Шемячичъ (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 15

— А почему?

— Не хочется, великий князь и государь наш, напоминать, да приходится, — начал издали лукавый боярин. — В лето 69531 батюшка твой, великий князь Василий Васильевич, не послушал умных людей да ввязался в сечу с ханом Улу-Махметом под Суздалью и был пленен. Мало того, что пленен, но и бит врагами. А нужна ли тебе и нам, великий князь, подобная доля? Мыслю — не нужна!

— Истинно так, — поддержал боярина и князь Федор Иванович Палецкий.

Палецкие — Рюриковичи, но давно лишились собственного удела и теперь пребывали при великом князе. Федор Иванович ныне возглавлял личную охрану государя, потому как никто другой был заинтересован в безопасности Иоанна Васильевича. А где безопаснее всего? Да там, где сама опасность находится от охраняемого лица подалее.

— При этом, — поморщившись, что был перебит на полуслове князем Палецким, продолжил боярин Мамон, — стоит помнить, что у хана Улу-Махмета было три тысячи воинов, а у Ахмата — сто тысяч. Чувствуете разницу?.. К тому же, неровен час, к нему пожалуют литовские да польские войска…

— Ну, это вряд ли, — не согласился великий князь. — Полякам теперь дай бог Подолию спасти да Киев отстоять… Там наш союзник хан Менли-Гирей ратоборствует.

— Полякам, великий государь, может статься, действительно не до нас, — стоял на своем хитрый боярин, — а вот отступникам, Можайским да Шимячичам, владетелям Северской и Черниговской земель, дело, думается, есть. Спят и видят себя на великом московском столе. А у них, у каждого своя дружина. Даже у рыльского наместника, княжича Василия, по слухам, немалая имеется. Вот возьмут да и ударят под дых, — нагонял страху Мамон. — Что тогда?..

— Не ударят, — воспользовавшись паузой, ответил князь Палецкий. — Люди верные донесли, старый Шемякин, Иван Дмитриевич, с дружиной на Подолье. Жив ли вернется или там голову свою непокорную сложит под острыми саблями татарскими — неведомо. А молодой князь Василий наотрез отказался быть на стороне басурман и идти против Руси.

— Откуда ведомо? — метнул на него острый взор великий князь.

— От моих людей — глаз и ушей в чужом стане, — самодовольно ухмыльнулся Федор Иванович.

— Коли так, то хорошо, — уселся поудобней в тронном кресле Иоанн Васильевич. — Есть ли другие мнения?

— Есть. — Встал и оперся на пастырский посох митрополит. — Есть, великий княже…

— Если есть, то молви, — прищурил до узких щелочек очи великий князь.

В этом взгляде таилась угроза. Но митрополит не смутился.

— И молвлю, — рек он, обведя горячим взором собравшихся. — Не гоже великому князю и государю всея Руси прослыть в государстве нашем и за его пределами трусом и бегуном.

Услышав такие обидные слова, резко, как от удара по лицу, дернула главой инокиня Марфа, недовольно зашушукались бояре.

— Да, трусом и бегуном… — не обращая внимания на боярский ропот, повторил митрополит Геронтий. — Ибо как назвать вождя, который бросает свой народ на погибель?

Иоанн Васильевич вновь заерзал задом по сиденью, но не перебил первосвященника. А тот все тем же вдохновенным голосом продолжил:

— Надобно изматывать противника не только сечей, но и терпением. Время должно работать на нас. Ахмату скоро станет голодно и холодно. Его орда и теперь на несколько десятков верст все объела вокруг своего стана. Скоро за конину примутся. Следовательно, многие обезлошадят, станут проявлять недовольство. А там дожди, морозы — и побегут как милые…

— А если не побегут? — перебил владыку великий князь, сдерживая гнев. — Тогда что?..

— Обязательно побегут, — даже и тени сомнения не было в суровом голосе митрополита. — А чтобы это, государь, случилось быстрее, надобно нижегородских ушкуйников с малым войском на судах вниз по Волге послать. Пусть-ка они ударят в самое сердце Орды. Там теперь, надо полагать, войск-то нет… Вот и погуляют наши молодцы так, что шум от этого пира и до хана дойдет. А тут захочет он или не захочет, но будет вынужден повернуть восвояси, оборонять родной кров.

«Дельные речи, — взирая на владыку более приветливее, чем прежде, подумал князь. — Надо обязательно послать войско… и выдать сие решение за свою волю». Митрополит же меж тем продолжал:

— А чтобы притупить бдительность ворога, можно и переговоры затеять…

— Это какие еще? — с нескрываемым интересом воззрился великий князь на молитвенного милостивца Руси.

— Ну, хотя бы с предложение некой дани и просьбой отвести войска… Или с чем-то подобным…

— Что ж, владыка, подумаем над твоими словами — дал понять митрополиту, что тому пора и присесть на свое место Иоанн Васильевич. — Есть ли еще кому что сказать?

— Есть, — тут же отозвался престарелый архиепископ владимирский Вассиан.

— Говори, отче, — разрешил великий князь.

— Великий князь и вы, бояре, — с усилием встав с лавки, начал речь ростовский владыка, — все кровь христианская падет на вас за то, если выдавши христианство, побежите прочь, не сразившись с басурманами-татарами.

Слова старца были гневны и разительны. Великий князь нахмурился, бояре зашептались, задвигали толстыми задами, митрополит и остальное духовенство согласно сказанному кивало седыми главами. А Вассиан, обращаясь непосредственно к Иоанну Васильевичу, продолжил:

— Государь, зачем боишься смерти? Не бойся. Ты не бессмертный, а смертный. Но без року, без часа, установленного Господом нашим, смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. А ежели кому что наречено, то от этого ни пешком не убежать, ни на коне не ускакать, ни на краю земли не спрятаться!..

Бояре, было возмущенно вздернувшие бородами, притихли. Молча, с прищуром глаз, внимал и великий князь. Таких слов ему никто не сказывал.

— Государь, — смотря сурово из-под белесых бровей с покрасневшими от бдений и лет веками слезящимися глазами, рек далее ростовский владыка, — дай мне, старику, войско в руки, и ты увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!

Сказав, старец тихо опустился на лавку, склонив главу ниц. Никто не решался нарушить молчание, повисшее в хоромах. Только тоскливое жужжание невидимой мухи, запутавшейся в паучьих тенетах, тревожило эту тишину какой-то несвоевременностью и ненужностью. Но вот, прерывая затянувшуюся тягостную паузу, вновь встал митрополит Геронтий.

— Поспеши к воинству христианскому, государь — осенил он крестом великого князя. — Бог сохранит царство твое силою честного креста, — вставил он в речь свою дорогое сердцу Иоанна Васильевича слово «царство». — Даст тебе победу над врагом. Только мужайся и крепись, сын мой духовный! Не как наемник, но как пастырь добрый потщись за врученное тебе словесное стадо христовых овец от грядущего ныне волка. Господь укрепит тебя и поможет тебе и всему христианскому воинству.

Тут все духовенство встало и в один голос молвило:

— Аминь! Буди тако!

— Хорошо, — выдохнул, наконец, великий князь, — я подумаю.

Что повлияло на решение государя: слова митрополита, речь епископа Вассиана, ропот народа или собственные размышления, — но он отбыл из Москвы к войску. Однако в дороге хитро-льстивые бояре Ощера и Мамон вновь уговорили великого князя в войске не появляться, а остановиться на некотором отдалении. «Повелевать ратями можно и издали, — нашептывали они, как змей-искуситель нашептывал Еве, чтобы совратить ее с пути истинного. — А вот запас расстояния не помешает в случае чего…»

Иоанн Васильевич прислушался к словам вельмож и остановился в Кременце на реке Луже, в тридцати верстах от Угры, где стояли напротив друг друга русские и татарские рати.

«С этой Лужей как бы на самом деле в лужу не сесть, — был ироничен с самим собой великий князь — Впрочем, Господь милостив, — тут же успокоил он себя. — Пора приступать к выполнению плана, решенного на думе — засылать послов и начинать переговоры. Но прежде надо отозвать из войска сына. Нечего Иоанну быть в передовых полках. Там всяко может случиться».

Великому князю уже успели донести, что на Угре произошла крупная стычка между татарами, решившими переправиться через реку, и русскими полками под началом Иоанна Иоанновича. При этом великокняжеский сын так умело начал действовать, находясь в передовых рядах русского воинства и среди пушкарей, что татары в бою потеряли не менее двух тысяч воинов. Понеся ощутимый урон, откатились назад.