Альтернативная история всего (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 8

— Охота тебе еще меня бить, — схитрил Сарпевул, — еще аппетит потеряешь. Ты б пивком развлекся.

Через полчаса, когда рабы накрыли столы, появился Кальций. Он тащил позолоченные доспехи своего отца.

— Поздравляем с днем рождения, — жалобно сказал он. — Желаем счастья в личной жизни.

— И в личной жизни, значит, то же? — поинтересовался Ирокезов младший. Он встал с места и несколько раз обошел вокруг Кальция.

— Ты, метр с кепкой, ты почему сестру не привел? А?

Кальций побледнел, чувствуя неизбежность расплаты.

— Отец, — забормотал он. — Отец, понимаешь, её замуж выдал, как водиться… Ты уж…

Ирокезов младший еще походил вокруг Кальция и переспросил для верности.

— Выдал, значит, сестру- то? Вы-ы-ыдал! У- у- у- у предатель!

Он развел руками, но бить младшего Силькидорха не стал, только плюнул тому на штаны.

Не веря в такую удачу — за дружбу с Ирокезовым младшим часто приходилось расплачиваться своими боками — Кальций поднял голову и увидел садящихся за стол гостей.

Все ели и пили, но чувствовалось, что праздник не задался. Душой любого сборища всегда был Ирокезов младший, а как раз сегодня он не был расположен к веселью, да и вся эта кутерьма с днем рождения была им затеяна не веселья ради, а чтоб разогнать тоску, навеянную папашиными словами.

После каждой перемены Ирокезов младший ворчал:

— Мандарин, померанец….

И топил темное чувство тоски большими глотками черного Баварского пива.

Видя сумрачность своего кумира, поначалу и гости вели себя сдержанно, однако, изобилие пива и доброго кипрского вина сделало свое дело. Сперва Кальций, а затем и Натрий набравшись вина сверх меры завели песню, восхваляющую мужские и воинские доблести юбиляра. Кончиться это могло либо смехом, либо кровью. Сарпевул пристально следил за Ирокезовым, рассчитывая при первых же признаках недовольства броситься за Ирокезовым старшим. Ведь кто-то должен будет унять избиение и водворить мир под оливами? Сам Сарпевул это сделать не рисковал. Он считал, что его голова чертовски симпатична и самое подходящее место для неё — у него на плечах. Как раз посредине.

Он ждал ужаса, однако ничего страшного не произошло, ибо неожиданное не бывает страшным.

Ирокезов младший смотрел на братьев сперва неодобрительно, но затем взгляд его смягчился. Их пьяные ужимки напомнили ему семейку орангутангов с Суматры — лет 150 назад они были там с папашей, вместе с экспедицией Синдбада-морехода. Потом он улыбнулся и стал хохотать.

Сарпевул вздохнул с облегчением — пронесло, но судьба распорядилась иначе. Смех Ирокезова внезапно перешел в кашель. Он кашлял и кашлял. Крупные капли пота выступили у него на лбу, глаза начали вылезать из орбит. Рывком он опрокинул стол. Гости бросились врассыпную. Разом протрезвевшие братья Силькидорхи бросились за папашей. Ирокезов старший выскочил во двор в нижнем белье- братья подняли его из постели.

Кашель сгибал сына пополам. Запрокинув его голову назад, отец влил в сына чашу критского и снял приступ. Подняв сына на руки он вошел в дом, а через минуту во двор вылетели все курительные принадлежности — три трубки и пол мешка табака. Из дома донесся рев Ирокезова старшего:

— Еще одна трубка табаку, и если ты не помрешь от неё сам, я своими руками отправлю тебя в преисподнюю…

Отец шутить не любил. Присутствие на семейной сцене в планы гостей не входило, и они поспешили уйти. Герострат, шедший последним, воровато оглядевшись, ухватил узелок с табаком и исчез в темноте.

Через несколько минут он вошел в храм. Герострат был молод, и мысли его были полны тщеславия. Понимая, что никогда ему не сравниться со своим кумиром он надеялся, что станет ближе к нему, если переймет кое- какие его привычки.

Теперь случай давал ему в руки уникальную возможность. Набив трубку, Герострат поджег табак и сделал первую затяжку.

Курильщики знают, что такое первая затяжка…

Приступ кашля свалил молодого жреца на пол. В глазах поплыли колонны храма, тело судорожно прыгало по коврам, пытаясь унять кашель. В первую же секунду Герострат выпустил трубку из рук, и горящие угли покатились на ковер. Когда, наконец, он прокашлялся и открыл глаза, слезящиеся от дыма, зал был охвачен пламенем — горели ковры и стены.

В страхе от содеянного, Герострат выскочил из него, как раз в руки храмовой стражи.

— Я хотел славы. Я хотел быть как он… — кричал он деловито вязавшим у руки стражникам, но они не требовали объяснений. Им было не до того. Нужно было спасать храм.

Так был сожжен храм Артемиды в Эфесе….

В который уж раз, Ирокезовы, оставив за спиной уют кривых Амстердамских улочек, ушли в НЕВЕДОМОЕ.

Туманным утром в мае 1828 года они без особого шума отплыли на поиски приключений.

На этом настоял Ирокезов младший. Его папенька тоже был не прочь еще раз испытать судьбу на прочность, но он настаивал на сухопутном пути.

Ирокезов-же младший желал путешествовать только морем.

— Ты подумай, папенька! — убеждал он упрямившегося отца. — Ну, пойдем мы пешие. Так ведь, сколько уже хожено-перехожено! Нового все одно ничего не увидим — пыль, трава, ну домов сотню-другую… А вода …

Тут он жмурился, словно сытый кот.

— Вода, это ведь совсем другое дело.

Ирокезов старший, переполненный жизненным опытом и тайными знаниями, отвечал на это:

— Характер твой, сынок, за последние триста лет сильно испортился. Что ни слово — все поперек отцовского… Ну скажи мне, чем же вода лучше? Хлябь ведь, не твердь.

— Я тебя, папенька отлично понимаю, — перебивал его сын. — Ты ведь воду с тех пор не любишь, как во время крещения Руси чуть в Днепре не утонул. Но не всегда же тонуть. Чего воды бояться? Там прохладно, и, что самое главное, полная неизвестности впереди.

Он зажмурился, представляя, как все будет, и живописал.

— Поставим парус, и куда ветром занесет, туда и прибудем… Ты знаешь, какие наслаждения на море можно испытать?

Отец вопросительно поднял бровь.

— Неземные!

Ирокезов старший шевелил бровями с таким видом, словно у него было что сказать, только он оставит свои возражения до другого раза.

— Вот вы, папенька, завсегда ворчать начинаете, как куда идти соберемся — «Да нечего там делать, да в гробу я это все видал, Все уже видано- перевидано». А тут так не скажешь — кто знает, куда нас волной да ветром занесет?

Он запнулся и добавил для убедительности.

— Роза ветров, понимаешь ли…

Капля долбит камень. Ирокезов младший нудил, нудил и в конце концов папаша сдался. Махнув рукой на сына, он сказал только.

— Твое упрямство, сынок, уже было причиной некоторых несчастий, и, без всякого сомнения, станет причиной еще очень многих. Говорят, что со временем люди умнеют. Тебя это, видимо не касается. Тебе нужна хорошая взбучка.

Ирокезов младший для видимости согласился и спустя три дня утренний бриз потащил семейную лодку из Амстердамской гавани в любезное его сердцу «неведомое».

Верный своему фатализму Ирокезов младший закутался в одеяло и уснул. Ирокезов-же старший сел на корму дышать свежим воздухом. Скрипела мачта, хлопал парус, ветер посвистывал в щелях между бочек с солониной. Баркас несся вперед, рассеивая справа и слева от себя тучи брызг.

Некоторое время Ирокезов старший, покачиваясь как китайский болванчик, наблюдал, как скрываются за горизонтом шпиль ратуши и мачты кораблей, стоящи в гавани Амстердама, а когда город и мачты скрылись за горизонтом он, достав зрительную трубу, начал разглядывать горизонт.

Горизонт был пуст, как дыра.

Пуст так же, как был пуст в тот день, когда Господь отделил твердь от хляби и задумался, что же делать дальше…

Ирокезову стало грустно.

— Отчего же это мне так тягостно? — начал вслух размышлять Ирокезов папа. — Отчего это у меня такое нездоровое томление на душе?

Несколько минут он размышлял над причинами обуявшей его тоски, но ничего не придумал и совсем расстроился.