Орлята (Рассказы о пионерах-героях) - Томин Ю. - Страница 2

А вот, подняв руки, приближается к «нашим» полк марокканцев. Какое симпатичное слово — «марокканец»! Это что-то круглое, как горошина, и, пожалуй, вкусное. Наверное, марокканцы — толстые, добродушные, веселые солдаты. Им надоело воевать — очень уж жарко. Смотрите, они идут без оружия, подняв руки. Они сдаются. Навстречу им из окопов выбегают «наши» и кричат слова приветствия.

И вдруг на республиканцев обрушивается дождь гранат. Маленькие гранаты, они были зажаты в ладонях поднятых рук. Их специально изготовили для такого случая. Но убивают они не хуже обычных…

И вот уже карта Испании перестает быть красивой, а война — игрушечной. Ребята понимают, что война — это страшно. Но все же им хочется в Испанию.

Испания далеко. А фашисты уже здесь — в деревне Смердыня. Но все это произошло так быстро, что поначалу было трудно поверить в случившееся. А поверить все же пришлось. Фашисты входили в любой дом и брали все, что им нужно. Фашисты расстреливали людей, вышедших на улицу после девяти вечера. Ведь это проще — нажать спусковой крючок, чем выяснить, куда и зачем шел человек.

В те дни ребята говорили мало. Они смотрели, слушали, запоминали. Запоминали на всю жизнь.

Можно ненавидеть и прятаться.

Можно ненавидеть и мстить.

— Ребята, нужно что-нибудь делать, — сказал Коля. — Придут наши, прогонят фашистов, и получится, что мы тут ни при чем. Мы должны мстить. Поклянемся?

— Честное слово! — горячо подхватил Алик и добавил для верности: — Честное пионерское!

Маркс молча кивнул головой. Он всегда говорил мало, и ребята знали, что для Маркса достаточно и этого.

Начались поиски партизан. Осторожно ребята расспрашивали знакомых. Одни пожимали плечами, другие говорили: «Не лезьте не в свое дело», третьи спрашивали: «Зачем?» И на этот простой вопрос ответить было очень трудно. Мир изменился с приходом фашистов — теперь нужно было скрывать свои чувства и мысли. Ребята видели, что люди, к которым они обращались, ненавидели фашистов так же, как и они, но никто не отвечал прямо. Одни улыбались, другие хмурились, но ни те, ни другие не говорили ничего. И ребята понимали, что они правы.

Партизаны, которых могут найти ребята, наверное, не очень умелые партизаны. Но ребята все же не теряли надежды. Где только их не искали: в оврагах, в лесу, даже в заброшенных сараях! Однажды, когда ребята сидели в кустах у околицы, им встретился странный человек.

Был ясный осенний день. В чистом воздухе далеко разносился гул самолетов с немецкого аэродрома. Время от времени оттуда, из-за леса, вздымались тяжелые машины. Развернувшись, они выстраивались и уходили в сторону Ленинграда. Через некоторое время они возвращались, облегченные и как будто повеселевшие оттого, что остались целы и могут убивать снова. Низко над лесом заходили они на посадку — уверенные, неторопливые, как труженики. Из-за гула моторов ребята и не услышали шагов человека.

Он стоял перед ними и, чуть покачиваясь на длинных ногах, смотрел на них сверху. Он был в хорошем сером костюме, в белой рубашке и в галстуке. Он разглядывал ребят с любопытством и сначала показался не своим и не чужим, а просто странным.

— Хорошие самолеты? — спросил он, кивая в сторону аэродрома.

Ребята молча смотрели на незнакомца.

— Я понимаю, понимаю… — засмеялся незнакомец. — Война!.. Я — подозрительный человек. Так?

Ребята молчали.

— Я понимаю, — продолжал незнакомец. — Война… Но я стою и улыбаюсь вам, а вы не улыбаетесь мне. Почему? Когда встречаются в первый раз, то сначала нужно хорошо разговаривать, как друзья. Когда встречаются враги, то нужно разговаривать, как враги. Но ведь вы и я не враги. Так?

Было что-то странное в манере человека складывать слова. Русские слова звучали совершенно правильно и все же не по-русски.

— Я хотел поговорить с вами, как будто нет войны. Я понимаю, вам нравятся самолеты. Мне тоже нравятся самолеты. Я хотел раньше летчиком сделаться. Летать — очень хорошо. Верно?

И опять никто из ребят не произнес ни слова.

— Молчание — золото, — незнакомец засмеялся. — Когда я был мальчиком, я тоже мало разговаривал и много дрался. Все мальчики любят драться. Потому из них и вырастают хорошие солдаты. Правильно я говорю?

Да, он говорил правильно. Пожалуй, слишком правильно. Чем больше он улыбался, тем угрюмее становились ребята. Никто и никогда не был так терпелив с ними. И все же в дружелюбии человека в сером была непонятная им назойливость. Теперь уже никто из мальчиков не хотел заговорить первым.

— Я понимаю. Вы не хотите говорить. Это не страшно. Война скоро кончится, и мы будем разговаривать хорошо. Что будете вы после войны делать?

Ребята молчали. Но незнакомец не унимался. Никак нельзя было понять, чего же он хочет.

— Когда победит немецкая армия… — сказал незнакомец.

Ребята вздрогнули и подались назад. Незнакомец опять засмеялся.

— Я понимаю. Вы хотите, чтобы победила русская армия.

Об этом можно было бы и не спрашивать. На лицах ребят ответ был написан достаточно ясно.

— Я понимаю. Вы не хотите, чтобы победила русская армия?

Коля мотнул головой и посмотрел на друзей, как бы спрашивая их согласия.

— А вот хотим! — неожиданно сказал он и снова взглянул на друзей. — Хотим! Верно, ребята?

Алик и Маркс молча кивнули.

— Ты говоришь правду. Это хорошо, — сказал незнакомец весело. — Я тебя уважаю. Ты — рыжий, а рыжие счастливые. Может быть, действительно победит русская армия…

Незнакомец еще раз внимательно оглядел ребят и, резко повернувшись, зашагал к деревне.

— Чего он пристал? — спросил Алик.

— Фашист! — буркнул Коля. — Разве непонятно? Смотри, у него пистолет в заднем кармане.

И словно в ответ на слова Коли, человек в сером на ходу сунул руку в карман и вытащил портсигар, ярко блеснувший на солнце.

В школе стояли немцы. Занятий не было. Старые учебники хранились в погребе. Иногда ребята доставали их и читали вслух. Это было опасно. Даже в учебнике по арифметике встречались слова «СССР», «красноармеец», «советский». Расстрелять могли и за учебник по арифметике.

Через деревню на фронт проходили колонны немцев. Гул на земле и гул в небе… По-прежнему гудели, распаляя себя злобой, моторы над аэродромом. По-прежнему поднимались самолеты с русской земли и шли бомбить русскую землю. Казалось, не было силы, которая заставит их повернуть.

И вдруг в небе грянули пулеметные очереди.

Вихрем, через палисады, огородами, помчались ребята к околице. Они попадали на землю в кустах и лежа смотрели в небо. Смотреть было запрещено, за это тоже полагался расстрел.

Наверху шел бой. Медлительные бомбардировщики с крестами на крыльях, завывая, улепетывали в разные стороны. Откуда-то сверху, из-за облака, свалился на них зеленый «ястребок». Он был один. Короткой трелью он прошелся по спине «юнкерса», и тот вспыхнул сразу, как ватный. Огненным комом «юнкерс» врезался в землю где-то за лесом. Спустя некоторое время долетел грохот взрыва. А «ястребок» снова взмыл вверх и, кувыркнувшись через крыло, стал падать на спину следующему.

С аэродрома поднялись истребители. «Ястребок», словно ликуя, заплясал в небе, огрызаясь короткими очередями. Он пикировал, петлял, переворачивался и делал это так легко, так весело, что все это было похоже не на бой, а скорее на игру в пятнашки. И вдруг «ястребок» задымил и стал снижаться. Вся свора метнулась за ним, поливая из пулеметов беспомощную машину.

Ребята вскочили на ноги, забыв о том, что их могут увидеть. Они не верили, что «ястребок» может упасть. Скорее, это военная хитрость и летчик только притворяется и нарочно пускает дым.

«Ястребок», косо прочертив по макушкам деревьев, исчез. Ребята стояли, прислушиваясь. Взрыва не было.

Мальчики бросились к лесу. Никогда в жизни им не приходилось бегать так быстро. Они оступались, проваливались в колдобины, цеплялись за сучья, но не чувствовали боли ни от царапин, ни от ушибов.