Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич - Страница 11

— Я же вам сказал, что видел, как вы нарушили. Причем здесь визитка начальника городского ГИБДД?

— Да то, что ты видел, жене своей будешь рассказывать или маме. Он дистанцию не соблюдал… — видимо, именно про таких говорят, что его могила исправит.

— Дистанция определяется между движущимися автомобилями. Вы стояли на светофоре. Кроме того, он стоял от вас метрах в пяти — этого более чем достаточно, — полицейский что-то выписывал из документов в свои бумаги.

— Посмотрим, умник. Как, ты говоришь, твоя фамилия?

Капитан заинтересованно отвлекся от бумаг:

— По буквам произнести?

— Внятно, по буквам, какое отделение, кто начальник? — боров брызгал слюной, лицо его покраснело.

Гибддшник подошел к нему, возвращая визитку.

— Фамилия та же, что и на визитке. Инициалы в обратном порядке.

Толстяк замолк, отдирая мокрые брюки от необъятной задницы, и вопросительно посмотрел на блюстителя закона, отказываясь верить, что перед ним сын главного городского гаишника.

— Звонить будем или протокол подписывать? У-у-у, да мы еще и в трубочку дунем? — капитан искренне обрадовался, почувствовав алкогольный выхлоп.

В глазах борова рушился мир. Такая знакомая и простая вселенная привычных продажных отношений. Когда безнаказанность покупается и все остальное тоже. А то, что не продается, все равно можно купить — по знакомству. Похоже, для него созрел серьезный тупичок в этом уютном, но вонючем мирке…

А я подумал, что, если черные и белые полоски в жизни будут чередоваться с такой неудержимой скоростью, задница личной зебры Толика Толиковича наступит намного раньше ожидаемого мною момента. Интересно, если бы я знал, что она уже наступила — это добавило бы мне оптимизма?

Остаток вечера ушел на формальности с полицией и страховщиками. Толстяка пара дпсников, прибывших сразу после аварии, повезла на медицинское освидетельствование, так как дышать в трубочку на месте он отказался. Бесконечно долго я тащился домой — колесо сильно терло о смятое крыло, которое не удалось обратно выгнуть подручными средствами.

Дома незадачливого автомобилиста ждала одна лишь ванна — моя гордость и любовь. В свое время с разрешения хозяйки туалет с ванной объединили, старую чугунную лоханку изъяли, а на ее место водрузили неплохое джакузи. Стоило мне это сумасшедших денег, зато как уютно сверкало белоснежной керамикой шикарное джакузи на фоне мраморно-черной плитки!

К тому времени, когда я разложил купленные продукты, ванна была готова, и я, посолив воду ароматизированной солью с запахом бергамота, с наслаждением опустился в акриловый рай.

Ужин уложился в кружку кефира и венскую булочку, купленную в торговом центре. Дома адреналин от пренеприятнейшего вечернего инцидента и живительные водные процедуры позволили мне еще около десяти минут поваляться на кровати, пялясь в телевизор. Затем, осознав, что абсолютно не понимаю, о чем идет речь на экране, я из последних сил сделал красной кнопкой пульта финальный выстрел и моментально погрузился в сон.

Сон был, мягко говоря, занятным. Я осознал себя стоящим у белой двери, расположенной, как и сотни ей подобных, в огромном белом коридоре, наполненном людьми в обычной одежде и белых халатах.

Картинка напоминала сцену из сериала «Скорая помощь», только вот больничка была нешуточных размеров и радовала глаз небольшими странностями. На которые, впрочем, как это часто бывает во сне, никто не обращал внимания.

Переминаясь с ноги на ногу, у соседнего кабинета стояла девочка лет десяти с живым барашком. Барашек не блеял, а просто переводил свой грустный взгляд с одного посетителя этого бесконечного коридора на другого и что-то жевал.

Лицо девочки тоже было печальным, но не наполненным вселенской грустью, как у барашка, а каким-то сострадающим. Она не сводила глаз со своего питомца, который, при всей своей кажущейся вполне нормальной способности жевать и двигать кучерявой головой с выразительными грустными глазами, был абсолютно и бесповоротно плюшевым. Под брюшком у него даже виднелся вшитый в шов лейбл производителя.

Мне нравились такие цветные сны с элементами мультяшности — когда можно поговорить с томиком Шекспира, извиниться перед подушкой или попросить совета у стареющего на подоконнике кактуса. От таких снов пахло детством и вспоминалась давно забытая способность летать.

Я приободрился, душевный комфорт начал заполнять мое тело, перетянутое крест-накрест лентами с надписями «Пред жгучей жаждой опохмелки все остальные чувства мелки» и «Заслуженный гипотоник деревянного зодчества».

Из кабинета вышла женщина лет сорока, присела рядом на корточки и заботливо поправила на ребенке свитер с вышитым котенком. Провела по ее длинным белокурым волосам и с нежностью, ласково так сказала:

— Алена, я же тебе говорила, что, когда ты не можешь заснуть, барашков надо начинать считать со слова «раз», а не «один». Потому что у тебя со второго все барашки сбиваются в отару, им хорошо и весело, а первый так и остается один, и твой сон наполнен не космотаминами, необходимыми росту, а крадется временем, проведенным здесь.

Девочка улыбнулась:

— Спасибо, Ангелина Яковна, все время забываю, — повернулась к барашку и в тональности служебного собаководства скомандовала: — Один! То есть — раз!

Барашек улыбнулся глазами, состроил умильную рожицу и со звуком лопающейся жевательной резинки быстренько растворился в воздухе. Ангелина Яковна взяла девочку за руку и зашла с ней в кабинет.

Меня похлопали по плечу сзади. Я развернулся, напротив стоял низенький дядька, полный и почти лысый. С еле заметным зеленоватым нимбом вокруг головы и сложенными на спине длинными, до пола, крыльями, сливающимися с белизной халата. На груди у него болтался стетоскоп, подключенный к плееру, который висел на серебряном поясе.

— Ну что, террорист, ты по-другому перетянуться не догадался? — он искрил глазами в улыбке, которая, казалось, была размножена бесчисленным количеством подбородков, утомлявших коротенькую шею.

Я обратил внимание на свои абстинентно-гипотонические ленты, которые действительно были нацеплены на меня как-то не по-матросски: про похмелку, вертикальная, обогнув шею с левой стороны, ныряла в промежность, а вторая исполняла роль пояса. Я поднял глаза на него, всем своим видом как бы говоря: «Доктор, уколите меня чем-нибудь успокаивающим — я отдам колбасу».

— Да у нас тут полные непонятки, — взгляд толстенького добряка стал грустно-серьезным. — Куда только служба фильтрации смотрит… Ах, да, тебя же сюда из Эротических сновидений перекинули — мне Старший Эгрегор телепнул. Там две Конфетки обесточены минимум на час твоими ленточными крестами…

Он приподнял мне левое веко и пропел:

— Мда… Непонятка-непонятка, зови меня так… мне нравится слово…

Потом правой рукой провел над моей головой и уставился на свою ладонь, бормоча:

— Анальгетики по поводу головной боли, вызванной похмельем. Так-с-с… а это что? Да у тебя ломка! Кроме алкоголя еще и наркотик какой-то… новый, что-то я слышал о нем… Ну-ка, пошли!

Мы с ним шагнули в открывшийся кабинет, на двери я увидел очень уж знакомый геометрический рисунок — вписанный в красный круг зеленый ромб (или бубна? хотя нет — бубна зеленой не бывает!), пронзенный чем-то вроде золотой стрелы. Но вспомнить, откуда мне знакомо это изображение, я так и не смог.

Мне и сам коридор казался смутно знакомым, и этот добродушный подвижный толстячок тоже. Даже чувствовал некую реальность происходящего, хотя знал, что это сон. И был спокоен, как сотня удавов — совсем не боялся проснуться. С нетерпением ожидал грядущие события, обещающие быть интересными.