Легенды о старинных замках Бретани - Балобанова Екатерина Вячеславовна - Страница 10

Этьен остался в монастыре и поселился в отдаленной келье отшельника, на утесе у самого берега океана. Здесь жил он в полном уединении, проводя время в размышлениях и чтении. Вся библиотека настоятеля монастыря перешла в его руки. Мать проводила с ним почти все время, когда отца и брата не бывало дома: вместе они пели (у обоих были чудные голоса) и играли на мандолине. Этьен бывал тогда совершенно счастлив: мать и море, лучшие его друзья, были с ним неразлучны. В те дни, когда он чувствовал себя крепче, он любил ходить с матерью по окрестным селениям; они входили в хижины бедняков, — мать приносила им хлеба и платье, а он, дитя, выросшее в полном непонимании земного благополучия, садился у изголовья несчастного, больного, страдающего и пел им своим чудным голосом, и несчастные, больные, страдающие забывали свое горе и страдание, слушая его райскую песню.

Когда же возвращался рыцарь домой, Этьен переставал бродить по окрестностям, и крестьяне говорили со вздохом: «Вот вернулся господин, и умолк наш соловей!», хотя возвращение барона бывало для них выгодно, так как при нем помощь из замка раздавалась еще более щедрой рукой и хлебом, и скотом, и деньгами.

Случалось иногда Этьену издали увидеть своего отца, и стремглав бросался он прятаться в свою келью и долго сидел в ней, не смея шевельнуться.

Так прошло несколько лет.

Здоровье матери Этьена, никогда не бывшее крепким, становилось заметно слабее и слабее, и Этьен с тревогою наблюдал, как бледнело ее лицо и гасли ее прекрасные глаза.

И вот раз, ночью, во время отсутствия барона Корвеннека, пришли за Этьеном: матери его было очень дурно. Прибежал он, не помня себя, и после стольких лет в первый раз, уже юношей, вошел он в свою детскую комнату, где на высокой постели лежала его мать. Она знаками подозвала к себе сына, — говорить она уже не могла, обняла его, и сердце ее перестало биться….

Когда Этьен понял, что это была смерть, он поднялся с колен и со строгим, окаменевшим лицом вышел к слугам замка и сказал им:

— В первый и последний раз я, старший сын последнего владельца замка и наследник имени древнего рода Корвеннек, обращаюсь к вам, верные слуги моего рода! Запомните мои слова! Улетел ангел-хранитель этого замка в свою небесную обитель, и герб Корвеннеков разбился! Не совьет больше аист гнезда на крыше замка, и не успеет еще околеть старый сторожевой пес, как имя наше погибнет!

В день похорон матери исчез Этьен, и никто ничего не слыхал о нем целый год.

Мраморный герб Корвеннеков, висевший в парадном зале замка, к ужасу слуг оказался разбитым надвое, и аист в эту весну не прилетал в свое гнездо на крыше замка. Молва об этом быстро распространилась, и скоро все жившие в замке разбежались, никого не осталось в нем, кроме старого привратника, и замок заколотили. Сам барон Корвеннек вместе с младшим сыном был в крестовом походе с Людовиком Святым. Так прошел год, и в окрестностях замка разразилась страшная беда: черная смерть так и косила людей, вымирали целыми деревнями, и некому было хоронить мертвых… И тут вдруг вновь раздалась соловьиная песня Этьена; всюду поспевал он: пел у изголовья умирающего, собственноручно хоронил мертвых и утешал оставшихся, и куда ни входил он, всюду словно проникала, луч света, и сама смерть исчезала. Вскоре болезнь совсем затихла. Этьен снова поселился на своем утесе и пел, лежа на его вершине; пел он приходившим к нему детям о звездах, — цветах неба, о солнце, о птицах, — своих друзьях; но всего охотнее цел он несчастным об умерших, что, по бретонским поверьям, носятся в небе среди облаков. «Корвеннекский соловей», как называли Этьена, решительно приносил счастье: хлеб уродился на славу, о болезнях не стало и слуха, и за целый год не было ни умерших в приходе, ни работы судьям.

На следующую весну дошла до замка весть о смерти молодого рыцаря Корвеннека, погибшего в славном бою с неверными, а летом вернулся в замок и старый барон; израненный, печальный, больной, почти умирающий, он казался тенью того могучего барона Корвеннека, которого привыкли так чтить и бояться все соседи. В полном одиночестве проводил он остаток дней своих, и только старый привратник да полуслепой сторожевой пес разделяли его уединение.

Раз ночью не спалось барону; он сидел в кресле у окна своей спальни и смотрел на море. Но вот вдруг раздалось удивительное пение… Долго слушал его барон, и слезы одна за другой текли из померкших глаз старика.

— Кто это поет здесь так по-ангельски? — спросил он на другой день у своего слуги.

— Сын ваш, наследник древнего рода Корвеннеков, молодой барон Этьен! — строго и внушительно отвечал верный слуга.

Ничего не возразил старый барон и только мановением руки отпустил своего собеседника. Весь день и всю ночь слышал старый привратник тяжелые шаги своего господина; весь день и всю ночь пел соловей-Этьен о душах умерших, носящихся в облаках, и голос его раздавался далеко по всей окрестности, и никто не ложился спать в эту ночь, слушая его. На заре позвал барон своего верного слугу и, опираясь на его плечо, пошел к тому утесу, где, не шевелясь и глядя на небо, пел его сын свою чудесную песню.

Долго стоял у утеса старый рыцарь и просил сына простить ему его великий грех, — ненависть к собственному сыну. Но юноша пел, не поворачивая головы и не сводя глаз с неба.

Наконец помог старый служитель своему господину взобраться на самый утес и, подойдя к сыну, склонился гордый воин на колени. Умолкла, точно оборвалась песня, юноша повернул светлое лицо свое к отцу, улыбнулся ему лучезарной улыбкой и испустил дух.

Низко склонился к земле старый рыцарь; старый привратник хотел было поддержать его, но увидел, что и он тоже мертв…

Пока сошел с утеса слуга, чтобы дать знать о случившемся, пока поднимали тело старого барона, все забыли о юноше, а когда хватились, — нигде его не нашли, как ни искали. Так и исчез он бесследно…

Но дети, тут же неподалеку собиравшие раковины, уверяли, что в ту минуту, как вставало солнце, поднялась с утеса большая белая птица и, пролетая над ними к морю, пропела им чудесную песню о звездах, — цветах неба; песню, которую они часто слыхали от Этьена.

— Но мало ли что болтают дети! — говорят серьезные люди.

Три дня и три ночи выл старый пес на опустевшем дворе замка, но затем нашли его околевшим. К зиме снесли на кладбище и старого привратника. Замок заколотили наглухо, и лет сто стоял он в таком виде, но в его парке с ранней весны и до поздней осени пел соловей, и замок стоял, безмолвный и тихий, словно прислушиваясь. Ничто не нарушало этой тишины, и никогда не завывали вокруг него даже зимние бури. Никакие привидения не бродили по его пустынным залам, и даже малые дети не боялись проходить мимо замка, хотя бы в самую глухую ночь.

Лет через сто открылись окна замка, заскрипели заржавевшие петли дверей, послышались голоса, — засуетились люди, — и снова жизнь победила смерть!

Долина Izel-vet[13] в настоящее время представляет собою сплошной благоухающий сад. Очень хороша она весной, когда цветет здесь белая акация, розы, сирень, а целые леса яблонь покрыты бледно-розовым цветом, словно пушистым снежным покровом, из-под которого не проглянет ни один зеленый листок, ни одна зеленая ветка; белая ромашка, лиловые колокольчики, синие лютики пестреют между деревьями… Однако еще красивее она осенью, когда кусты и деревья оденутся в пурпур и золото, а яблони, отягченные плодами, стоят и не шелохнутся, словно выкованные из тяжелого металла. Опадающий лист золотистым ковром устилает землю, шуршит под ногами и смягчает резкие звуки шагов. Среди такого-то роскошного сада стоит часовня Ло-Крист[14], уже давно заброшенная и почти забытая, а потому сильно пострадавшая от времени, хотя построена она, пожалуй, что и не так давно — всего каких-нибудь лет сто или полтораста.