Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович - Страница 17

— А что, есть еще о чем рассказать?

— Есть, конечно.

— Так расскажите.

— Не могу. Не имею права. Потому что дело касается другого человека, а он мне разрешения не давал. Так что извините.

Никифоров прилег. Человек, лежавший в постели под одеялом, занимал только половину кровати. Ноги он оставил в заповеднике. Он молча смотрел в окно, тихонечко поглаживая правой ладонью суконное одеяло на груди.

Дома я поужинал и бессмысленно уставился в экран черно-белого телевизора. Показывали экспресс-интервью на автозаправке.

— На кого вы надеетесь в этой жизни?

— Я надеюсь только на самого себя.

Такое совпадение… В кадре темнели мужские руки, лежавшие на баранке «ижевского сапожка». Лица не показывали вообще, но я узнал по рукам — это был мой отец, или я… Надеяться надо только на самого себя. А друзья? А жена? А родина? Я же сказал: только на самого… Из десяти долгов оставить себе два — перед детьми и родителями. Только на самого себя.

Затем начались местные новости. Известный офтальмолог говорил о конференции глазников, которая через неделю должна была открыться в городе.

— Сегодня уже половине граждан страны требуется коррекция зрения, — радостно сообщил он, — а скоро в этом будут нуждаться все!

Далее тоже было забавно, один раз я даже улыбнулся. В северном городке два кандидата в депутаты ЗС устроили беспрецедентную попойку в гостинице. Один из них, предприниматель, начал бегать по холлу голым. Любопытно, может ли быть в полуразрушенной Чердыни «холл»? Милиция задержала придурка — тот оделся и попросился в туалет. Когда закрылся в кабинке, сержант услышал какой-то странный стук. Потом на всякий случай проверил сортир и обнаружил в корзинке для бумаги пистолет Макарова.

Подробный сюжет. Что бы это значило? Почему-то стало теплее. Где-то в груди. Как будто залпом выпил целый стакан пермской водочки. Представляете, целый стакан? Я представил, и мне стало значительно легче. И где-то в самой отдаленной части головного мозга замерцала маленькая-маленькая звездочка, догадка, искорка, готовая вот-вот потухнуть под бесконечно моросящим небом. Звездочка, мерцание всегда лучше, чем «горячая точка» или, например, лесной пожар. Или еще что-нибудь… Разве кто-то не согласен?

Взять хотя бы эпизод из книги Александра Исаевича. Я открыл «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына — глава называлась «Псовая служба»: «В 1938 году в Приуралье, на реке Вишере, с ураганной быстротою налетел лесной пожар — от леса да на два лагпункта. Что делать с зэками? Решать надо было в минуты, согласовывать некогда. Охрана не выпустила их — и все сгорели. Так — спокойнее. А если б выпущенные да разбежались — судили бы охрану».

Это так. А вот мой отец в конце сороковых мотался по вишерским «командировкам» на лесовозе, намотав на колеса цепи. Он мне рассказывал. На лесной участок после вечернего съема зэков проникали жрицы любви из местного населения. На следующий день зэков выводили на работу, а участок оцепляла охрана. И женщины до съема удовлетворяли мужские потребности. Случилось, что одна такая за заход заразила сифилисом пять человек. В следующий раз они устроили ей аутодафе — живьем сожгли на костре.

О чем это я? Если есть господа — значит, рабов достаточно. О чем это я, Господи? Теперь понятно, что я думаю не о том.

Встречались среди газовиков такие люди, которые не сразу падали в кожаное кресло, пришлось по молодости лет помотаться в разведочных партиях. Они прилетали без шестерок и женщин, пили скупо. Возвращались из леса без добычи, замерзшие, но веселые, как Ленин в Шушенском. Как-то Зеленин спросил Идрисова, куда тот послал очередного клиента, человека профессорского вида.

— К Молебке, — ответил директор.

— Он ничего там не поймает, — заметил Василий, — в сентябре там ничего нет.

— Только не говори ему этого! — приказал Идрисов. — Вернется пустой — я скажу, что сегодня у него, наверное, неудачный день. А вот в следующий раз…

Зеленин пожал плечами: дескать, раз неудачный день, другой, третий, а потом тебе морду набьют.

В следующий залет директор привез договоры по обслуживанию посетителей. Инспектора посмеялись и подписали — пусть, чем смешнее, тем лучше.

Вечером Мамаев перепутал заповедник с КПЗ — камерой предварительного заключения — и, пьяный, взломал не ту дверь — в радиорубку, которая, к сожалению, находилась в гостевом домике. Взломал, постоял, попытался вспомнить, зачем взломал, и ушел. А утром Василию надо было выходить на плановую радиосвязь. Он зашел в рубку и увидел спящего Идрисова, рядом с ним лежал диктофон — микрофоном к фанерной стенке, за которой отдыхал Холерченко с какой-то проституткой по прозвищу Проблема — из тех девок, которые трахаются, не доставая жвачки изо рта. Зеленин повел головой и вышел, потопал ногами перед входом, постучал, подождал, вошел. Идрисов вскочил и успел спрятать черный «панасоник». Да-а, а можно было первым разбудить Холерченко и показать ему Идрисова. Была бы эпидемия холеры, средневековый мор.

Василий постепенно вникал в логику и смысл азиатского человека, старался понять его, что не всегда удавалось, но Василий продолжал изучать, настойчиво разглядывая «снежного человека». Он знал о диктофономании Идрисова: директор включал карманный магнитофончик на запись, разговаривая с уборщицей. Не расставался с черной коробочкой даже ночью, на всякий экстренный случай. Позднее Василий написал мне: «Мог забыть соль или спички, выходя на тропу, но не „панасоник“. Впрочем, со спичками я погорячился, но злопамятный был, сучка… Собирал компромат на каждого».

Утром следующего дня, когда все собрались на завтрак, чтобы хорошо опохмелиться, молодой бизнесмен торжественно принял Лёху Бахтиярова в ЛДПР. Прицепил на грудь вогульского аристократа партийный значок. Мансийский князь несколько раз пытался выговорить фамилию «Жириновский», но получались только два первых слога. Потом все-таки сказал то, чему его научил бизнесмен: «Россию кто тронет — пиздец!»

«Вот он — образ последнего патриота! — подумал Василий. — Хоть и мелкий ростом, а стреляет без промаха, даже когда на ногах не держится. Приказали бы — в одиночку притащил бы Басаева, на аркане, в отличие от дырявых психназовцев».

Вспомнил, как однажды сидел на крыше летней кухни, которую ремонтировал. И вдруг из леса появилось странное существо — конечно же, человек, но очень маленького роста и непропорционального телосложения. От неожиданности чуть с крыши не упал. Это из леса вышел на него Алексей Бахтияров — так они познакомились.

— А ты патриот? — спросил Холерченко за столом Василия.

— Думаю, что да, — ответил Зеленин.

— За миллион в России можно купить любого патриота.

Василий наблюдал за тем, как Бахтияров и Мамаев пытались вытянуть телескопическую удочку в полную длину, схватившись за ее концы. И опасался, что сейчас они поломают дорогую вещь — настолько были пьяны, впрочем, как и все остальные гости. Но вогул неожиданно сделал два шага назад и остановился точно там, где удилище кончилось.

— Чем занимаешься? — спросил Василий бизнесмена.

— Ворую, — ответил тот тихо, но радостно, — много ворую! Не веришь? Наша крыша — менты, а ваша?

— А наша крыша — небо голубое.

— Получается, ты голубой?

— Нет, я зеленый, из прибалтийских экологов, помнишь таких? Читал Ахто Леви, «Записки Серого Волка»?

— A-а, лесные братья, борцы за свободу Эстонии, зеленые бандиты! Значит, мы с тобой сможем договориться? Договоримся. Время такое: мужчины стали бандитами, а женщины — проститутками!

— Нет, мы с тобой не договоримся, — медленно произнес Василий, глядя в сторону двух серебряных вершин Хусь-Ойки, — потому что разные, несовместимы — как, например, бичи и ваучеры. Скажи, а вот что вы все будете делать, если завтра перекроют государственные границы?

Холерченко повернул голову к собеседнику, посмотрел внимательно: мужик среднего роста, поджарый, с прямым носом и жестким ежиком волос. Умные зеленые глаза — этого не скроешь. Замкнут, держится спокойно.