Шемячичъ (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 27

— Земля не только влагой, но и слухом тучнеет… — уклонился Василий Иванович от подробностей. — Однако нам пора расстаться, — тут же спохватился он, посчитав, что излишне заболтался и разоткровенничался со слугой. — Ты ступай, а я еще посижу, сказанное тобой обмыслю.

Встав из-за стола и отвесив поклон, Кислинский покинул княжеские хоромы. Понимал: каждый сверчок, знай свой шесток. При государе быть — не баклуши бить. Тут спросят — отвечай, не спросят — не докучай. А то можно из милости в опалу угодить. А опала — не сласть, при ней и голова с плеч может упасть…

Следующий день в Рыльске начался с того, что не успели в церквах заутреню отзвонить, как из Новгорода Северского прискакал гонец от княгини Аграфены Андреевны, а из Киева — посыльный от воеводы Ивана Хоткевича.

Мать-княгиня звала к себе на «семейный совет». «Знаю я эти «семейные советы», — мысленно отреагировал на послание родительницы Василий Иванович. — Опять изводить станет Настасьей и ее детьми: почему, мол, до сей поры не изгнаны в тартарары… А то со сватовством да женитьбой докучать начнет… В прошлый раз все про Глинских твердила: и тем пригожи, и этим хороши, и дочь у них на выданье… Только не повезло — сбежал Михаил Глинский со всем семейством в Москву к Иоанну. Ныне из Москвы на Литву, по слухам, князь верейский, Василий Михайлович с супругой Марией Андреевной Палеолог и шестнадцатилетней сестрой Ксенией сбежал от великокняжеского гнева. А все потому, что великая княгиня Софья на свадьбу племянницы Марии Андреевны такое число драгоценностей из государевой казны подарила, что Иоанн Васильевич, узнавши, и ее опале предал, и всех ее родственников. Вот князь верейский и спасался бегством. Теперь матушка, видать, на Ксении выбор остановила, — хмыкнул рыльский властитель. — Только не учла, что великокняжеский гнев может вскоре исчезнуть, как летняя хмарь небес, и Верейские в Москву возвратятся. А мне, подданному Литвы, тогда как быть… Сосватанному, но не женатому… А если уже женатому?.. Впрочем, пусть старается, только я ей в этом деле не помощник. Выгорит — значит, выгорит: поженимся; не выгорит — знать, так тому и быть».

За два последних года отношения между княгиней Аграфеной Андреевной и Василием Ивановичем, несмотря на его сыновнюю любовь к ней, охладели. Причем настолько, что рыльский князь старался лишний раз в Новгороде Северском не появляться. Дела же поручил тамошнему наместнику боярину Борису Федоровичу Рогову. Впрочем, это не мешало Аграфене Андреевне вмешиваться как в его распоряжения, так и в распоряжение наместника.

Еще княгиня извещала, что намерена отбыть в Вильну или в Краков, чтобы просить короля похлопотать о возвращении князя Ивана Дмитриевича из плена.

«Пусть едет, — мысленно разрешил и даже одобрил это желание матери Василий Иванович. — Пользы от этого никакой, но и вреда не будет. Сама же развеется от печальных дум».

Киевский воевода именем короля просил, чтобы рыльский князь конно и оружно с дружиной великой прибыл в Киев против крымского хана Менгли-Гирея. «По сведениям наших лазутчиков, — писал в грамоте Иван Хоткевич, — татары с началом травостоя собираются напасть на Киевскую волость. Требуется помощь».

«Мне бы кто-нибудь помог, — довольно иронично вначале отнесся Василий Иванович к данному требованию. Но, поразмыслив, решил все-таки попытать счастья: — Вдруг удастся взять в полон какого-нибудь важного родственника самого хана. Тогда и об обмене речи вести можно».

Так как киевские вестники ждали ответ, то тянуть с ним не стал.

— Буду! — заверил твердо, и киевляне, не оставаясь на ночевку — так спешили — тут же пришпорили своих притомленных дальней дорогой коней.

К матери в Новгород Северский рыльский князь не поехал. «И без меня со своими хлопотами справится», — определился твердо. И стал усиленно готовить к воинскому походу служивых людей.

Рыльская дружина была небольшой, всего четыреста человек. Примерно столько мог выставить Новгород Северский. Если поскрести по «сусекам» — весям и волостям, то можно было собрать еще человек двести-триста. Но Василий Иванович решил, что для этого похода ему хватит и пятьсот воев. «Главное, чтобы все были конными и при добром оружии, — решил он. — Неплохо было бы и заводных коней иметь. Татарове, идя в набег, по два, а то и три заводных коня имеют. Потому так стремительны бывают. Вот и мне надобно так». Поддержал его в этом и воевода: «Победа бывает не только за множеством, но и за умением»

Как и предполагал киевский боярин и воевода Иван Ходкевич, крымчаки совершили набег на Киевскую волость. И, несмотря на то, что к Киеву вовремя подошли рати со всей Северской земли, с Волыни, Польши и Литвы, ратное счастье оказалось на стороне татар. Войско Ходкевича, перешедшее на левобережье Днепра, чтобы встретить врага на дальних подступах к Киеву, было разбито. Его остатки спасаясь бегством, устремились к переправе у Боричева взвоза. Сам воевода с киевской дружиной заперся в Киеве, надеясь отсидеться за его стенами. Но крымчаки, как стало известно со временем, сначала захватили и разорили Печерский монастырь, а позже взяли штурмом и Киев. Ходкевич был пленен и отправлен под охраной в Крым к хану Менгли-Гирею1.

При разгроме русско-польского воинства рыльскому князю Василию Ивановичу Шемячичу, внявшему совету воеводы Клевца «не лезть поперед батьки в пекло», удалось полностью сберечь свою дружину. Меняя уставших от скачки коней на заводных, рыльчане и северцы сначала, как и все, улепетывали левобережьем, держа Днепр в прямой видимости. Но так как татары шли по следу отступающих, то князь, посоветовавшись с воеводой Прохором Клевцом, решил углубиться в степь, чтобы сбить врагов со следа.

— Пусть за другими гонятся, — молвил воевода, вытирая рукавом кафтана пот с лица, — а мы, Бог даст, степями до стен родных без ворога на плечах живыми доберемся.

Но не все с таким решением были согласны. Януш Кислинский, возведенный в чин сотского, предостерегал:

— В степях можно и на какую-нибудь орду напороться. Крымчаки, как сказывали бывалые люди, свою сеть широко раскидывают…

— Можно и на печи околеть, — одернул его строго воевода. — Только Господь всегда с теми, кто смел да предприимчив.

Решение было принято, и воинство, забирая круто вправо, удалилось от берега и от всей массы отступающих. Проскакав еще несколько верст и убедившись, что погони нет, перешли на легкую рысцу: кони нуждались в отдыхе. Под вечер добрались до большого леса.

— Здесь заночуем, — обращаясь к воеводе Клевцу, устало произнес князь.

Василий Иванович, как и все воины его дружины, был в полной воинской справе: кольчуге, поножах и наручах. На широком поясе в дорогих ножнах с левого бока свисала сабля. Рядом с ней — небольшой кинжал. Плечи и спину князя прикрывал алый плащ — корзно. К седлу были приторочены боевой топор и шлем, который князь снял, чтобы хоть голову обдували струи воздуха. Длинные, едва ли не до плеч, русые волосы князя плавно плескались в такт конского хода. Но и без шлема на князе было столько лишнего груза, что ломило спину и плечи. Не легче приходилось и простым воям. Пусть не у каждого была кольчуга, но вооружения хватало. Требовался хоть какой-то отдых.

— Распорядись отыскать подходящее место. А когда определимся со станом, обязательно выставь сторожу. Хоть и оторвались от ворога, но беречься все равно необходимо. Да и Господь, как говорится, береженого бережет.

— Не беспокойся, княже, все исполню, как следует, — заверил воевода, которому тоже не терпелось соскочить с коня и растянуться на земле, расслабив уставшие, затекшие чресла и прочие части тела. — И место для стана подыщем, и об охране не забудем.

— И пусть вои от брони не разоблачаются, — распорядился Василий Иванович. — А то мало ли чего… Не успеют облечься…

— И о том позабочусь, — поспешил успокоить князя Клевец.

Призвав сотников, он отдал нужные распоряжения.

Вскоре в лесу была подыскана поляна: ни большая и ни малая, ни на краю леса, видимая издали, но и ни в глухих дебрях. Словом, такая, какая следовала для небольшого отряда, чтобы и отряд разместить, и скрыть его от постороннего взгляда.