Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич - Страница 17

Трубку на место Славик повесить забыл, и я еще услышал его залихватский свист, звук останавливающегося автомобиля и хлопок дверью. После этого какой-то добрый самаритянин вернул трубку на место, и все сменилось гудками. Вообще, была у Слона какая-то патологическая любовь к проводным телефонам — звонить же по собственному мобильному он люто ненавидел.

Я вступил в тапочки и пошлепал открывать форточки. Относительно свежий воздух урбанизированного города ворвался в комнату, подняв почти до потолка белоснежные гардины, и хлопнул дверью на кухню.

Джин обходил владенья свои, тщательно засовывая крохотный любопытный нос во все уголочки. Я разобрал собственный рюкзак, поставил в прихожей кошачий туалет, насыпав в него наполнитель. Миски установил на кухне, в белую сразу же налил воды. На кухню тут же приплелось это маленькое чудо, пока еще косолапое и неуклюжее.

Начинать хлебосольство с сухого корма не хотелось. Покупал я его для экстренных случаев как неприкосновенный запас. В холодильнике отыскался жареный зеркальный карп — не очень свежий (три дня как пожарили), но вполне еще съедобный. Я его покромсал небольшими кусочками и выложил в серую миску. Джин, урча громче двухкамерного холодильника, принялся жадно поглощать рыбку.

Открыв стоящий на подоконнике баллон с отстоявшейся водой, я затеял поливать цветы, одновременно пытаясь освобожденной от тапочка ногой включить стоящий на полу музыкальный центр. Когда это удалось, центр сообщил мне, что он — рекламная служба «Антикварного радио», а через какое-то время голосом Ветлицкой спел песню, в которой были строчки: «Теплая вода, золотой песок. К северу лицом, сердцем на восток». Я с удивлением отметил, что, судя по словам песни, сердце у певицы должно находиться с правой стороны, или, в крайнем случае, песня должна исполняться исключительно на Северном или Южном полюсе. Ну, или (уж в самом крайнем случае) кому-то просто свернули шею.

Я закончил поливать чахлики на подоконнике и принялся молоть кофе. Через десять минут в халате, взяв через его рукав ароматно дымящуюся турочку (пластмасса с ее ручки исчезла после празднования прошлого Нового года), я отправился в гостиную. В дверь постучали.

Равномерный стук продолжал раздаваться, пока я искал место для горячей турочки и шел к двери. На пороге стоял Слоновитый и радостно улыбался.

На ногах он еще держался, но качало его по всем пространственным координатным осям, а на временной он, похоже, сел на мель. На лице было написано простое, дешевое алкогольное «счастье». Которое завтра сменится несчастьем — уж кому как не мне знать и помнить об этом! Судя по всему, пил Славик со вчерашнего вечера.

Пакет в его руке красноречиво звенел. Я начал уже было делать вздох облегчения по поводу посещения моей скромной персоны пьяным Слоном со слоновьим же запасом алкоголя, как явственно почувствовал запах коньяка. И со злорадством подумал: «Ну уж тут-то точно ошибочка — от Славика определенно несет водкой и пивом», — и с надеждой на отрицательный ответ спросил:

— Коньяк?

Брови Славика изобразили нечто среднее между «А ты откуда знал?» и «Обижаешь — только водка». Он всегда удивлял меня способностью изображать на собственной физиономии противоположные, практически взаимоисключающие выражения, которые легко читались и друг на друга не наслаивались.

Я взял из его рук пакет и заглянул внутрь: бутылка «Арарата», какое-то красное сухое вино, коробка конфет и лимоны…

— Сейчас ты будешь отмокать. Ты мне нужен более-менее трезвым. Говорят, жизнь появилась в воде, попробуем тебя к ней вернуть. В смысле к жизни, — я вздохнул обреченно, поставил все на стол и пошел готовить джакузи, посадив Славика на табуретку расшнуровываться.

После того, как вода стала набираться в ванну, достал из заначки имени Самого черного дня последнюю сотню евро и пошел в ближайший магазин за хлебом, потому как его дома не было. Рядом с магазином было отделение банка, где я надеялся обменять валюту — рублей не осталось даже на такси для Ирки, которая должна приехать сегодня вечером.

Когда я вернулся минут через десять, неся хлеб, пельмени и яйца, о которых вчера напрочь забыл в торговом центре, Славик уже справился с туфлями и одним рукавом рубашки. Ванна была полна, и тепленькая вода в ожидании чьего-либо тела заставляла слегка потеть зеркало. Я прогнал Славика отмокать, взяв с него обещание не тонуть и не пить шампунь.

Пока он плескался, я успел убрать со стола, сварить пельмени, довести до ума кофе и порезать лимоны, умело соединив всю эту работу с чтением Джину лекции о вреде пьянства и алкоголизма, а также с сетованиями на отсутствие любимой женщины.

Расставив еду на журнальном столике, снова чуть не закурил. Очень уж хотелось затянуться этой чертовой отравой, запивая ее кофе. Неожиданно из ванной нарисовался Славик с протрезвевшим взглядом и мокрыми волосами. Натянутая наизнанку майка и сплошь запятнанные водой джинсы очень хорошо сочетались с чудными пузырями, которые он пускал изо рта. Сердце мое опустилось — последняя четверть флакона шампуня…

Про шампунь я сказал ему, разумеется, в шутку — даже у такого огромного оригинала, как Слон, не было привычки употреблять моющие средства вовнутрь. «Выходит, накаркал», — подумал я, но все оказалось несколько проще — Славик настолько пришел в себя, что решил почистить зубы. Правда, выбрал он для этого не зубную пасту, а тюбик крема для бритья (у него всегда было плохо с языками, а «shaving cream» или «tooth paste» как надписи несли для него абсолютно одинаковую смысловую нагрузку).

Говоря о том, что он начал приходить в себя, я поспешил. Это мне стало ясно после того, как я узнал, что он использовал в качестве зубной щетки. В ванной стоял почти целый блок этих щеток, и все из подруг и друзей, кто оставался у нас на ночь, с утра одаривались индивидуальным средством для чистки зубов. После чего на щетке царапалось имя, и она готова была ждать своего хозяина вплоть до страшного суда. Ну, или до ближайшего ремонта.

Дело в том, что щеток Слона в связи с его частыми посещениями и редкой памятью у меня было уже три. Он их сначала пытался запомнить по цветам, но, видимо, против была какая-то злобная Цветоаномалия — зеленая, синяя и красная щетки были подписаны соответственно «Слон», «Я» и «Слава КПСС». Сегодня же он почистил зубы желтой щеткой с каллиграфической надписью «Евдокия Петровна».

Евдокия Петровна — это хозяйка снимаемой мной квартиры. Ее муж, Саша, за поистине энциклопедическую эрудицию называл ее Дока, а она его — за казачьи корни — Сабля. Причем частенько делая паузу между слогами. Хотя, по логике, правильнее было бы Шашка, но тогда бы, увы, незаслуженно терялось столь значимое — особенно в моменты, когда Саша закладывал за воротник — мужественное окончание первого слова.

Я ничего не сказал Слоновитому ни про крем для бритья, ни про то, что неэстетично пользоваться предметами личной гигиены посторонних женщин, а просто отобрал чашку с кофе, за которую он схватился, и сказал:

— Евдокия Петровна сегодня будет пить вместо кофе молоко, — и пошел на кухню кипятить молоко, поймав его обиженный взгляд, в котором, кроме всего прочего, читалось: «Какого ж тогда отнимать у меня кофе, если Евдокия Петровна будет пить молоко» и «А кто вообще такая Евдокия Петровна, она симпатичная?».

Он курил, когда я принес молоко. Оно получилось с добавлением кофе, потому что турочку я мыть не стал — отключили воду. А разговор у меня к Слону был очень серьезный…

Слон был типичным сердцеедом — высокий голубоглазый блондин. Нельзя было сказать, что он семи пядей во лбу, но женщин это не особенно интересовало. Был он коммерсантом средней руки и при этом очень хорошо знал преступный мир города. Вести криминальную хронику в какой-нибудь газете было его сокровенной мечтой. Однако этому сильно препятствовал недостаток образования — я бы даже сказал, словообразования. И словосочетания. Слон упорно копался во всем городском мусоре и все это конспектировал — возможно, делая задел на будущее. И все равно неумение выражать мысли словами, не жестами, было серьезной — если не сказать, фатальной — преградой для его мечты.