Оттенки Тьмы (СИ) - "Mb Vivian" - Страница 37

И теперь это нужно было как-то прекратить.

Мир не заслуживал Проклятия. Но он определённо и не заслуживал избавления от Проклятия такой ценой. Алдия понимал, что целью Тьмы является его брат Вендрик, хранитель силы Душ Повелителей, и, если цель эта будет достигнута, настанет конец всему.

В свете этой догадки он неожиданно по-иному взглянул на поступок Нашандры: будучи изгнанным в цитадель, Алдия оказался отрезанным не только от спрятанного в подземельях замка артефакта гигантов, но и от брата. А это означало, что Тьме будет намного сложнее достичь цели, используя Алдию как инструмент.

В том, что Нашандра связана с Тьмой, Алдия уже не сомневался. Он не мог доказать этого, но теперь, когда Тьма пропитала саму его сущность, он чувствовал странное сродство с королевой — не близость, а именно сродство: узнавание себя в другом и другого в себе. Увы, разгадать замыслы Нашандры это сродство ему не помогало.

Всё время после изгнания Алдия вёл переписку с Рейме, который продолжал свои изыскания в библиотеке замка и тайком наблюдал за королевой. Он писал, что ещё дважды слышал плач и причитания в заброшенных комнатах пустующего крыла замка, разобрал только несколько слов: «Я не хочу… Почему я должна?», а в другой раз «…должно стать моим! Оно моё по праву!». О чём шла речь, Рейме не понял, но интонации от первого ко второму случаю изменились разительно. Словно в королеве мучительно прорастала, разрывая хрупкую оболочку, какая-то враждебная сущность — враждебная не только по отношению к супругу и всему миру, но и к самой Нашандре. И мучила эта сущность свою носительницу, похоже, нисколько не меньше, чем Проклятие Нежити — её супруга.

«Приступы» Проклятия у Вендрика между тем участились. По всей стране рыскали гонцы, собирая человеческие фигурки. Но артефакты эти были настолько редкими и ценными, что раздобывать нужное количество становилось всё труднее. Вендрик, по словам Рейме, держался мужественно, но те, кто был ближе всего к нему — бессменные капитаны и личные Защитники — не могли не замечать, как душу короля постепенно поглощают отчаяние и безысходность. А все они хорошо знали, чем это закончится…

Алдия с ума сходил от тревоги за брата и не раз готов был, отмахнувшись от любых приказов и запретов, броситься в Дранглик, применить все свои умения и знания, и светлые, и тёмные, если это хоть чем-то поможет…

Но каждый раз останавливался. Вернувшись от самых дверей, долго стоял перед камином, застыв как изваяние и обхватив себя руками, тщетно пытаясь согреться, вытопить из тела навеки застывший там лёд одиночества во Тьме. Он знал, что именно этого Нашандра и ждёт. Ждёт, что он нарушит приказ и явится в Дранглик, вызвав негодование короля и тем самым ещё ослабив его защиту.

Да, Тьма питалась гневом, страхом, алчностью людей.

И их одиночеством.

И именно поэтому Алдия представлял для Тьмы такую ценную добычу. Он постоянно испытывал страх перед смертью и Проклятием, злился на Нашандру и сам на себя — за бессилие, пылал страстью к поискам ответов и решению загадок.

И был бесконечно одинок.

Брат был далеко, и даже будь он рядом, Алдия уже не был бы уверен, что Вендрик — всё тот же Вендрик, а не марионетка Нашандры. Он уже понял, что ему не под силу разгадать игру этого порождения Тьмы, принявшего облик королевы.

Шаналотта, единственное родное существо, была теперь опасна для архимага. Новая тёмная сущность Алдии даже на расстоянии ощущала исходящие от дракона волны враждебности и того, что люди назвали бы ненавистью — а драконы, по определению, не должны были бы испытывать подобных сильных эмоций.

Лекс… Лекса давно уже нет. Да и в последние годы совместной работы, уже после появления Шаналотты, Алдия вряд ли узнавал своего старого друга. Всё-таки прошедшие после окончания академии десятилетия жизни в страхе и страданиях не могли не сказаться на нём. Возможно, Тьма уже давно присматривалась к Алдии, искала лазейки, тайные ходы… И Лекс стал просто одной из ловушек, расставленных на разум архимага. Какими путями Лекс добирался до цитадели Алдии? Какие испытания ему пришлось преодолеть? Он так толком и не рассказал о том, как и чем он жил с того дня, как их с Алдией пути разошлись. Упомянул только, что некоторое время работал вместе с чернокнижником Навлааном… И Алдия, мгновенно уцепившись за это имя, начал расспрашивать Лекса о нём. Может, именно это и оттолкнуло старого друга, помешало ему быть более откровенным в рассказах о себе? Глаза Алдии наверняка так загорелись при упоминании Навлаана, что Лекс мгновенно понял — его собственные злоключения и победы интересуют бывшего сокурсника намного меньше…

Одержимость — это плохо. Чем бы ты ни был одержим — это плохо в любом случае. Это разрушительно — и для твоей души, и для тех, кто тебя окружает. И для твоих связей с другими людьми и с внешним миром.

А уж как это одержимость опасна для своего объекта — и упоминать не стоит.

Навлаан…

Как он стал таким? Подающий надежды юный маг, затем — одарённый студент, блестящий теоретик, опытный и искусный практик, сведущий в самых разных магических техниках. Он горел желанием послужить своими силами и знаниями на благо добра и Света — а оказался адептом Тьмы. Что привело его на этот путь, как не одержимость? И одержимость самого Навлаана недостижимыми идеалами — благополучием и бессмертием для всего человечества, и одержимость этого самого человечества личностью тёмного мага.

Внимание. Любопытство. Восхищение.

Они пьют из нас кровь.

И поэтому Алдия был так рад уединению и своей жуткой репутации, отталкивающей досужих собирателей сенсаций.

Он был рад возможности дозировать то зло, которое несёт в мир.

А теперь он был лишён этой возможности. И ситуация как раз именно в это время потребовала от него нарушить свое уединение.

Что выбрать? Как поступить? Как… не сделать ещё хуже?

И не скажешь ведь, что хуже уже некуда. Есть куда. Может стать намного, намного хуже. Алдии, мягко говоря, очень не нравилось осознавать, что половину времени теперь он не контролирует своё поведение рассудком. Ведь так и живут полые — действуя на уровне примитивных реакций: голод, страх, агрессия. Не осмысливая своих действий, не оценивая их последствий. Как неразумные звери. Но гораздо более опасные. У зверя на самом деле не так много возможностей причинить вред человеку. Тот может быть вооружен, защищен доспехом, стенами дома, огнём… А от человека такими мерами не защититься. Всё то оружие и вся та защита, что есть у тебя, есть и у твоего врага. И, в отличие от тебя, руку полого с занесённым топором не остановят соображения морали или страх перед неотвратимостью наказания. Ему нужна твоя смерть. И ты умрёшь.

Или же сам станешь полым и пойдёшь убивать других живых.

Рейме. Сейчас.

После отъезда Алдии в Дранглике стало одновременно спокойнее и тревожнее. Придворные и слуги вздохнули с облегчением: никто больше не прислушивался к звукам, доносящимся из подземелий, и не втягивал голову в плечи, заслышав чьи-то быстрые шаги за спиной. Рейме поражался глупости и невежеству обитателей замка: ни разу в жизни Алдия никого не заколдовал и не испепелил просто так, мимоходом, а люди боялись архимага так, будто он проделывал это постоянно.

Вот что значит страшиться того, чего не понимаешь…

Никто не мог понять, почему Алдия, которому давно перевалило за три человеческих века, до сих пор жив, но при этом не является нежитью. И это одинаково пугало и живых, и немёртвых обитателей замка. Он для всех был чужим.

Так что спокойнее после отъезда Алдии стало, пожалуй, всем, кроме Рейме. И Вендрика, насколько капитан мог понять. Король не говорил со своими Защитниками о брате, о его изгнании и о роли в этом королевы, но Рейме видел: короля что-то гнетёт. И учащающиеся «приступы» Проклятия только усиливают ощущение медленного, но неотвратимого падения в пропасть.

Дранглик падёт. Это лишь вопрос времени.