Покажи мне, зеркало… (СИ) - Нури Ирада - Страница 19

Это было ужасно. При одной только мысли о том, что с моим Эрдемом может произойти что-то плохое, мне стало невероятно плохо. Прижавшись к нему крепко-крепко, я поцеловала его в щеку, только сейчас сообразив, как же он все-таки возмужал. Усы и небольшая бородка, что он успел отрастить в походе, очень ему шли, придавая бравый и лихой вид. Рядом с ним, я интуитивно чувствовала себя в полной безопасности, не боясь никого и ничего.

Брат больше не приезжал. Из писем матери, было известно, что Джабир все чаще удаляется из дворца и все более замыкается в себе. Более всего, его Валиде удручал тот факт, что ни одна из его наложниц так и не смогла от него понести, что грозило обернуться невообразимой катастрофой для его будущего правления. Его гарем продолжал постоянно пополняться, а наложницам единокровных братьев было велено принимать специальные составы, чтобы не дай Аллах, случайно не забеременеть, ибо всех их в этом случае ждала неминуемая гибель.

Меня та жизнь уже мало волновала, так как помимо матери и отца, там не было ни единой по-настоящему любящей меня души. Вся моя жизнь и дальнейшая судьба, были неразрывно связаны с Эрдемом, с которым спустя пять месяцев, нам вновь пришлось расстаться. В этот раз, ему поручено было во главе большого войска подавить мятежи, вспыхнувшие у восточных границ. Блестяще справившись с возложенной на него миссией, Эрдем, как настоящий герой с почестями вернулся в столицу, где султан самолично пожаловал ему кафтан со своего плеча и титул паши, позволяющий принимать участие в обсуждении государственных дел на заседаниях Дивана.

И вот теперь, когда подаренный султаном дворец был окончательно достроен, а благодаря Эрдему угрожающие покою государства мятежи были подавлены, было объявлено о предстоящей свадьбе.

К сожалению, мои родители не могли присутствовать на столь знаменательном для меня событии: хан не должен был покидать пределов своего государства, на трон которого мог позариться любой враг, ну а мама, ни за чтобы не оставила своего возлюбленного одного из опасения, что во время ее отсутствия, Зейнаб ханым не упустит возможности подослать к нему более молодую и красивую наложницу.

Ко дню свадьбы, большинство моих сестер были выданы замуж за беков и успели подарить своим мужьям кто сыновей, кто дочерей. Тем не менее, несмотря на это, они так и не смогли простить мне того, что самый желанный жених предпочел им меня, и потому ни разу за эти годы не поинтересовались тем, как я живу, и уж тем более не удосужились приехать на мое торжество.

— Простите, госпожа, — раздался над головой голос Сельджан — калфы, отвлекший меня от не слишком приятных воспоминаний, — пора.

Пора. О, всевышний, со всеми этими приготовлениями, я и сама не заметила, как наступил вечер. Приняв еще днем традиционное омовение с использованием специальных ароматических масел и благовоний, наряженная в прекрасные одежды и украшения, я, по-прежнему вертя в руках изумрудный перстень, поднялась. "Раз, два… три" — сделав глубокий вдох, я решительно надела кольцо на указательный палец правой руки и не оглядываясь вышла из покоев для того, чтобы в сопровождении целой армии слуг сесть в ожидающую карету, которая в мгновение ока должна была доставить в мой новый дом.

К этому времени, как мне объяснили, нетерпеливый жених также должен был принять омовение и ждать меня в своих покоях, где должна была официально пройти наша первая брачная ночь.

Сказать, что я боялась, было бы неверно. Я слишком давно, и как мне кажется хорошо успела узнать своего мужа, чтобы понимать: он не причинит мне вреда. Но, какая-то непонятная дрожь, все-таки была, и я сейчас, на пути к новой жизни, тщетно пыталась с ней справиться.

Тревога усилилась тогда, когда мы стали подъезжать к конечной цели маршрута: возле ярко освещенного дворца собралась огромная толпа народа, что-то громко выкрикивая и причитая. Мы остановились, но завидевшие нас стражники не позволили выйти наружу, а велели немедленно разворачиваться и возвращаться в султанский дворец.

Ничего не понимающая, встревоженная доносящимся до меня скорбным плачем и причитаниями, не совсем подходящими к такому радостному событию как свадьба, я попыталась ослушаться, но была чуть ли не силком водружена обратно, а возница, получивший четкий указ от стражников, хлестнул лошадей и на большой скорости понесся обратно.

Очутившись в гареме, я была немедленно окружена толпой рыдающих женщин, которые судя по всему, в массовом порядке сошли с ума. Удивленно озираясь, я пыталась найти хоть одного здравомыслящего человека, когда взгляд мой упал на появившуюся в проеме рыдающую свекровь, которую под руки поддерживали двое евнухов. Бросившись к ней, я взмолилась:

— Пожалуйста, объясните, что происходит? Почему все плачут?

Она подняла полные боли глаза, и я все поняла — Эрдема больше не было.

Кап-кап-кап…

Этим утром даже погода оплакивала смерть лучшего из людей. Говорят, что дождь — это божья благодать. С каждой капелькой дождя, на землю спускается ангел, и если в этот момент кто-то молится, то они присоединяются к молитвам людей, многократно увеличивая их значимость.

Сегодня, молились за молодого Эрдема-пашу, человека, которого все очень любили и уважали. Его внезапная кончина стала сильнейшим ударом для каждого, кто его знал, и тем сильнее была ненависть народа к негодяю, осмелившемуся совершить столь подлое дело.

Нет, пашу не закололи, и не задушили. Смерть, что выбрал для него убийца, была гораздо изощреннее, коварнее: пока паша находился в хамаме, кто-то успел заменить несколько свечей установленных по всему периметру бассейна, на отравленные. Именно аромат, не различимый от обилия благовоний, добавляемых в воду, медленно, но верно распространяясь по закрытому помещению и стал причиной смерти молодого жениха и пяти его слуг, помогающим совершать омовение.

Лишь через два часа, обеспокоенные тем, что господин до сих пор не вышел, слуги осмелились забить тревогу. То, что предстало их глазам, повергло в настоящий ужас: мертвые тела плавали на поверхности бассейна, а в воздухе витал подозрительный терпкий аромат, от которого у вошедших странным образом начала кружиться голова и заслезились глаза.

Срочно, еще по горячим следам, было проведено расследование, но оно, увы, не дало никакого результата — никто ничего не знал. Убитый горем Ибрагим-паша с молчаливого одобрения султана, велел янычарам не жалеть никого из тех, кто, по его мнению, проявил халатность и не смог спасти своего господина. Отрубленные головы массово слетали с плеч, но вернуть Эрдема к жизни они были не способны.

Кап-кап-кап…

Чувствуя, что мне не хватает воздуха, вышла на балкон и сорвав с головы черное покрывало, блаженно подставила лицо под падающую с небес благословенную влагу. Капельки дождя смешавшись со слезами стекали по лицу вниз увлажняя одежду, но мне было все равно. Что мне испорченная одежда, когда погублена моя жизнь?

За спиной послышались слегка шаркающие шаги, и следом за мной на балкон вышла моя несостоявшаяся свекровь. Резко постаревшая, она, казалось подобно мне, не замечала, что ее волосы и одежда пропитываются влагой. Глядя вдаль, где под дождем блестели и переливались воды Босфора, она, не оборачиваясь, произнесла:

— Мой сын, очень любил тебя, дитя. Одному Аллаху известно, сколько я отговаривала его от союза с ребенком, объясняла, что негоже молодому мужчине в самом рассвете сил, тратить драгоценное время на ожидания, предлагала создать для него гарем, но все без толку, он не желал ничего слышать ни о ком, кроме своей Фарах. Он и нас заставил полюбить тебя так, как любил сам…

— Султанша, я…

— Нет, не говори ничего, не надо, — по-прежнему не оборачиваясь, она подняла руку, призывая меня к молчанию, — мой сын желал видеть тебя счастливой, и будь он сейчас здесь, с нами, для меня не было бы большей радости видеть, как его прекрасные глаза загораются при виде тебя. Но, его больше нет… Что ждет тебя здесь, юная княжна? "Старый дворец" в котором ты проведешь свои дни в печали оплакивая радужные мечты о разрушенном счастье? Ты, никогда больше не сможешь выйти замуж и состаришься от горя и слез гораздо раньше, чем можешь себе представить… Нет, Фарах, ради сына, ради его любви к тебе, я так поступить не смогу. Ты вернешься в Гызылдаг, и по истечении срока траура, вольна будешь распоряжаться собственной судьбой так, как пожелаешь. И, если ты решишь выйти замуж за достойного человека, что ж, я готова дать тебе свое благословение, но… только уезжай, потому что каждый раз глядя на тебя, я буду вспоминать о сыне, которого насильно вырвали из моих объятий и закопали в холодной земле.