Солдатский подвиг. 1918-1968 (Рассказы о Советской армии) - Никитин Николай Николаевич - Страница 57

— Зачем волнуешься? — мягко улыбнулся капитан. — Сам сказал, что даришь. Теперь моя тыква: что хочу, то и делаю. Давай нож!

Не спуская глаз с турка, Корнев передал капитану нож. Турок все еще смеялся, правда уже совсем тихо, и качал головой.

— Ай, какой шутник, начальник, кто тыкву режет?

Бурмин шагнул к свету. В его руке блеснуло что-то длинное, гибкое, вспыхнувшее сразу в солнечном луче переливчатым, холодным огнем.

— Так, — сказал капитан, — с начинкой. Молодец купец, хорошо придумал. На таких тыквах можно большой капитал сделать… только не сейчас… двадцать лет назад… Теперь много не заработаешь. У нас научились шелк лучше делать. Кому думал груз сдавать? Почему молчишь? Не хочешь разговаривать? Ну ладно, на берегу скажешь. Ставь парус! В Трапезунд не пойдешь — пойдешь в Батуми!

Хозяин молчал. Казалось, он так потрясен происшедшим, что вот-вот потеряет сознание. Пошатываясь, он сделал два шага назад, в глубину трюма. Рука его, ища точку опоры для сразу обмякшего тела, заскользила по обшивке судна.

Капитан мгновенно переменился. Лицо его стало жестким.

— Стоп! — крикнул он металлическим голосом. — Туда не ходить! Еще одно движение — буду стрелять! Лейтенант, поддержите купца, ему плохо. Помогите подняться наверх. На воздухе станет лучше. И смотри, купец, без фокусов!

Солнце сияло над морем и горами. Легкие волны, набегая на берег, наносили на него пенистую, пульсирующую гряду. Из темных горных ущелий сползали к морю пухлые облака.

На баке, под тентом, поджав под себя ноги, рядом с коком сидели оба матроса фелюги. У борта стоял старшина с автоматом на груди. В его больших и синих, как море, глазах играли веселые искорки.

Капитан одобрительно кивнул головой.

— Так, — сказал он, — правильно, Гурзуф! Приготовьте теперь канат, проверим днище фелюги. На всякий случай.

Косые, упругие струи дождя хлестали землю. Сквозь мутную завесу далеко внизу виднелось свинцовое море. Оно вздымало огромные валы и бросало их на прибрежные скалы. Ветер бил крупными каплями дождя в запотевшие стекла. Маленький домик пограничной заставы вздрагивал.

Капитан Бурмин встал из-за стола и прошелся по комнате.

— Не понимаешь? — спросил он, останавливаясь против Корнева. — Думаешь, капитан просто угадал, что на фелюге что-то неладно, и тыкву наугад резал? Нет, неверно думаешь. Почему — сейчас объясню.

Вот смотри, на столе лежит газета. Газета эта турецкая, торговый бюллетень. Здесь есть все, что нужно для купеческой души: почем табак в Измире, сколько стоит кишмиш в Стамбуле, где продается хлопок и шерсть. Предложений в три раза больше спроса. Это значит — турецкий бедняк затянул пояс до отказа и покупать уже ничего не может. Торговля совсем замирает. Ты говоришь: «Я в коммерции ничего не понимаю». Я тоже раньше ничего не понимал. На границу пришел, по-иному рассуждать начал. Когда служишь здесь, надо знать, как соседи живут. Потому что соседи у нас иногда совсем беспокойные.

Беру я эту газету и просматриваю. Вот последний номер. Там, где карандашом подчеркнуто, написано: в Трапезунде лежат горы арбузов — гниют, никто не покупает. Денег нет! Понимаешь? А купец везет еще одну гору, везет себе в убыток. Вот почему я сказал еще на берегу: плохой купец. Тогда это уже для меня было совершенно ясно. Но почему плохой? Вот это надо было выяснить, прежде чем делать выводы. Тут могли быть две возможности: либо купец совсем еще неопытен в торговых делах, либо введен кем-то в заблуждение относительно положения на рынке и торгового бюллетеня не читал.

Но кого мы увидели на фелюге?

Старого, опытного купца, который обманывает людей дольше, чем я живу на свете, и который двух шагов не сделает, если ему за это не заплатят. Такого не проведешь! Да и утверждает он, кроме того, что сам лично недавно был в Трапезунде.

Следовательно, оба предположения нужно было опровергнуть. И остается только одно. Купец врет: идет он не в Трапезунд и попал в наши воды не случайно. И, значит, товар везет не для продажи, а для того, чтобы глаза отвести, если попадется.

Гурзуф искал хорошо. Но искать надо было еще лучше. Когда спустились в трюм, меня как будто по голове ударило: тыквы! В тыкву умелый человек многое может спрятать…

Бурмин взял со стола пачку «Казбека». Лейтенант зажег спичку. Бурмин закурил.

— Спасибо, — кивнул он головой. — Теперь слушай дальше. Когда я вынул шелковый чулок, то удивился. Чулки сейчас у нас делают лучше. И в магазинах их сколько душе угодно. Сколько мог заработать купец? Нисколько. Значит, опять не то.

Но тут купец раньше времени себя выдал. Увидел, что игра проиграна, и хотел освободиться от самого главного. Инсценировал обморок и повалился на обшивку, как малокровная женщина. Кто на рискованное дело идет, у того голова так быстро не кружится, сам понимаешь! Я следил за его рукой. Ты, наверное, тоже заметил: он что-то искал! Тут уж мне гадать было не к чему. Бывали подобные случаи. Нажимается где нужно рычажок — и отрывается от днища то, от чего нужно непременно освободиться. Если бы купец успел, было бы то же самое. Потом на глубине в сотню метров попробуй найти доказательство — тот самый эхолот, что сейчас у нас в руках со всеми записями.

Капитан подошел к окну, по которому взапуски бежали струйки дождя.

— Видно, за промер дна у наших берегов где-то опять хорошо платят. Не на каждой такой посудине плавает коком специалист-гидрограф с высшим образованием! А о купце этом я давно слышал. Еще до революции на Кавказском побережье известны были два Наири — отец и сын, крупные контрабандисты. Ничем не брезговали для наживы. У таможенной охраны мимо пальцев уходили, всегда могли откупиться: большой капитал имели. После революции Наири у наших берегов не появлялись, но своих людей присылали. Вчера же сам Наири-сын к нам пришел. Видно, большой суммой его соблазнили. Однако от старого он освободиться не мог: контрабанду все-таки захватил. А может, то еще вернее, захватил для маскировки. Если будут подозревать на большее, скажет: «Я контрабандист, нарушитель таможенных законов, и только. Вот смотри, у меня чулки!» Купец не думал, что как раз именно его груз и вызовет наибольшее подозрение, не знал, что мы в курсе торговых дел Черноморского побережья. И вообще купец для сегодняшнего дня мало что знал. Вот и все. Ясно? Понимаешь теперь, для чего коммерцию знать иногда нужно?

Капитан замолчал, продолжая смотреть в окно. В комнате стало тихо. Даже дождь как будто совсем перестал. Потом сильный порыв ветра потряс стены. Яркая вспышка молнии осветила море до самого горизонта. С затянутых тучами горных вершин скатился к берегу дробный обвал грома, повторяемый эхом в прибрежных ущельях.

Аркадий Сахнин

ЭХО ВОЙНЫ

Ровно за три недели до сороковой годовщины Октября по Кировскому району Курска разнеслась весть: у железнодорожного переезда, близ ворот гипсового завода, кто-то заложил мину и снаряд. Об этом заговорили все сразу, будто новость передавалась не из уст в уста, а откуда-то сверху обрушилась на район.

Вездесущие и всезнающие мальчишки авторитетно утверждали, что найден не один, а десять снарядов, и даже не десять, а пятьдесят три. Перебивая друг друга, они рассказывали, как в сторону завода одна за другой пронеслись зеленые машины военного коменданта Бугаева и полковника Диасамидзе, как вслед за ними промелькнули «Победы» секретаря райкома партии, председателя райисполкома, председателя горсовета.

На дорогах близ завода появились усиленные наряды милиции и комендантский патруль. Всякое движение через переезд было запрещено. К вечеру запретная зона расширилась: уже не разрешали ходить и ездить по одной из прилегающих к заводу улиц.