Ученик колдуньи (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 38

— У тебя не было друзей?

— Да со мной из мальчишек даже драться никто не хотел — остерегались. Был у нас такой верзила по прозвищу Цепень, младшим прохода не давал: папаша из него доблестного воина воспитывал, ну и, покуда тот не возмужал, поощрял тренировки на «мелюзге». Вот он однажды прицепился: вроде, и статус сына вождя обязывал, и возраст — на три года старше, да и рост с весом — я ему в пупок дышал. Я решил: Цепня не одолеть, но стоять буду насмерть. А в разгар боя — после второй или третьей затрещины — его вдруг возьми да и выверни наизнанку. Грибов, поди, накануне объелся, или волчью ягоду в лесу сжевал. Все племя сбежалось: вопли, визг! Драконий выродок наслал порчу на сына Эйра Долговязого! Старейшины чуть не изгнали нас из племени, а для мамы это была бы верная смерть: превращение в крысу или гибель от зубов шша. Сам бы я не обратился, но защищать от колдовского мрака тогда ещё не умел.

— Почему же не выгнали?

Айхе пожал плечами. То ли действительно не знал, то ли не желал посвящать в детали.

— Слухи быстро расползаются. Выпусти муху, и через сутки вернется слон. Во многом старейшины, конечно, были правы: разве ребенок способен удержать в узде гнев или досаду? Но с тех пор в любых горестях, приключавшихся с племенем, винили «драконье проклятие». Я превратился в козла отпущения. Ну а коль скоро меня это тихонько бесило, на головы сплетников время от времени сыпались всякие паскудные невзгоды, вроде… — Айхе стушевался: — Давай лучше без подробностей.

— И правильно сыпались, — поддержала Гвендолин. — Я бы тоже наслала на тетку Тэххи порчу, если бы умела. Впрочем, я ведь так и поступила: притащила сюда Дэнни.

— Отыщем мы твоего брата, не раскисай. Вот вернусь от Цирцеи и наведу шороху в крысиной деревне.

Ох, как же она на это надеялась!

— Но ты все-таки ушел. Постой, а как же твоя мама?

— Мне едва исполнилось девять, когда она умерла, — сдавленный голос Айхе совсем потерял силу. Ссутулившись, юноша ковырял землю обломком сухой палки. — Ушла за диким медом и пропала. Из всех женщин, отправившихся тогда в лес, вернулись только две, совершенно невменяемые от ужаса. Из их бессвязного лепета я вычленил главное: в лесу на женщин напал волк, или призрак-оборотень, или еще какая-то тварь — кочевникам часто приходилось отбивать атаки зверей и нелюдей. Урывочно помню, как бродил по лесу и звал маму, искал хоть малейшие следы и отказывался верить в ее гибель. Казалось, будто с головой погрузился в кошмар, который никак не оборвется наступлением утра. Еще помню призраков, или оборотней — до сих пор не знаю, кем они были: иногда снятся по ночам, но всякий раз в новом облике. И клочья ткани снятся, мамина растерзанная одежда на замшелых камнях, ее ожерелье из камешков и деревянных бусин, которыми играл в детстве. А дальше — туман. Наверное, я тогда впервые… превратился. Очнулся весь израненный и черный от копоти на выгоревшем дотла пепелище. Тех чудищ не стало, но маму было уже не вернуть. Я, когда понял, что опоздал, чуть с ума не сошел. К кочевникам не вернулся, много дней бродил по лесу…

Айхе умолк. Воспоминания запеленали его в свои паучьи сети и отравили, истощили, высосали жизнерадостность. Минули годы, но страдания не притупились, а на плечи по-прежнему давил камень вины, и Айхе тащил этот камень, сгибаясь и изнемогая под его тяжестью, и ни с кем не мог поделиться. Гвендолин чувствовала, что в эту самую минуту он рассказывал о матери впервые. Никому, никогда…

— Ты не виноват.

Фальшивая насквозь, штампованная фраза. Разве она утешит?

— Айхе, а твой отец, он…

— Хозяин Ветров.

— Он из богов? — благоговейно прошептала Гвендолин. А ведь и впрямь, Нанну насмешничала, что Айхе одно время козырял какой-то небылицей о родстве с богом. Будто бы он этим ужасно гордился. Только меньше всего его понурая поза и бесцельное тыканье палкой в землю сейчас напоминали хвастовство.

— Никогда не встречал его вживую, но в галерее разрушенного дворца есть статуя…

— …дракона! Я там натолкнулась на разбитое мраморное изваяние.

Айхе кивнул.

— Когда-то в этих залах торжественно принимали высоких гостей. Их изображения высекали из камня и мрамора, вышивали на гобеленах и стягах. Им поклонялись и молились, их боялись и старались задобрить.

— Но ведь языческие боги…

— …совсем не сентиментальны, ты права. Им нужны не идолы, а жертвенники. Поэтому раз в год Кагайя и платит им кровавую дань, всем сразу. На арене. И мой отец был одним из них.

Сказанное не укладывалось в голове. Божество и человеческая женщина? Как в древнегреческих мифах?

Словно почувствовав недоверие, Айхе пояснил:

— Судя по тому, что колдунов среди людей всего трое, случай с моим отцом был единичным. Призраки, духи, божества — все они презирают людей, сама колдовская природа этого мира нас отторгает, превращая в тени или безмозглых животных. Жалкая горстка кочевников, обладавших сокровенным знанием, прихвостни того или иного бога да слуги замка, которых Кагайя защищает своими чарами — вот и все люди. Моя мать должна была обладать чем-то особенным, чтобы Хозяин Ветров прельстился ею. Я помню ее очень смутно, но, по-моему, она была необычайно красива.

«Охотно верю», — подумала Гвендолин, украдкой разглядывая его идеально очерченный профиль.

— Наверное, это ее и сгубило. Ради нее Дракон принял человеческий облик, — Айхе горестно скривился и с отвращением выплюнул: — на целую ночь. Результат сейчас сидит перед тобой и мотает на кулак сопли.

— Замечательный результат! — бесстрашно и безапелляционно заявила Гвендолин. Сейчас имела полное право не стесняться.

— Ну, твою благосклонность мало кто разделяет. Неужели Нанну не подкормила тебя местными сплетнями?

Гвендолин почувствовала, как порозовели уши. Айхе усмехнулся ее смятению:

— Ты очень наивна и доверчива, Гвен.

— А ты!.. — Дыхание оборвалось. От нежности, с которой он произнес ее непривычно сокращенное имя, по телу прокатилась волна радостной дрожи. Дома она привыкла к занудно-церемонной «Гвендолин» и даже смирилась с дружеским уродливым обрубком «Гвенни». Но вот так коротко, по-мальчишески, проникновенно и с явной покровительственно-хозяйской ноткой ее еще никто не называл. Никто не присваивал.

— Ты бы давно рассказал всем, как на самом деле обстоят дела!

— И все мигом кинулись бы меня любить, — с иронией закончил Айхе. — Брось. Я не вчера родился. Достаточно уже того, что ты не отвернулась.

Теперь от удовольствия порозовели и щеки. Она не отвернулась? Да кто она такая?

— С твоим появлением многое изменилось, — продолжил юноша. — Я ведь раньше никому не помогал. Кагайя требовала подчинения, я подчинялся. Без возражений, без оценок, без претензий, мечтая лишь об одном: овладеть колдовской силой, научиться управлять ею, — он выдохнул в ладони и небрежно отбросил со лба длинные волосы. — Цель оправдывала любые средства.

— А почему Кагайя запрещает помогать?

— Трудно объяснить. Она не терпит вмешательства в свои порядки, а сострадание, по ее мнению, — первый шаг к своеволию. Ведьма довольно жестока, ты заметила? И за годы, проведенные в замке, я как-то притерпелся, свыкся с ее замашками, начал воспринимать их как должное, а некоторые даже перенял. Подозреваю, она боится, что однажды я переметнусь на сторону униженных ею слуг, или кочевников, или кого-нибудь еще — а может, и самой Цирцеи. Потому и пестует гордыню: мол, всякая шваль недостойна даже молчаливого презрения, — а с другой стороны, без устали подчеркивает посредственность моего колдовского таланта.

— Какая-то противоречивая педагогика.

— Тем не менее я и рад был стараться. Но когда встретил тебя в деревне… Думаешь, есть что-то похуже смерти от зубов шша? Я наблюдал пару раз, — он сжал голову руками, отгоняя воспоминания. — Тошнотворное зрелище.

— Ты спас меня.

— Импульсивно получилось. За доли секунды мелькнула тысяча мыслей, но я был уверен, что поступаю правильно.