейчас, — его лицо горестно скривилось, отражая внутреннюю борьбу. — И не могу не откликнуться на вызов.

— Еще кто-нибудь из Осколков схвачен, — пробормотал Андрей, — или грядет приказ уничтожить оставшиеся.

— Иди с Евдокией. Ее молитва отпугнет духов тьмы, в храме ты обретешь защиту, а я вернусь так скоро, как сумею.

Не прибавив больше ни слова, Азариил зашагал назад по тропинке, оставив Андрея в полнейшем смятении, в жгучем желании броситься вдогонку, удержать, потребовать объяснений!.. Но стоило моргнуть, как удаляющийся силуэт растворился в предрассветной мгле. Ангел улетел, умчался прочь, шагнул за край привычной реальности, и ни вернуть его, ни вызвать на откровенность не осталось шанса.

Минуту Андрей глядел ему вслед в безмолвном тоскливом оцепенении, предчувствуя неладное. Страх разрастался внутри подобно сорной траве, заполоняя все щели и закоулки. Демоническая тьма наползала отовсюду, будто у мириад ее глаз с исчезновением ангела наконец поднялись веки. И Андрей отчетливо ощущал, как трещит и осыпается его защита, как все ярче и ярче разгорается выжженное на душе клеймо Аваддона, привлекая окрестную нечисть ослепительным путеводным маяком. Он вдруг почувствовал себя обнаженным. Если бы только можно было прикрыть душу руками, заслониться…

Резко развернувшись, не в силах больше терпеть этот всевидящий мрак, Андрей кинулся догонять сестру, успевшую удалиться на приличное расстояние.