Танцовщица и султан (СИ) - Акулова Анастасия Сергеевна - Страница 35

В итоге напакостила я самой себе (ну как обычно).

— Да что ты опять путаешься под ногами? — Обозлился на меня главный повар — успевший изрядно мне надоесть круглый, как колобок мужчина с моржовыми усами, когда я едва не налетела на него с горой старательно вымытых тарелок, — Прочь отсюда. Придешь через полчаса, отнесешь обед.

Привыкшая к подобному я невозмутимо кивнула и, коротко поклонившись, убежала, схватив горстку еще теплых печенек. Султан не обеднеет, а мне очень хочется.

Пробравшись в сад (якобы меня послала туда работать главная тахри), я преспокойно гуляла по мощеным дорожкам, любуясь необыкновенными цветами, источающими одуряющий аромат, и, жмурясь от удовольствия, вдыхала полной грудью чистый воздух, поедала вкуснейшие печеньки в шоколаде, слушала мелодичное пение птиц, а потом…

— А ну стой, — Знакомый властный голос заставил меня замереть и подавиться очередной печенькой, — Что это ты здесь делаешь, илври, когда должна работать? — Подходя ко мне, со все возрастающим подозрением щурилась главная тахри, — Что это у тебя?

Смысла скрывать печенья не было, она их уже сделала. Все, что я могла — это состроить лицо честного еврея с виноватыми щенячьими глазками.

— Ах ты бесстыдница, — Видимо, возмущенная до глубины души, возопила страшным голосом эта старая стерва, — Воровать с кухни вздумала, да? Я так и знала, что ты вшивая воровка. Стража.

От этого визга я вздрогнула и сжалась, мечтая превратиться в пылинку. За всего один чертов месяц я столько насмотрелась на эти жуткие средневековые наказания, что лучше бы еще раз день в открытом море с каким-то обломком поплавала, чем почувствовала это на себе.

Когда услышала топот ног подбегающих стражников и осознала неотвратимость последствий, стало так жутко, что я совершила самый глупый из возможных в такой ситуации поступков: я… бросилась бежать. Причем бежать очень быстро, попутно запихивая в рот оставшиеся печеньки: если уж все равно придется пострадать, так пусть хоть будет, за что.

Поэтому спокойно работающие в тот "веселенький" день садовники имели возможность лицезреть такой вот "квест": бегущая со всех ног я, с безумными глазами, хомячьими щеками, перемазанными шоколадом и с набитым ртом, позади, ненамного отставая, ничего не понимающая стража из четырех мужчин, ну а после них — награждающая меня красочными эпитетами пожилая тахри, причем бегущая на удивление прытко для своего возраста.

Неизвестно, сколько продолжалась бы эта трагикомедия, если бы снова не случилось это.

Запыхающаяся, сносящаяся все на своем пути как локомотив я на очередном повороте врезалась в повелителя, спокойно идущего к замку, явно только с дороги, при этом чуть не сбила его с ног. Снова.

— Милая традиция. — Усмехнулся он, удержав испуганную, тяжело дышащую меня в вертикальном положении, а затем, разглядев мою злобную хомячью мордашку… расхохотался.

Под его веселый, слегка издевательский смех я угрюмо дожевывала печенья, и такую картину маслом застали сначала стражи, а потом и тахри. Все пятеро бессловесно замерли памятниками самим себе, с огромными такими глазами, будто смеющийся султан — это нечто из ряда вон выходящее.

— Что здесь происходит? — Подавляя "кашлем" смех спросил султан.

— Повелитель… — удивленно моргнув, первой отмерла тахри, низко поклонившись, — эта… илври, — злобный взгляд на меня и тщательно замятое нехорошее слово вместо последнего, — …пользуясь тем, что работает на кухне, ст… украла сладости, предназначавшиеся вам. Я всего лишь хотела наказать нахалку.

Хмыкнув, султан поджал губы, явно таким образом пытаясь сдержать смех — ибо глаза его смеялись, вопросительно взглянул на меня.

Я не знала, что сказать. Можно ли подобрать оправдание такой глупости? Вряд ли.

— В гареме кормят непонятно чем. Хоть бы раз дали сладости, или хотя бы фрукты. — Стушевалась я, понимая, как глупо звучат эти детские оправдания.

— Кхм… ясно. — Повелитель глубоко вздохнул, сдерживая рвущийся наружу смех, и уже спокойно добавил, обращаясь к тахри и страже: — можете идти.

Стража послушалась сразу: поклонившись, воины удалились, а вот тахри осталась стоять на месте с глубоко оскорбленным видом.

— Но, повелитель… так же нельзя… дисциплина… — неуверенно пробормотала она, однако тот жестом велел ей исполнять приказ, и если бы взглядом можно было убивать — я была бы уже мертва.

Поворот, однако…

Когда он снова повернулся к стыдливо краснеющей мне, в его глаза вернулись теплые смешинки. Сердце забилось с бешенной скоростью — приподняв мою голову за подбородок, заставив тем самым поднять взгляд, он с усмешкой провел большим пальцем по уголку губ, вытирая шоколад.

В шоке я не могла даже пошевелиться, не то что сказать хоть что-то, чтобы разрушить повисшую паузу — настолько нежным и глубоко интимным был этот жест.

— Никогда нельзя предугадать, из-за какого угла ты появишься, — насмехался он, — Впрочем, не зря ведь говорят, что счастье всегда появляется неожиданно.

Это он меня счастьем назвал?.. Серьезно, что ли?..

Ловя челюсть где-то в траве, я хотела бы выяснить поподробнее, что он имел ввиду, но он тут же перевел тему:

— Хочу показать тебе кое-что. — Сказано это было таким тоном, что заинтригованная я замолчала.

Он повел меня вглубь сада, в ту его часть, где я еще не была. По пути не забывал подкалывать, говоря, что я верчу головой, как ребенок. А где тут было удержаться, такая красота. Такие фонтаны, такие цветы. Дух захватывает…

— Смотри. — Улыбнувшись, он указал куда-то, и когда я проследила за направлением его взгляда… время остановилось.

Огромная клумба, размером с поляну, сплошь усыпанная… ромашками…

Замерев на вдохе, я разглядывала все это солнечное великолепие, как солдат, вернувшийся домой с войны. Я и впрямь будто на секунду вернулась домой…

В детстве, когда я была маленькой, мы с давней подругой часто убегали из поселка в ближайший лес, а там было поле — такое же, усыпанное ромашками, только помельче. И, набрав грибов да ягод, мы нарывали еще и огромные букеты этих простых, но таких чудесных цветов, и с улыбками дарили их родителям. Мои так и называли мня, ласково-ласково — Ромашка, в лучшие времена моей жизни, когда между нами еще не существовало еще никаких разногласий, когда у меня не было никаких забот… а букеты ромашек, поставленные в вазы, источали лесной аромат на весь дом… А мама, да и я тоже, очень любили зимними вечерами ромашковый чай с медом…

Этот запах — запах детства…

Сглотнув горький комок, застрявший в горле, я едва подавила отчаянное желание "искупнуться" в этих цветах, как это делала когда-то… И вдруг мучительно остро осознала, по чему же я так скучаю все это время: не по Айрасу и не по Тарисхону, а по дому. Дому, которого у меня больше нет.

Какое странное чувство — и больно, и радостно…

— Эти цветы очень редкие, — ворвался в мои воспоминания бархатистый голос султана, слегка приведя в чувство, — Древние называли их "соули", что означает "солнце". Они символизируют чистоту, яркость, тепло, жизнь и радость. Я хотел показать их тебе, потому что они напоминают мне тебя, но, похоже, ты их уже видела. Неужели они растут в Эардане?

— Да. — Немного хрипло ответила я (это и правда так, я их видела там пару раз). — Только их там мало и они мельче…

— Почему они вызывают у тебя грусть? — Пытливо взглянув в глаза, поинтересовался он.

— Грусть? Ни в коем случае, — как-то горько улыбнулась я, — Это мои любимые цветы, я обожаю их с детства. Просто… они росли рядом с домом…

— Если воспоминания о доме вызывают у тебя такую боль, почему ты сбежала оттуда? — Помолчав, осторожно спросил повелитель.

— Потому что дура была. — Тихо ответила я, имея ввиду отнюдь не графский замок, но ему это знать необязательно.

…А вечером, вернувшись в ташлык, я нашла у себя на кровати большой букет ромашек и пару книг (видимо, то, что я отчаянно скучаю по книгам, ибо раньше читала взахлеб, он тоже понял, хотя я не говорила), и так и села, где стояла, окончательно убедившись, что меня не просто хотят затащить в постель, а методично завоевывают. "Причем очень успешно" — язвительно, укоризненно фыркнуло подсознание.