Шемячичъ (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 45

Сказал и воззрился на великого князя: как тот отреагирует на такую весть. Думцы притихли так, что пролети муха, — слышно бы стало в любом углу Грановитой палаты, где собрались думцы. Но Иоанн Васильевич ни одним мускулом не дрогнул, словно речь шла не о врагах его рода, а о друзьях:

— Челом бьют с вотчинами или лишь от себя?

— С вотчинами и всеми людьми своими, — тут же уточнил Холмский.

— И им от моего имени отпиши, что будут приняты с любовью.

— Немедленно исполню, великий государь, — поклонился князь Василий Данилович, тогда как «позабытый» всеми подьячий Михайло Шестак продолжал стоять, боясь шевельнуться и вызвать тем самым великокняжеский гнев.

— А теперь бояре, — обратился Иоанн ко всем думцам сразу, — надо войско собирать да воевод назначать. Думаю, рать с Литвой не за горами. Нанесенное мне, государю вашему, бесчестье литовским князем, только кровью можно смыть.

— Верно, верно! — дружно шумнули думцы.

— Вот и решайте, кому рати наши доверим.

Получив право на слово, бояре подняли такой галдеж, что хоть уши затыкай.

— Да тише вы! — поморщился великий князь и государь всея Руси. — Спокойнее надо. Не на торжище, чай…

Бояре попритихли после окрика, но ненадолго. Пришлось встать митрополиту, чтобы тоже призвать думцев к порядку.

— Стыдитесь! Ведь царь пред вами…

После долгих споров решили, что войска вести воеводам Якову Захарьевичу Кошкину да брату его Юрию, Даниилу Щене и сыну великого князя Дмитрию Иоанновичу. Первым идти на Брянск и Дорогобуж, а князю Дмитрию — на Смоленск. По приговору боярской думы послами в Вильну с объявлением перечня обид и неправд, а также войны направлялись Иван Телешов и Афанасий Вязмятин.

В апреле 1500 года великий князь московский и великий князь литовский, обменявшись послами, новыми упреками и обидами, о мире не сговорились и начали военные действия. Воевода Яков Захарьевич Кошкин и хан Магмет-Амин 3 мая взяли Брянск. При этом в плену у них оказались наместник Александра, пан Станислав Бардашевич, и епископ, которые тут же были отправлены в Москву. За Брянском последовали Радогощ и Мосальск..

— Ходко идут, — находясь в Стародубе, отметил данное развитие военных действий князь рыльский и северский Василий Иванович, — надо присягать на верность великому московскому князю Иоанну Васильевичу.

— И жителей градов наших да волостей к той же присяге приводить, — вторил ему князь черниговский и стародубский Семен Иванович.

Никто из бояр северских и черниговских не воспротивился. Все были согласны со своими князьями перейти под руку великого московского князя: земля одна — русская и вера одна — православная. Вместе выехали на берег реки Кондовы, где, по существующей договоренности встретили московских думных бояр, князей и воевод. А встретив, через целование креста и подписания укладных грамот, присягнули на верность государю московскому Иоанну.

И вот уже жители Чернигова, Стародуба, Новгорода Северского и Рыльска приведены к присяге. Радость простых людей была неописуема: наконец-то воссоединились со всей Русской землей. В храмах целыми днями неумолчно звонили колокола, все, не чинясь, целовались, как в светлый день Пасхи и Воскресения Христова.

Все это время князья рыльский и черниговский не расставались, были вместе. Так, чувствуя локоть друг друга, им обоим было как-то спокойнее и увереннее.

— А народец-то, народец как радуется… — морщился презрительно Семен Иванович. — Словно каждого рублем золотым одарили…

— Не говори, — поддакнул Василий. — За душой и гроша ломаного нет, зато веселья на весь свет.

Позлословили, позлословили да и разъехались по своим градам: князь Василий в Рыльск, а князь Семен в Чернигов. Надо было готовить дружины к ратному делу. Урядились оказывать воинскую помощь воеводе московскому Якову Захарьевичу Кошке для взятия Путивля, Любеча и Трубчевска.

Вскоре князья трубчевские, Ольгердовичи, не дожидаясь осады града, сами изъявили желание перейти на сторону Москвы. И тут же воеводой Яковом Кошкой были приведены к присяге вместе с жителями города.

За Трубчевском последовали недолгая осада и взятие Путивля. При этом путивльский наместник князь Богдан Глинский вместе с супругой стали пленниками московского воеводы и были отправлены в Москву на великокняжеский суд. Случилось это событие шестого августа. А шестнадцатого августа был взят без боя покинутый литовскими служивыми людьми Любеч — один из древнейших городов земли Русской.

Так к началу осени все Черниговские и Северские земли вплоть до самой Киевской волости оказались в подданстве Московского государства.

Тем временем другая московская рать под предводительством Юрия Захарьевича Кошкина взяла Дорогобуж. Взяла почти без боя. Стрельнули раз-другой из пищалей — врата и отворились. Привели жителей к присяге. Как и в прочих русских городах на литовской стороне, жители присягали с охотой.

Но тут стало слышно, что к граду из Литвы идет большое войско под руководством гетмана Константина Острожского. Это польский король Ян Альбрехт решил порадеть брату Александру. Юрий Захарьевич, прознав про то, тут же запросил помощи. И великий князь направил ему на подмогу тверскую рать под началом Даниила Васильевича Щени. Большой полк передавался Щени, а Юрию надлежало принять Сторожевой.

«То мне ли стеречь князя Данила!» — возмутился Юрий Захарьевич. Но Иоанн Васильевич велел передать ему: «Гораздо ль так делаешь? Говоришь, что тебе непригоже стеречь князя Данила. Но ты не князя Данила будешь стеречь, а меня, мое государево дело! К тому же, каковы воеводы в Большом полку, таковы и в Сторожевом. Тут нет никакого позора для тебя! Но кто как себя покажет на ратном поле, то видно будет».

С великим князем и государем не поспоришь. Да и правда-то на его стороне, если поразмыслить. Юрий усовестился и по договоренности с Даниилом отвел Сторожевой полк в глубь Митькова поля, подальше от речки Ведроши. Спрятал в лесочке, чтобы враг его раньше времени не обнаружил.

14 июля, перейдя по оставленному нетронутому мосту, в пяти верстах от Ведроши, польско-литовское войско гетмана Острожского, насчитывавшее более сорока тысяч человек, увидело русскую рать.

«Тысяч пятнадцать-двадцать — определил, разглядывая Большой полк гетман. — Ударим и сметем, как вихрь солому!»

Ударили и… Большой полк русских стал откатываться назад, за небольшую рощицу.

«Поднажмем — и победа наша!» — не заподозрил пан Острожский подвоха, бросив в бой все резервы.

Но Большой полк русских, вроде бы панически бежавший, вдруг, словно по мановению волшебной палочки, остановился. И встретил наступавших литовцев и поляков огнем из пушек и пищалей, тучей стрел из луков и арбалетов. А в тыл зарвавшимся раззявам уже ударил Строжевой полк, ведомый Юрием Захарьевичем Кошкой. Грозное русское «Ура!» взметнулось над ратным полем. Ошеломленное польско-литовское войско побежало к мосту. Там образовалась пробка, как в горлышке бутылки. Не протолкнуть ни вперед, ни назад!

Восемь тысяч убитыми осталось лежать литовско-польских ратников на Митькове поле, около двадцати тысяч попали в плен. Среди пленных оказался сам кичливый гетман Острожский, и все его воеводы.

17 июля весть об этой победе долетела до Москвы, и та откликнулась колокольным звоном сорока сороков своих храмов. Бояре и священники во главе с митрополитом Симоном поздравляли государя с победой.

Вскоре вести об этой победе докатились и до князей рыльского и черниговского. И они в очередной раз возблагодарили Бога, что надоумил их вовремя принять руку Москвы. Иначе быть бы и им битыми, как были биты гетман и другие воеводы литовские.

— Что ж, Рубикон перейден и назад хода нет, — сказал Василий Иванович старому своему ратоборцу Прохору Клевцу. — А правильно это или неправильно — покажет время.

В легких камзолах польского покроя они сидели на широкой дубовой скамье в саду возле каменных хором князя. Совсем недавно прошел грозовой дождь. Но выглянувшее солнышко и легкий ветерок быстро обтянули сушью землю и травку. Воздух был свеж и чист, словно весной. И даже с какой-то приятной кислинкой на вкус. Так бывает, когда увлажнишь слюной былинку и положишь ее в муравейник, а когда вынешь да попробуешь, стряхнув мурашей, лизнуть языком — и разольется приятная кислинка по рту и телу. Глаз радовала умытая дождем зелень сада, слух — щебетанье птах.