Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 67

Некоторая часть войск еще по зимнику тронулась в путь. Другие весны дожидались. Ибо интендантству всех под Азовом было не прокормить.

С первыми полками покинул Москву и дом родной и он, главный воевода и генерал Русской земли Алексей Семенович Шеин. И уже без него в Москве царь Петр Алексеевич, задержав на неделю свой отъезд с Великим посольством, проводил розыск по вскрывшемуся делу об измене полковника Цыклера и «обличительстве» старца Аврамия из Андреевского монастыря.

Следствие по обоим воровским делам было споро, а суд быстр. Старца и слушателей его обличительных речей выпороли плетьми да и сослали в Сибирь. А вот Иван Цыклер, его сродственник Алексей Соковнин и боярин Федор Пушкин были казнены. Та же участь постигла двух стрелецких начальников — Филиппова да Кожина и одного казака — Петрушку Лукьянова.

Узнав о казни Цыклера из письма государя, писавшего, что «он, государь, в том их споре был не прав, а он, генералиссимус Шеин, оказался едва ли не провидцем и правым», Алексей Семенович только руками развел. Жалости к Цыклеру не было, но и радости по поводу его казни тоже. Да и самого спора с царем, конечно, не было. Петр Алексеевич несколько преувеличил значение их беседы по поводу назначения Цыклера на службу в Азов.

Наладив работы по восстановлению выжженного дотла Азова, заготовке строительных материалов для возведения Таганрога, Шеин и занедуживший генерал Гордон возвратились в Москву. Того требовала государева служба, и о том же ходатайствовал перед царем Ромодановский. К тому же Шеину предстояло вести к Азову новые полки.

В апреле, едва сошли полые воды, и ветры в союзе с солнышком наладили пути, все остальные полки, закрепленные царским рескриптом за Шеиным для службы в Азове и Таганроге, двинулись в поход. Интендантство, постоянно подгоняемое Шеинскими окриками, за зиму все же сумело и нужное количество продовольствия обеспечить, и равномерно вдоль пути следования его рассредоточить.

Конное воинство двигалось по суше, пешее — сплавлялось на стругах. Всего 26 тысяч человек. В Черкасске присоединилось еще 5 тысяч донских казаков да с тысячу калмыков Аюки-хана. Сила немалая. У государя в первом Азовском походе войска меньше было. И с этой немалой силой предстояло не только Отечество оборонять, но и град строить и крепостицы в низовьях Дона, и пристани, и гавань на реке Миус. А еще эту силу надо было кормить и в строгой дисциплине держать. Так что забот невпроворот…

Сопровождая войска, посетил Воронеж и воронежскую верфь. Тут по слову государя продолжалось строительство судов для Азовской флотилии. Адмирал Лефорт был в посольстве — и дело легло на плечи воеводы Федора Апраксина. Он был всего на год старше царя Петра Алексеевича и состоял с ним в родстве, так как доводился братом царицы Марфы Матвеевны.

— Что делать, — жаловался Апраксин, угощая Шеина свежей осетриной, — даже не знаю. Воеводы местные нужного количества людишек не присылают, а те, которых и прислали, норовят убежать. Лодыри и лежебоки. Сплошь и рядом больными сказываются. К тому же мрут, как мухи… Сроки же поджимают. Государь чуть ли не каждую седмицу письма шлет, спрашивает, сколько судов готово и сколько новых заложено. Что отвечать, как отвечать — голову не приложу…

— Так за струговое дело государь определил Козьму Титова, хлебными запасами ведать Федора Давыдова. Они что, уклоняются?

— Почему уклоняются? Тянут бремя свое. Но все равно основной спрос с меня, воеводы. Даже эти и то что-то требуют: то подводы им дай, то людишек подкинь…

Сочувствовал, кивал головой, говорил, что и стрельцы из полков бегут. Они, как некогда изрекал голова курских казаков Егор Боев, хрящ им в ребро или ерш тя в пузо, действительно бежали. И все на Москву. В место хлебное да квасное, сонливо-зевастое, всех можедомов привечающее.

Люди Федора Ромодановского из Преображенского приказа их ловили, секли плетьми, били батогами, возвращали назад или же отсылали в дальние города. Но беглецов не уменьшалось. На смену изловленным и наказанным тут же приходили другие. Излюбленным местом для них почему-то стал Арбат. Точнее, оградка церкви Николая Явленного. Тут они гомонились, тут друг другу письма подметные читали, тут призывы о походе к Девичьему монастырю время от времени выкрикивали.

Стрельцы находились в подчинении начальника Стрелецкого приказа князя Троекурова Ивана Борисовича. Потому первый спрос за разброд и шатание будет с князя. Почему допустил, почему не пресек?! Но и с него, генералиссимуса, которому государь всю армию вручил, спрос будет немалый. Тем более что, прибыв в Азом, сам с этим напрямую столкнулся.

Зимовавшие в Азове стрелецкие полки Афанасия Чубарева, Ивана Чернова, Федора Афанасьева да Тихона Гундеркмарка вначале были рады радешеньки — смена пришла. Но когда узнали, что они должны идти на литовскую границу в войско Михайлы Григорьевича Ромодановского, зароптали. В Москву запросились, к женам и семьям. А еще, как понимал Шеин, к сытной и спокойной московской жизни. Только Алексей Семенович пристыдил самых шумливых, напомнил о воинском долге, об их славном прошлом — и полки со знаменами и пушками пошли туда, куда им было сказано идти — в Великие Луки.

В середине мая, позади Азова, ближе к морю, на высокой горе на берегу Дона заложили земляной городок, названный Алексеевским.

Дни стояли долгие, теплые. Работы длились весь световой день. Скрипели колесами тяжелогруженые телеги и дроги, на которых из ближних боров подвозили бревна, визжали пилы, стучали топоры, с грохотом падали сгружаемые каменья. Вгрызаясь в прокаленную солнцем землю, глухо ухали кирки и заступы. Обнаженные до пояса стрельцы и солдаты, блестя на солнце загорелыми до черноты потными спинами и плечами, рыли, пилили, рубили, строгали. У окоема, едва различимые в зыбком мареве, исходившем от раскаленной степи, маячили сторожи из казаков и калмыков, чтобы не быть захваченными врасплох ордами крымчаков либо кубанцев. На земляных раскатах, у пушек, направивших свои жерла в степной простор, сменяя друг друга, дежурили пушкари с дымящимися фитилями. Пока солдатики, бросив работу, схватятся за свои ружья да построятся в полковые каре, пушкари должны картечью смести передние лавы. А тут и донцы с драгунами должны подоспеть. Если не смогут повернуть противника вспять, то попридержат до той поры, пока солдатики изготовятся. А коли пехота будет готова, то ей сам черт не брат. Так погонит ворога, что у того только пятки засверкают.

Справившись с закладкой Алексеевского городка, 4 июня приступили к возведению земляного же городка-крепости Петровского на Каланчинском острове посреди Дона. Покидая Алексеевский, Шеин оставил в нем небольшой гарнизон. Как сам говорил, «на всякий случай». Ибо даже Господь Бог бережет береженого, а от того, кто сам не бережется, может и лик свой отвратить.

После возведения земляного городка на острове, взялись за строительство Таганрога. И одновременно с ним и в пяти верстах от него — форта Павловского. На Петрушиной Губе. Объем работ расширился. Растянулся и фронт обороны от степняков. Ее вести пришлось уже не сплошной линией, а вокруг строек. От этого, как и предвидел Алексей Семенович, управляемость упала.

Впрочем, скоро стало и не до улучшения управляемости, и не до самого строительства. Прибыла срочная эстафета из Москвы: волей государя князь Федор Ромодановский отзывал его в столицу. Четыре полка, некогда отправленные им из Азова в Великие Луки, взбунтовались, избили своих полковников, изгнали их из полков и теперь оружно, со знаменами и пушками, шли на Москву.

«Бояре трусят и бегут из Москвы, — писал Ромодановский. — Думцы, царская опора и надежа, тоже готовы бросить все к чертовой бабушке да и укатить в свои отдаленные вотчины. Приезжай немедленно!»

Да, беда пришла откуда и не ждали. За поднятый стрельцами бунт государь уж точно по головке не погладит. Следовало действовать, действовать немедленно и решительно, не жалея ни правых, ни виноватых.

Бросив строительство, не останавливаясь ни на час на постоялых дворах, лишь меняя уставших лошадей на свежих, Алексей Семенович хищной птицей кинулся в столицу. Позади верхами скакали его есаулы и ординарцы. Человек десять — не больше, все, что позволил он взять себе для охраны в пути.