Оттенки Тьмы (СИ) - "Mb Vivian" - Страница 10

Алдия исподтишка изучал ее. Истинно королевская осанка, истинно королевский взгляд — Вендрик не преувеличивал. Лицо спокойно, улыбка безмятежна, но… За этой ледяной маской определенно бушует буря. Алдия чувствовал это. Только пока не мог взять в толк — чем же эта буря вызвана? Неужели обычным человеческим смущением, робостью в присутствии незнакомого человека?

Да быть этого не может.

— Понимаете, — сказала Нашандра, — я провела в странствиях так много времени и так отвыкла от людей, что мне кажется — я разучилась разговаривать. И кончится всё тем, что… Я неминуемо опозорюсь на каком-нибудь приеме. Опозорю супруга… Помогите мне, герцог, прошу, — она подалась вперед, заглядывая Алдии в глаза, — говорите со мной. Научите меня говорить… Снова.

— Сочту за честь, — сдержанно отозвался Алдия. — Как будет угодно Вашему Величеству.

— Миледи, — с улыбкой поправила его Нашандра. — не забывайте, я… прошу вас, — последние слова она произнесла с такой интонацией, что архимаг услышал именно то, что на самом деле сказала королева: «Я приказываю вам».

Он молча склонил голову.

— Я — супруга правителя могущественного государства, — с легким вздохом произнесла Нашандра. — Вы ведь понимаете, что… женщине в моем положении не приходится рассчитывать на то, чтобы обзавестись подругами? Друзьями — тем более… Это было бы просто неприлично. А Вендрик… Он постоянно занят! — королева всплеснула руками. — Я так редко вижу его! Все время какие-то дела, приемы, визиты, смотры, бумаги… Он так устает, что вечером не в состоянии даже поесть! Да, я знаю, что он — нежить, что он обладатель силы древних Повелителей! Но… Я вижу, как ему тяжело… — Нашандра стиснула руки у живота. — Я бы хотела помочь ему, хотя бы чем-то! Но я совершенно ничего не понимаю в управлении государством. И учиться мне не у кого, потому что единственный, у кого я могла бы учиться, постоянно занят, и ему не до глупенькой жены!

Алдия вопросительно посмотрел на королеву.

— Да, и об этом я хотела попросить вас, — кивнула Нашандра. — Будьте так любезны, подберите мне книги, которые я могла бы прочитать для того, чтобы получить начальное представление о принципах управления государством. О политике, торговле, судопроизводстве, военном искусстве… Я хочу стать настоящей королевой, достойной великого короля! — она села еще прямее, глаза ее засверкали.

Алдия внимательно посмотрел на королеву…

Внимательно посмотрел.

Она говорила искренне.

Алдия сам удивился тому, что сразу же поверил ей. Но он не мог не поверить.

Он видел.

Нашандра и в самом деле любила его брата. И хотела быть рядом с ним — и быть достойной его.

И Алдия никак не мог понять, почему это так его пугает.

Шаналотта. Тогда

Шаналотте нравился Алдия. Ей, конечно, нравилась и Петра, которая, казалось, так же, как и ее подопечная, немного запуталась во времени и жила сразу «вперёд» и «назад», не старея с годами, а иногда будто бы молодея на год-два. И всё же Алдия, которого девочка видела очень редко, совсем не подолгу и чаще всего издалека, всё равно занимал детское воображение и будоражил любопытство намного сильнее, чем ворчливая, но добрая старуха в вылинявшем тёмно-красном одеянии, странноватые учёные-маги во главе с Рэскином и вообще всё происходившее вокруг, в лабораториях.

Шаналотта осознала себя очень рано — намного раньше, чем научилась даже более-менее сносно фокусировать взгляд на движущемся объекте. Сознание древнего бессмертного существа, насильно, противоестественным способом помещённое в тело самого несовершенного и нежизнеспособного из всех детёнышей земных млекопитающих — человека, — никак не желало смириться с таким унижением. И только мягкое, успокаивающее давление гораздо более старого и мудрого сородича заставляло изуродованную душу дракона оставаться в этом мелком, мягком, отвратительном беспомощном «сосуде» и продолжать эксперимент.

В раннем детстве Шаналотте часто снились кошмары, после которых она просыпалась с надрывным плачем, заставляя Петру с кряхтеньем подниматься со своей лежанки, ворча, подходить к колыбельке, вынимать крошечное существо из сбитого кокона пелёнок и укачивать, что-то ласково и неразборчиво бормоча. Близость Петры странно успокаивала дракона. Шаналотта не понимала почему, но, судя по эффекту, который оказывали прикосновения старухи на эту часть ее сознания, древнее существо знало о старой женщине нечто такое, о чём человеческий детёныш не мог даже догадываться.

В этих повторяющихся кошмарах Шаналотта чувствовала, что она — огромная, как гора или море, заперта в крошечном сосуде, не может пошевелиться и постоянно испытывает мучительное давление со всех сторон. А кроме того, ещё и нечто изнутри яростно рвётся наружу, мешая дышать и едва не расплющивая слабые, нежные человеческие лёгкие о твёрдую внешнюю оболочку. Девочка просыпалась, хватая ртом воздух и царапая пальчиками грудь. И после первого же вдоха разражалась горестными рыданиями — о чём-то безвозвратно утраченном.

Петра укачивала её, напевая какие-то наивные человеческие колыбельные на всех известных ей языках. А Шаналотта судорожно всхлипывала, цеплялась за оборки ветхой ночной сорочки няньки, вдыхала странный запах — почему-то от Петры всегда пахло дымом костра и морем — и постепенно успокаивалась, одной частью сознания растворяясь в монотонном ласковом бормотании, а второй — слушая безмолвные увещевания своего древнего сородича.

Эти кошмары прекратились со временем… И их отступление странным образом совпало с появлением в жизни Шаналотты Алдии — с большей частотой, чем было до этого.

Однажды после пробуждения из своего обычного кошмара Шаналотта обнаружила, что она в комнате одна. Выбравшись из постели, дрожа, всхлипывая и судорожно вздыхая, она опрометью кинулась искать Петру. С разбегу налетая на массивные двери, она ушибала руки и рёбра, но не обращала внимания на боль — потребность спрятаться под защитой няньки была просто нестерпимой. Некоторые двери не поддавались, и Шаналотта с криком бежала дальше. Какие-то открывались, и ребёнок затуманенными от слёз глазами оглядывал ряды клеток, в которых бились, рычали, кричали и стонали самые причудливые существа; в поисках хоть кого-нибудь обегал кругом столы, заставленные сосудами с бурлящими, дымящимися и неподвижными жидкостями разных цветов; непонимающе таращился на покрытые тёмными пятнами зазубренные лезвия жутких инструментов. Нигде никого. Шаналотта сейчас рада была бы даже обществу хмурого Рэскина, который, судя по всему, в присутствии девочки чувствовал себя до крайности неуютно, что не могло не сказываться на его к ней отношении. Но всё же даже противный Рэскин был лучше, чем это жуткое одиночество. Одиночество в комнате, на этаже, в цитадели, в мире и во времени.

Очередная дверь распахнулась в темноту. Шаналотта отшатнулась, но тут же, растерянно моргнув, осознала, что всё прекрасно видит — каким-то странным образом, чётко и почти бесцветно, но различает перед собой уходящую вверх и вниз винтовую лестницу, застеленную вытертым ковром. Здесь пахло маслом и нагретым металлом, будто совсем недалеко горели факелы, но их свет терялся в бесконечных витках лестницы.

И здесь было совершенно тихо. Ни звука из лабораторий. Ни свиста ветра. Ни чьих-то шагов.

Шаналотта спустилась на десяток ступенек вниз, уселась на пыльный ковёр, привалившись к холодным перилам, обхватила колени руками и тихо заскулила. Сознание древнего дракона не спешило приходить на помощь, и на лестнице, ведущей в багровую темноту, откуда пахло не только факелами, но ещё и болью, страхом и ненавистью, сидел и тихо плакал несчастный, всеми покинутый ребёнок на вид лет трёх от роду.

Сколько прошло времени, Шаналотта не знала. Она замёрзла, проголодалась и устала плакать. Прислонив голову к перилам, она беспокойно задремала, то и дело широко распахивая глаза, когда чувствовала приближение кошмара. Но всё же усталость взяла своё, и девочка заснула сидя, изредка вздрагивая всем телом и судорожно вздыхая во сне.