Время бусово (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 54

— Купавушка! — жарко шептал между поцелуями в маленькое ушко любимой женщине Бродич, находясь на седьмом небе от счастья. — Ла-пушка моя ненаглядная! Ты — моя! Моя! Моя!

А та кошкой ластилась возле него, только что не мурлыкала, одно-временно грациозная и податливая, ласковая и нежная.

— Да, любимый, я — твоя! Пала крепость… — как бы невзначай на-помнила она ему о давнем зимнем разговоре, с которого все повелось, с которого все началось.

— Навеки?!! — то ли утверждал, то ли спрашивал обалдевший от счастья охотник. И было непонятно, помнит ли он о том разговоре, или уже забыл.

— Навеки! — дышит жарко-жарко она. — Впрочем, как Сварог и Лада пожелают… — тут же тихим голосом, в котором закралась грусть, по-правляет себя Купава, вспомнив, по-видимому, прежний опыт своего замужества.

— Точно? — не замечая от счастья этой грусти в голосе любимой, талдычит, как тетерев во время весеннего тока, Бродич.

— Точно! — Целует его Купава.

— Лада! Лада! — непроизвольно шепчут мужские губы между сла-достными поцелуями.

— Любый!

Ночь влюбленных! Ночь теплая-теплая, светлая-светлая, пьяными соловьиными трелями переполненная… Самая жаркая и самая короткая, и надо всем все успеть.

Любили русичи весенние и летние праздники. Особенно праздник Купалы. В этот праздник не только хоровод водили, костры жгли и че-рез них, пытая судьбу, прыгали, стараясь подпрыгнуть, как можно вы-ше, чтобы счастья было больше; не только венки из трав, цветов разных заплетали, но и сужеными обзаводились. В этот праздник парни, познав женское тело, становились мужчинами, а девушки, распустив косу и сняв на время серебряные мелодичные колты — женщинами и матерями. И никто не мог воспротивиться тому, ни отцы, ни матери. Сами через то же самое прошли. То самим Сварогом славянам дадено, через отца Ария Заветом названо, который необходимо всем соблюдать.

Накануне праздника все избушки, все полуземлянки курян были чисто выметены, вымыты. Земляной пол густо усыпан свеженакошеной травой, луговыми и лесными цветами, стены украшены березовыми ве-точками. К веточкам привязывались цветные ленточки или же нити. Для красоты и в знак любви к богине Ладе. Словно по волшебству, задым-ленные избушки превращались в лесные сказочные домики, благо-ухающие запахом трав и цветов. Украшались не только жилища, но и отдельные березки на полянах, где намечались игрища.

Не только Бродич с Купавой познали друг друга в праздник Купа-лы, но и многие жители града и его окрестностей, и не только юные и девственные, но и те, кто уже был женат или же находился замужем. Бог Купало разрешал на его праздник один раз в году встретиться с ко-ханым или коханой, и эта встреча не считалась прелюбодейством. Так что данный праздник ждали не только молодые влюбленные, но и те, кто уже успел попробовать супружеского счастья и при этом не очень удачно. Пока молодые и юные водили хороводы, пели песни, прыгали через костры и пускали по Куру венки, старики и старушки любовались их молодеческими играми, шамкая беззубыми ртами, ободряли робких, хвалили шустрых и бойких, делились собственными воспоминаниями о своей молодости.

— Ныне молодежь пошла, — шепелявил какой-нибудь седовласый замшелый дедок, похожий больше на лесовика, чем на добродушного старика, — не нам чета. И через костер прыгают низко и любят не жар-ко…

— Что, верно, то верно, — подхватывала его подруга, седая и смор-щенная, как яблоко печеное, с бесцветными глазами и крючковатым носом, с согбенным к земле станом и выпирающим наружу горбом ло-паток — настоящая Баба-Яга. — Не нам чета. Эх, бывало…

Землянка старой Весты, в которой проживал Бродич, подпадала под снос из-за постройки крепостной стены, и с ней все равно пришлось бы расстаться, поэтому особой кручины по данному поводу он не испы-тывал, переходя жить к Купаве. Однако, соблюдая закон, землянку на праздник приукрасил цветами и веточками.

Ни старая Веста за свой долгий век, ни он — за короткий много до-бра не нажили. Возможно, из-за того, что слишком любили бродячую, скитальческую, полную приключений и опасностей жизнь.

Были в его землянке стол дубовый, бог весть, когда и кем срабо-танный, да пара лавок вдоль стен, прикрытых шкурами, на которых время от времени отдыхал, когда не бывал в охотничьих походах. В уг-лу, который смотрелся на восход солнца, на специально вырезанном поставце стояла деревянная аляповатая, с короткими, согнутыми в ко-ленях и вызывающе расставленными толстыми ногами, с такими же толстыми и коротким руками, большими грудями и животом, фигурка Роженицы. Это была славянская богиня Рода, которую везде по-разному называли: кто Бабой, кто Бабушкой. Но чаще ее звали Златой Матерью, бабушкой могущественного Бога Световида. Которую больше осталь-ных богов и богинь уважала и которой поклонялась старая ведунья Вес-та. Веста умерла, а Златая Мать продолжала стоять на своем месте. Бо-гов грех тревожить, даже добрых. Это хорошо знал охотник Бродич — и не тревожил.

Тут же на стене, на вбитом крюке висели пучки трав, собранных как ушедшей к пращурам Вестой, так и самим Бродичем во времена его странствий за зверем или птицей.

Чуть ли не посередине землянки стояла низкая печка-огнище, за-нимающая собой почти все пространство внутри землянки. Но никто на это и не сетует: печь — она, как вторая мать в доме — и кормилица, и хранительница очага, и оберегательница от холодов и морозов: ободрит и обогреет, а то и потрескивающими в огне дровишками поговорит-побеседует, словно сказ волшебный расскажет.

В маленьких сенях, под самой застрехой, находились ржавый серп и такая же ржавая коса, которыми ни Веста, ни он, Бродич, никогда не пользовались. В углу стояла лопата-заступ с длинной кленовой ручкой, отшлифованной за долгое время употребления ладонями человеческих рук.

Бродич собрал свой нехитрый скарб, охотничьи да рыболовные снасти, лыжи-снегоходы, захватил меч, лук да стрелы — и перешел в домишко Купавы, а свою землянку с помощью соседей разобрал. Брев-нышки, которые посвежей были, на Купавино подворье перенес: в хо-зяйстве пригодятся, если не в строительстве, то для топки печи обяза-тельно. Остальной мусор на дно оврага сбросил и сжег там, чтобы мест-ность не захламлял и вид крепости не портил. Да и не любил охотник непорядок разводить. Так уж был приучен.

Избушка Купавы, как уже отмечалось, была попросторнее и по-светлее Вестиной. Особенно нарядно она выглядела в данное время, убранная заботливыми руками Купавы, с толстым слоем душистого се-на по полу, с букетами цветов и веточками берез. Кроме сеней, в ней было помещение для стельной скотины в зимнее время. В остальном, все, как и в землянке Весты: стол, лавки вдоль стен, в восточном углу деревянный поставец с фигурками Роженицы и Лады, большая глиняная печь, на печи всевозможная посуда и утварь для хозяйского обихода, пара узких окошек, затянутых бычьим пузырем, отдушина для выхода дыма под самой крышей, закопченные стены, отсутствующий потолок и почерневшие от времени и сажи стропила с латами опалубки да камы-шовая крыша, укрывающая от солнца и снега, но протекающая от каж-дого дождя, словно старое решето. Каждую новую весну Купава, собрав травы, оттирала стены, смывая с них слой сажи, и каждую зиму сажа возвращалась на свои места.

Недолго Бродич устраивался на новом месте — работа по строи-тельству крепости ждала. Тяжкий труд. Но что значит даже самая труд-ная работа, когда дома его Купава ждала, ее жаркие губы и крепкие объятья, ее истомившееся по мужским ласкам жадное и ненасытное те-ло. Вот и шептал он, улыбаясь: «Купавушка!» Шептал, словно заклина-ние творил.

До первых заморозков крепость вокруг Красной горы была полно-стью построена. Грозно возвышались крутоверхие башни, прикрывая подступы к стене со стороны самой уязвимой части городища — север-ной, не защищенной ни высокими крутоярами, как со стороны долины Кура, ни обрывистыми берегами, как со стороны Тускаря. Лишь в од-ном месте, там где неглубокий овраг вклинился в холм Красной горы, имелась некоторая природная преграда. Но овраг был небольшой, даже пятой части открытого пространства не прикрывал. Его предстояло уг-лубить и продолжить до самого обрыва берега Тускаря. Но, несмотря на это, только что построенная курянами крепость: и башни, и стена, воз-вышающаяся над землей на четыре человеческих роста, смотрелись со стороны грозно и внушительно.