Тайна Солнечной принцессы-1 (СИ) - Ильина Ольга Александровна - Страница 21

Да, мы выжили, нашим родителям повезло меньше. Моя мама была дэйвой и не погибла от яда, но заговорщики пришли тогда не для того, чтобы оставить кого-то в живых. Людей и дэйвов добивали магией, мечами, кинжалами, арбалетами. Они не щадили никого и прекрасно осознавали, что убивая маму Теи — леди Мариссу де Томей, они свергали власть.

Леди Марисса была истинной нашего повелителя, а всем известно, что убивая истинную, убиваешь и ее дэйва. Повелитель умер спустя несколько часов, и казалось, что планы заговорщиков осуществились, что все кончено, что власть уже у них в руках, но юный, двадцатилетний повелитель Илларии, только-только прошедший посвящение, не пожелал так просто отдавать наследие отца, которого любил. Он жаждал мести.

Очень скоро заговорщики поняли, что вместо власти их ждет смерть, страшная и беспощадная. Инар не знал жалости, не знал усталости и уничтожал всех, кто даже условно мог быть причастен к заговору. Он «стирал» высшие Дома, сжигал их дотла, «стирал» семьи. Это назвали временем тьмы, временем огня, временем смуты, но именно это спасло тогда Илларию от полного распада. Это и поддержка молодого повелителя Матерью всех драконов.

         А когда все закончилось, когда большинство заговорщиков сгинули в небытие, пришло время восстанавливать полуразрушенную чисткой страну. И начал молодой повелитель с этого самого фонтана. Конечно, не сам это придумал. Мать всех драконов посоветовала. Так на месте камней вырос хрустальный фонтан, символизирующий хрупкость нашего мира, а подкрашенная алым вода — память о том, что в наших жилах течет одна и та же кровь, будь ты человек, дэйв, гном, дракон или же полукровка. Впрочем, Тея считала, что это память о событиях в Кровавых песках. Ведь когда-то точно такой же фонтан, только с обычной водой, стоял на главной площади нашего маленького городка полукровок.

         Так о чем это я? Ах да, о нашей столице. Она поделена на сектора и в центре своем венчается дворцом Правящего Дома. Каждый сектор принадлежит какому-то из старших Домов, младшие Дома обычно берут в аренду часть земли старших и обустраиваются там или живут за пределами столицы.

Мой же Дом — Дом Агеэра располагался аккурат напротив Дома Парс, разделенный как раз главной городской площадью. Я еще вчера узнала, что дедуля Парс на границе улаживает какой-то международный конфликт с соседним государством Парси (он у меня в дипломатическом министерстве служит), а дед Агеэра, напротив, недавно вернулся из поездки, инспектировал дальние драконьи гарнизоны.

         И если посмотреть на оба этих Дома, стоящих почти по соседству, то можно увидеть, насколько сильна разница между ними.

Дом Парс утопал в цветах, свете, зелени, был обласкан солнышком со всех сторон, а дом Агеэра вечно в тени, словно во тьме, возможно потому, что тень от дворца почти полностью закрывала солнце в этом месте. Чуть дальше, за домом, тень заканчивалась, и, казалось, что вот там обязательно должно быть солнце, зелень, цветы, но вместо этого сплошные каменные постройки, заборы, полигоны и драконьи площадки. Даже центральный особняк Агеэра был окружен трехметровым забором, спрятанный от всех и от всего, даже от самого себя. И как же я ненавидела это место, с которым меня не связывало ни одно хорошее воспоминание. Даже деда я ненавидела меньше.

* * *

         У центральных ворот уже стоял, поджидая меня, старый полукровка — личный слуга хозяина, прослуживший у него лет сто, наверное. Сутулый, седовласый, с землистой, дряхлой кожей, выцветшими глазами, он уже едва ходил, но был так же ворчлив, как и год назад, когда я была здесь в последний раз, и так же меня ненавидел, даже, наверное, сильнее, чем его любимый хозяин.

— Опаздываешь, дерзкая девчонка. Хозяин недоволен, — проскрипел Кахаар и открыл ворота, пропуская меня, но не моего молчаливого охранника. Так было заведено — во владения любого старшего Дома могли войти только по приглашению. Моего охранника никто никогда не приглашал.

         Кахаар относился еще к тому старому виду полукровок, которые свято верили в исключительность дэйвов и не просто мирились, а считали естественным свое положение слуги. В какой-то степени они даже гордились, что могли служить самому стержню Дома. Наверное, поэтому дед до сих пор его и держал — за преданность.

Сейчас времена изменились. Полукровки больше не хотят быть безропотными рабами, и повелитель поддерживает их в этом желании. Недавно даже был создан профсоюз полукровок — служащих, куда мог прийти любой слуга и пожаловаться на хозяина. Его жалобу рассмотрят, учтут, и если хозяин окажется виноват, то мало того, что лишится слуги, но еще и заплатит приличный штраф государству. Какому дэйву это понравится? Вот именно, что никакому.

Одни мирятся с таким положением вещей, другие сопротивляются в Совете, а некоторые, особо фанатичные, финансируют заговорщиков, которых официально вроде бы не существует, а не официально они до сих пор таятся среди тех, кто формально поддерживает повелителя. Кто бы что ни говорил, но двенадцать лет назад повелитель добрался не до всех. А жаль.

— Явилась наконец, — процедил дед, когда я вошла в гостиную особняка, такую же мрачную, как и весь дом Агеэра. Дед, как всегда подавлял своей внушительностью, заставляя меня ежиться и даже как-то мельчать. Его взгляд ясно давал понять, что он мной недоволен. — Присаживайся. Кахаар, принеси чаю.

Слуга поспешил удалиться, а я уселась на краешек кресла, напротив деда.

— Что это за концерт был вчера?

— Сирель де Лиар бросила мне вызов. Я не могла отказаться, не посрамив свой дом… сэр.

— А что так долго-то? — заинтересовался дед, а я даже удивилась и подняла голову, чтобы проверить, не ослышалась ли. Кажется, не ослышалась. Дед явно ждал ответа.

— Она заклинание раздвоения использовала. И огненные мечи… сэр.

— Хм, откуда несовершеннолетняя может знать подобные заклинания? — почесал идеально гладкий подбородок дед. — Кто-то научил? Надо бы разобраться. Пошли, покажешь мне все, как было.

— Но…

Я хотела возразить, сказать, что не могу сейчас. Я ведь только пришла, да и вообще, но дед возражений не принял, велел переодеваться и через пять минут быть в тренировочном зале. Я мысленно простонала, но даже не подумала о том, чтобы спорить.

Дед споров не любит, как и того, чтобы ему перечили. Здесь у тебя два пути: либо подчиниться, либо он тебя подчинит, третьего не дано. Я это еще ребенком усвоила, когда он в первый день наших, так называемых занятий, в меня ножичками кидался, настоящими, острыми, и попадал ведь. Я когда оттуда вышла, была на подушку для булавок похожа, вся истыкана. А дед даже лекаря не вызвал. Сам мне раны обработал, не переставая возмущаться моей бесхребетностью, и обезболивающего не дал. «Не заслужила», — сказал он тогда, а на следующий день вытащил меня из постели на заре и продолжил игры с ножичками, правда на этот раз я в него кидалась. Увы, ни разу не попала, но сам факт того, что можно было… В общем, странный он — мой дед. Изверг вроде, но справедливый изверг.

         Тренировочный зал не изменился, ни за год, ни за два, ни за пять лет. Мне кажется, в доме деда вообще ничего никогда не менялось, разве только Кахаар, старел и дряхлел.

— Ну что стоишь? Показывай, как дело было, — окрикнул меня дед, когда я встала у порога. Заходить не хотелось, но кого здесь интересует, чего я хочу? Вот именно, что никого.

Следующие полчаса я объясняла в лицах, что и как делала, где стояла, как вела себя Сирель, а он все спрашивал и спрашивал, и спрашивал, словно пытался что-то уловить. Но то ли не улавливалось у него ничего, то ли я плохо показывала, в общем, дед разозлился и решил воплотить все, так сказать, воочию. Очертил круг, произнес заклинание раздвоения, создал для каждой своей копии по огненному мечу и устроил мне новый забег с препятствиями. Не учел дед только одного, что он намного опытнее и сильнее Сирель, да и я работала не одна, а в паре с Али. Конечно, у меня ничего не вышло. Срезалась на первой копии, которая так меня огненным мечом приложила, что кровь из порезанной руки хлынула, аки фонтан на главной площади. Дед разозлился, велел мне подняться и сражаться. Пришлось подчиниться, валятся на полу чревато всякими неприятностями.