Следствием установлено (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 35

Вот такой была эта представительница лучшей половины человечества, Пьяных Мария Юрьевна, к которой во второй половине дня 20 февраля, накануне праздника «Защитника отечества», заглянул довольно редкий ее посетитель Хламов Александр, парень лет двадцати пяти, холостой, работающий охранником в каком-то ЧОПе. Хламов получил зарплату и уже от одного этого был в приподнятом настроении. А тут еще предвкушались приятные развлечения и приключения. Зная, что в гости с пустыми руками не ходят, по дороге к Пьяных он заскочил в ближайший магазин и прилично «затарился». И теперь, весело улыбаясь, вынимал из целлофановых пакетов и выкладывал на кухонном столе бутылки с водкой и пивом, пару буханок хлеба, банки консервов, несколько кусков колбасы и сыра, за-вернутых в пленку.

— Гуляем, Мария!

— Гуляем, — осклабилась Мария, даже не спросив, по какому поводу гуляют. Не принято такое. Не принято — и точка! Но тут же, сделав грозное лицо, прикрикнула на дочь, заскочившую на кухню и жадно разглядывавшую принесенную Александром закуску, настоящую вкуснятину, которой мать ее не часто баловала: — Чем шататься под ногами да пялиться на чужое, шла бы на улицу погулять. А то глаза лопнут, с догляду-то… правда, Шурик, — пошутила грубовато.

— Там холодно, — огрызнулась девочка глухо и проглотила слюнку.

А веселый Хламов Шурик, поняв, что девочка голодна, был снисходителен.

— Дай ей колбасы и сыра, — распорядился он по-хозяйски, обращаясь к Марии, — с нас не убудет. Купил столько, что на целый полк хватит. Вот, даже газировку прихватил, пару баклажек. Одну можем ребенку отдать, пусть забавляется. — И сам, не дожидаясь, когда это сделает Мария, протянул девочке полуторалитровую пластиковую емкость. — Бери, девочка, дядя добрый и не жадный.

Девочка взяла, однако тут же робко взглянула на мать, ожидая реакции последней.

— Дают — бери, — подтвердила Мария, сноровисто делая для дочери бутерброды с колбасой и сыром.

— …А бьют — беги, — пошутил Хламов, окончив русскую поговорку, начатую Пьяных.

Девочка благодарно и в то же время конфузливо улыбнулась, мол, я понимаю вашу доброту и очень рада… и я сейчас удалюсь, чтобы вас не смущать и вам не мешать… я же понимаю, что мне тут не место.

— На, — подала Мария дочери бутерброды. — И иди в свою комнату, раз на улицу не идешь, мать не слушаешься. Да сиди тихо, словно мышка. А то получишь у меня…

— Спасибо, дядя…

— …дядя Саша, — подсказала Мария.

— Спасибо, дядя Саша, — повторила девочка и удалилась в свой уголок. Возможно, и у нее на душе в этот момент было радостно, как было радостно и весело на душе Александра Хламова. Возможно… А, возможно, десятилетней девочке от этой подачки плакать хотелось, причем навзрыд, но она уже научилась подавлять в себе бурные эмоции. Все возможно.

— Что-то скучно сегодня у тебя, — опрокинув первую стопку и накалывая вилкой закуску, произнес Хламов. — Ни баб, ни музыки. А я получку получил, обмыть вот пришел… душа веселья жаждет.

— Не беспокойся, все организуем… все как в лучших домах Лондона и Парижа будет, — торопливо заверила Мария, входя в азарт охотника за человеческими душами — с одной стороны, и боясь лишиться денежного клиента, которого, при небольшом старании, можно развести еще не на одну-другую сотню рубликов с другой. — Дай-ка свой сотовый, сейчас позвоню — и появятся… девицы-чаровницы. А то, смотри, может, и я на что сгожусь…

— Может, и сгодишься, — окинув оценивающим оком полноватую фигуру Марии и оставшись, по-видимому, не очень-то удовлетворенным результатами осмотра, обронил Хламов нейтрально, — но не сегодня… попозже… как-нибудь на днях.

— Не сегодня, так не сегодня, — ничуть не расстроилась Мария отказом и, соответственно, пренебрежением ею, как женщиной, так как секс для нее был не главным делом. Главным делом для Пьяных было гульнуть, и желательно, за чужой счет. Взяв у Александра телефон, спросила:

— Тебе блондинку, брюнетку или рыжую?

— Давай пока брюнетку, они, по слухам, очень жаркие в любовных утехах, а там посмотрим, — раздухарился слегка захмелевший Шурик Хламов, пропустив без закуски уже вторую или третью стопку, — может, и двух, вместе с брюнеткой, мало станет.

— Сейчас сделаем, — подмигнула кокетливо и многообещающе Мария, — сейчас сделаем… небольшой лишь срок — будет тебе белка, будет и свисток, — пошутила с хохотком и стала быстро-быстро набирать какой-то номер.

Вскоре из квартиры Пьяных стала доноситься громкая музыка. Шалман заработал…

Дворник Похмелкин Федор Иванович, мужчина лет сорока, женатый и имевших уже двух сыновей-оболтусов пятнадцати и тринадцати лет, медленно плелся по утоптанному десятками тысяч ног снежному насту к очередной площадке с бытовыми отходами, а попросту, свалке, чтобы навести на ней хоть какой-то порядок — начальство гневливо требовало. Было безветренно, но морозно. Зима в этот год, на удивление была и снежной, и холодной, от чего жители средней полосы России, по крайней мере, Курской области, уже отвыкли. Мороз так и норовил, как вор-карманник, проскользнуть под старенькую куртку, когда-то, давным-давно, радовавшую ее молодого обладателя специфическим запахом и матовым блеском кожи. Но годы не пощадили ни самого обладателя, ни куртки: оба поблекли и съежились.

Утро только-только начиналось. Еще было довольно сумрачно, даже уличные фонари едва рассеивали предрассветный мрак. Редкие обитатели многоэтажек, вынырнув из нутра теплых подъездов, сгорбившись и поеживаясь от нахлынувшей разом прохлады, не озираясь по сторонам, тупо глядя под ноги, торопились к остановке общественного транспорта в надежде без проволочек занырнуть в относительно теплое и безветренное чрево автобусов, троллейбусов или трамваев. И далее, подремывая, катить до родных предприятий, фирм и фирмушек.

Дворник Похмелкин хандрил. Работать не хотелось, зато хотелось опохмелиться. Ой, как хотелось! Вчерашним вечером он, замутившись с соседскими мужиками, изрядно принял «на грудь», борясь с «зеленым змием». И в этой неравной борьбе в очередной раз был побежден, да так, что домой в однокомнатную коммунальную квартиру приполз едва ли не на карачках. Полнотелая и крикливая до звона в ушах, как большинство обитателей коммуналки, супруга Фрося, давно бросившая следить за своей внешностью, но имевшая не только тяжелый характер, но и тяжелую руку, привычно для порядка закатила скандал. Потом, обложив без всякого стеснения матом и отвесив пару тумаков, прослезившись, занялась делами. Кто-то же должен был хоть как-то кормить и одевать семью, платить за комнатушку, свет, воду и газ. А еще умудряться покупать хоть какие-то обновки сыновьям. И это все на жалкие, крошечные зарплаты его и ее собственную, такие мизерные, что и под микроскопом не разглядишь…

Но то было вчера. Теперь же все мысли дворника По-хмелкина упорно крутились вокруг одного: как опохме-литься. Но в карманах кроме дыр ничего не было. Даже мороз, сколько не пытался забраться под куртку и еще далее, под нательную одежду, и тот, кроме дряблой кожи и худых ребер, ничего там отыскать не мог.

«Может, что продать?..» — Федор Иванович в очередной раз тяжко вздохнул от горьких мыслей, терзавших и без того раскалывающийся череп. — Слава Богу, за время рыночной экономики барыг развелось, как дерьма в общественном туалете — что угодно купят и перекупят». — «А что продать? — тут же с издевкой задавал ему встречный вопрос внутренний голос. — Разве что лопату?.. Ведь у тебя, как у голыша, кости да душа и ни ломаного гроша», — ерничал, ехидничал незримый собеседник и стучал невидимыми молоточками по черепной коробке дворника, выбивая то ли «SOS», то ли похоронный марш Шопена. — «Да кому она нужна, лопата-то… старая да щербатая, как мои зубы», — пытался пресечь ехидство внутреннего голоса Федор Иванович и еще ниже пригибался к земле, возможно, под тяжестью вскинутой на плечо дворницкой лопаты. — «Да такому же забулдыге, как ты, — издевался, надсмехался, входя в раж, внутренний голос. — Надо думать, на белом свете не только ты дурень, но и других хватает». А чтобы его слова были весомей да лучше запоминались он вновь тут-тук не-видимым молоточком по темечку, тут-тук, тук-тук…