Жених в наследство (СИ) - Михеева Рина "Пушися" - Страница 13

Полина плохо помнила, как Тамила довела её до спальни, как поила чем-то сладким со вкусом незнакомых фруктов и укладывала спать. Во сне снова приходило чудовище, снова гналось за Полиной, только теперь оно то превращалось в Ярона, то становилось жутким косматым монстром с пылающими адским огнём глазами.

Полина проснулась на рассвете, потянулась, зевнула, посмотрела вокруг и опять зажмурилась. Так хотелось, чтобы всё, что было вчера, оказалось бредом, приснившейся страшной, хотя и красивой, сказкой. Но, даже не открывая глаз, она понимала — что-то не так… Всё не так!

И простыня не такая — слишком нежная, шёлковая, что ли? И не так пахнет от подушки — незнакомо, цветочно, и на ней самой явно не любимая уютная ночная рубашка из фланели со смешными собачками… Она ведь взяла её с собой к бабушке. Нет… это что-то совсем другое… то ли шёлковое, то ли атласное.

Полина решилась и распахнула глаза. Тут же испугалась и вскочила, потому что ей показалось — она заперта где-то в тесной-тесной каморке. Но это была не каморка, а огромная кровать под пологом, полотнища тёмной гладкой ткани сходились неплотно и между ними струился утренний свет. Рядом, у изголовья, мерцала крохотная золотистая звёздочка, трепеща прозрачными крыльями.

— Фея? — Полина и обрадовалась ей, и ощутила сокрушительное разочарование оттого, что её страшная сказка оказалась явью.

Искорка мигнула в ответ и засветилась ярче, но почему-то ничего не ответила.

— Значит… не сон, — угрюмо произнесла Полина и выпуталась из мехового одеяла.

Наверное, у них в городе такое можно было продать, а на вырученные деньги небольшую квартирку на окраине прикупить. Но Полину эта роскошь не радовала совершенно. К ней прилагалась роль послушной куклы, безропотной самки- производительницы.

Память о вчерашней пощёчине и всех обидных уничижительных словах пылала в памяти, как ожог! И дело даже не в том, что она не может простить обиду… Как там сказала Леяна, княгиня Светании… Что-то о том, что побег предыдущей невесты здорово испортил и без того не ангельский характер князя. Да, можно себе представить, как это его уязвило. Он наверняка чувствовал себя униженным, даже если ни капли не любил невесту. Да и разгромленные комнаты многое могли рассказать о его чувствах…

Но вымещать это на совершенно другой девушке, пусть даже она родня той, сбежавшей, накидываться на неё, будто она перед ним провинилась… Она могла бы понять, наверное, и простить могла бы, но после той встречи, которую он ей устроил… она… Пожалуй, она не могла его уважать.

Ведь это и была самая настоящая мужская истерика, которую он закатил ей с порога, при этом обвинив в истеричности её! Даже если бы она истерила по- настоящему — ей было бы простительно, ведь она всего лишь обычная девушка, за которой гнались по лесу монстры, а потом она попала в другой мир, встретила там фею и говорящую лань, а в довершение всего — какой-то князь заявил ей, что она его собственность и должна стать ему послушной женой и родить детей! И всё это за каких-то полчаса, если не меньше.

После такого даже если бы она каталась по земле и орала — это было бы понятно и простительно. Но она старалась держаться, старалась изо всех сил! Хотя хотелось и кататься, и орать, и бежать куда глаза глядят. Она держалась. И не позволит больше мужчинам, будь они князья, короли или императоры Вселенной, заставлять её чувствовать себя виноватой, когда это совершенно не так!

А он? Он даже не попытался успокоить или просто поговорить по-хорошему. С ходу начал унижать, издеваться, "ставить на место", а если по сути — то вымещать на ней свою обиду и злость. А потом ещё и ударил. В общем, показал, кто тут главный, кто хозяин положения. И кто не заслуживает того, чтобы называться мужчиной, — тоже показал.

Она может его простить. Но он ей противен. Полина сидела на постели, стараясь глубоко дышать, чтобы успокоиться, чтобы мужественно встретить то, что ждёт её дальше. Если князь ведёт себя, как истеричка, ей придётся быть мужественной. Иначе её просто растопчут.

Полина успокоила дыхание, дождалась, когда сердце перестанет колотиться, как загнанное, и поднялась, осторожно выглянула из-за полога. В комнате, к счастью, никого не было.

В высокое и, в отличие от виденных здесь раньше, широкое окно лился мягкий утренний свет — по голубому небу густо плыли белые и пушистые облачные стада. Помимо огромной кровати здесь имелся шкаф из светлого дерева, богато украшенный резьбой и инкрустацией и тоже огромный — почти во всю стену, зеркало в полтора человеческих роста в серебряной раме, инкрустированный туалетный столик перед ним, большой книжный шкаф — за безупречно чистым стеклом виднелись ряды книг в тёмных переплётах, деревянная кушетка, обитая мехом, и широкое кресло, почти диванчик. И на кушетке, и на кресле в художественном беспорядке набросаны вышитые подушки. На полу мягкий бежево-золотистый ковёр, ласкающий босые ступни шелковистым густым ворсом. Даже полог кровати, чёрный изнутри, снаружи — светло-бежевый с тончайшей паутинкой белого кружева — почти незаметного.

Элегантная и уютная роскошь, комната мечты. Но больше всего на свете Полине хотелось оказаться в простом, почти бедном бабушкином доме, хотелось, чтобы на ней сейчас была её фланелька с собачками, а не это явно дорогое атласно-золотистое великолепие, отделанное узкими кружевными прошвами в тон. Заглянула в зеркало: да, ночная рубашка идеально подходит по размеру — не узкая, но и не слишком широкая, мягко облегающая фигуру, струящаяся, довольно скромная, прикрывающая и грудь, и ноги ниже колен, хотя бы это радует.

Стены почти сплошь устланы резными ветвями пепельников, сейчас мерцающих едва заметно, видимо, они гаснут, когда наступает день. При взгляде на них сразу же вспомнились почерневшие мёртвые растения на стенах бывшей бабушкиной комнаты.

— Тоже мне… князь называется… — пробурчала Полина себе под нос. — Классическая истеричка… хотя и считает себя крутым перцем.

Она ещё раз осмотрелась в поисках одежды. Старой, что была на ней, нигде не видно. Хорошо, что бельё с неё не сняли. Кто, кстати, её раздевал-то?! Полина нахмурилась, смутно, будто сквозь густую пелену припоминая, как Тамила привела её сюда, как шептала что-то успокоительное, поила чем-то сладким… А потом, кажется, Полина сама сняла одежду… А Тамила стояла рядом, смотрела…

Да быть же того не может! Неужели Тамила её чем-то опоила? Или… да! Она перестала ясно осознавать себя и всё происходящее ещё раньше. Сразу после того, как вышла из разгромленных покоев бабушки. Тамила обняла её, будто для того, чтобы поддержать. И с этого момента всё в памяти было покрыто зыбкой дымкой. А ведь Тамила расспрашивала её о чём-то! Поля вспомнила, что отвечала на какие-то вопросы, что-то рассказывала о себе… Ну это ж надо! Маги, туды их в качель! И вот что Тамила у неё выведала?! Нет, не вспоминается…

С другой стороны — а что ей скрывать, собственно? Нечего ей скрывать! И нечего стыдиться. Стыдно должно быть тем, кто так бессовестно пользуется её беспомощностью и беззащитностью в этом мире. Неужели и Тамила против неё? Что- то выведала по приказу князя, а потом доложила? Полина вздохнула и решила пока не переживать на этот счёт.

Хуже другое. Это же они так в любой момент могут, так получается? И если может Тамила, то и князь тоже? Или она тут у них особенная, может, не все оборотни владеют магией. Ведь именно Тамиле князь приказал… как там… запечатать комнаты бывшей невесты магией! Ладно. Как бы там ни было, для начала не помешает одеться, а всё остальное потом.

На кресле лежало нечто матово-атласное, может, платье? Да, действительно, платье, из плотной, гладкой, приятной на ощупь ткани. Тёмно-зелёный цвет, золотая вышивка вдоль овальной горловины, по краю свободных рукавов длиной до локтя и по подолу. Длина — практически в пол. Нормальное такое одеяние для княжеской невесты. Наверное.

Только вот Тамила вчера была в тёмных штанах и белой рубашке навыпуск, перехваченной ремнём. Ткани явно недешёвые, а фасон — самый простой. И Полине такой наряд очень даже понравился. В платье невольно чувствуешь себя ещё более уязвимой. Однако всё же лучше в платье, чем в ночной рубашке. И Полина быстренько натянула его прямо поверх роскошной ночной сорочки.