Ведьмина печать. Ловушка для оборотня (СИ) - Ганова Алиса - Страница 4

Распаленный, он потерял остатки разума. Неудовлетворенный, изголодавшийся по самке самец одержал верх над человеческой сущностью. Не в силах более терпеть, в волнении стянул с нее штаны, обнажая соблазнительный белый живот и разведенные бедра. Аккуратный треугольник волос и запах чистого, здорового женского тела довел его до исступления. Он спешно стянул штаны с себя, освобождая внушительный член, подтянул ее бедра к своим и склонился над Аной, водя крупной, влажной от желания головкой по ее разгоряченному лону, примериваясь. Однако внезапно на ее животе проступила яркая ведьмовская метка! Та же, что была в прошлый раз на записке, предлагавшей поступить на службу.

— Нет! — заскулил Сар от обиды и досады. Это было слишком коварно и жестоко. Зов крови требовал войти в манившее лоно как можно глубже, до предела, утолить жажду, но овладеть незнакомкой — означало покуситься на чужую собственность и за посягательство расплатиться свободой.

От злости он зарычал. Ярость толкала к безумству, но за короткий соблазн Асаар не готов был расплачиваться пожизненной кабалой. Он не хотел быть рабом.

Навалившись на спутницу со злости всем весом, начал помогать себе рукой. Рядом с изнемогающей от желания женщиной, подходящей ему во всем — это было безжалостное издевательство, но он слишком любил свободу и чувствовал опасность.

Доведя себя до пика, захрипел от удовольствия, забрызгал ее живот молочной влагой, а потом обессилено прижался к незнакомке, затихшей под ним.

Отдышавшись, медленно встал, поправил одежду и процедил:

— Там дальше деревня. В ней староста. Спустишься, попросишь работу.

— А ты? Ты куда? — спросила она осторожно дрожащим голосом. Он не видел лица и не хотел. Сар желал скорее избавиться от нее, опасаясь, что не сдержится.

— Дальше, в путь. Извини, но ты не понравилась мне. Прощай.

Анка от обиды и оскорбления потеряла дар речи. Так ее еще никто не унижал. А когда пришла в себя, незнакомец был уже далеко.

Заплаканная Анка с опаской брела по ночной роще. Оставаться на месте и ждать рассвета боялась, ведь разозленные крестьяне шли по следам. Кроме того, вокруг кричала, пищала и издавала всевозможные звуки голодная ночная живность, и воображение красочно рисовало свирепых тварей, таившихся под каждым кустом и желавших полакомиться ею. Но, кроме испуга, сердце терзала обида, нанесенная гадким дикарем. Мало того, что утащил неизвестно куда, бросил на полпути, еще и оскорбил так, что она его вовек не забудет.

— И приснился же, сволочь! — страдала Анка, придерживая разодранную кофточку на груди, но первые зародившиеся подозрения, что происходящее отнюдь не сон, укреплялись с каждым часом. Покусанные мошкарой руки нестерпимо чесались, одежда по желанию не становилась целой и сильно пахла спермой, а в волосах запутались веточки и листья, достававшиеся только с волосками…

— А если это наяву, что делать? — остановилась, обернулась кругом и запуталась, в какую сторону шла. Несколько раз упала, запнувшись в темноте, потому колени, руки, локти покрывали ссадины. После того, как налетев на ствол, расшибла лоб, стала двигаться совсем медленно, вытянув одну руку вперед, другой прикрывая глаза.

Стопы ныли от усталости, но идти босиком не отважилась, опасаясь змей, пауков, сороконожек. Если бы при ней осталась шуба, возможно, присела бы передохнуть, но негодяй ее выбросил. Было очень обидно. Еще Анка переживала, что в деревне ее примут за развратную девку и выгонят, ведь вид у нее не ахти благодаря тому же засранцу.

«Если бы получил свое, было бы еще обиднее! — утешала она себя. — Да и мало ли, чем веселье с ним аукнулось бы позже!»

К рассвету Юлиана уже примирилась с подозрениями, что непривычный мир является в какой-то мере реальным, потому что усталость и голод были как настоящие. Конфеты давно закончились, и теперь живот настойчиво урчал, требуя подкинуть чего-нибудь еще.

Она так измоталась и проголодалась, что, когда случайно наткнулась на тропинку, позабыв о страхе, из последних сил пошла вперед, надеясь на лучшее. Но чем шире и протоптаннее становилась дорожка, тем тревожнее билось сердце. От жалости к себе и досады слезы застилали глаза. Как назло, снова запнулась о разросшийся толстый корень. Прислонившись к ближайшему стволу, Анка съехала на землю и зарыдала.

— Вот так огромина! — раздался над ухом высокий, удивленный голос. — Да в непотребстве! Напал кто?

— Запнулась, упала, порвала, — сквозь слезы ответила Юлиана и уставилась на маленькую, сухонькую старушку, походившую скорее на девочку-подростка, чем на женщину в возрасте. Странный широкий халат с запахом и миниатюрная яркая шапочка с лентами завязками окончательно сбили с толку.

В ответ незнакомка возмущенно хмыкнула:

— Ну, мужики! Безобразину снасильничать удумали!

— Безобразина?!

— С таким-то увечьем!

— Где?! — Анка судорожно ощупала лицо.

— Увечье на пол лица, и то снасильничать удумали! Ой, что делается на свете!

Не нащупав на лице ничего подозрительного, Юлиана немного успокоилась.

«Похоже, тут все ненормальные».

— Отсиживаться будешь иль поможешь? — старуха не сводила глаз. — За помощь еды дам.

— А чем помочь? — Анка не доверяла незнакомке, но очень хотела есть.

— Корзину донеси.

Преодолевая усталость, встала, и оказалось, что худенькая, юркая женщина едва доходит ей до пояса, зато языкастая, без капли сострадания и безмерным любопытством.

— Сколько прожила, великуши, как ты, не видала! — продолжала удивляться и одновременно причитать женщина.

— А далеко нести? — вздохнула Анка. Ноша не была тяжелой, но злой язык и неуемное любопытство спутницы напрягали. Да и обжегшись на молоке, готова была дуть на воду, подозревая каждого в подвохе.

— Не кричи, а то испугаюсь и умру от страха раньше, чем накормлю.

— Простите, я сама испугалась.

— Чудна ты, — пробубнила спутница. — И обувка твоя чудна. И чего на свете не увидишь!

По петлявшей дорожке Юлиана тащила плетеную корзинку, наполненную чем-то душистым и вкусным.

— А куда вы идете?

— Родным еды несу, — рассмеялась женщина. — Не бойся, тебя не тронут. У нас в деревне невесты хороши, мужики на образин не зарятся! Твой-то заезжий был?!

Анка тяжело вздохнула и ничего не ответила.

— А ежели чего, племяшу скажем. Он староста, приструнит. Поглазеют на шрамище да и успокоятся.

Анка сдерживалась через силу, но внимательно слушала говорушку, болтавшую без умолку.

— Где увечье получила? При пожарище? Давно ли? Не тужи, у нас кузнец есть, силен, как быкай, да угрюм. Может, тебе свезет…

— Я замужем, — отрезала Юлиана, и женщина поперхнулась.

— И где муж? — дрожащим от волнения голосом спросила она.

— Не знаю.

— Вот и помалкивай. Потужишь одна, потом замуж захочешь, а не возьмут.

Юлиана, стиснув зубы, считала до ста, но, когда сквозь поредевшую рощу показалась речка, а затем послышались людские крики и гомон, ей стало страшно.

— Помалкивай. Сама все объясню! — велела женщина, спускаясь с пригорка к берегу, у которого стояли причаленные лодки, сохли развешенные сети и рыболовные снасти.

Как только их увидели, люди на пристани оживились и побежали навстречу. Анка почувствовала себя огромной обезьяной среди полуросликов.

— Теть Нарая, это кто?

— Заблудшая путница. Ехала с родными, на них напали, а она сбежала. Вишь, ножищи какие!

— Аха! А обувка-то какая! — раздались удивленные голоса. Люди галдели, смеялись, некоторые отступили подальше, опасаясь чужестранки.

Большинство подбежавших были мужчины, которые, увидев высокую, статную женщину, в бесстыдно облегающей тело одежде, впились десятками глаз, а некоторые даже попытались ущипнуть или прикоснуться, однако, как только Юлиана шлепнула одного по руке и зверем оглядела остальных, зрители немного угомонились.

— Злобная! — осажденный тощий молодчик, презрительно сплюнул.