Степанида и 7 женихов (СИ) - Шкот НатАша - Страница 10

— Да ну?

— Конопатка! — Степанида задрала голову вверх, словно загадочный Конопатка обитал где-о там, — скажи мне, был кто-то живой во дворе? Если да — стукни один раз, если нет — два!

Раздалось два стука в дверь.

— Ладно! Фиг с вами! Но полотенце украли! — и рассерженная Степанида гордо удалилась в опочивальню.

— Хозяюшка, а хочешь Крапивка с волосами подсобит? — подлизывалась Лукерья, когда Степанида, едва не плача, пыталась разгрести копну на голове.

— А хочу! — смилостивилась хозяйка, — а то у меня даже расчески нет, не знаю, как завтра на улицу выходить!

«Век живи — век учись»

Волос коснулись нежно, словно котик хвостиком. Легкий массаж головы, осторожное дуновение воздуха. Степанидка откинулась на спинку стула и глаза закрыла.

— Лукерья, — позвала она, — расскажи мне, как именно Слагалицы людей сводили? Я вот пока не очень понимаю, в чем долг? Как выполнять его? Знакомить их надо? Или что?

— Что ты! Спознаются они сами! Тебе надобно управить, шоб спознались, да тернии с их пути прибрать!

— Хорошо, но как? Принцип расскажи!

— Ох… тутачки я не ведаю в мелочах…

— А как же мне тогда? Кто научит? Может инструкции есть? Книга магическая? Хоть что-то?

— Та в кровушке твои умения! — настаивала Лукерья, — как почнешь — сразу смекитишь.

— Да как начну? Издеваешься ты! С че-го? — начала выходить из себя женщина. Массаж головы возобновился. Успокаивала Крапивка.

— Ну… хто как… Бабка твоя, покойница — вышивала доли. А мамка ее — плела! А мамка мамки — вязала!

— Да что ж такое-то! — Степанида глаза открыла, а потом вспомнила, что собеседницу все равно не видит и опять закрыла, — вот как они это делали? Ты видела?

— Видaла! А как же!

— Вот расскажи. Подробно. Как бабушка, эти самые судьбы, вышивала?

— Ну… садилася, нитки брала, канву, иглу… Ну и давай узоры выделывать…

— Ни черта не понятно…

— Да шо тутачки кумекать! Очи прикрыла — само придёть!

— То есть, бабушка просто вышивала с закрытыми глазами и судьбы сами складывались? Так?

— Так!

— Бред! Хотя, ладно. Допустим. Бабушка вышивала, прабабушка плела. Что плела?

— Корзинки, ясно дело!

— Корзинки? — Степка едва не подскочила. «Час от часу не легче! Судьбы-корзинки!»

— Ну да, а ее мамка — носки вязала, да чулочки… — как-то уже нерешительно добавила Лукерья.

— Короче рукоделием занимались? А судьбы раз-два и сплетались сами по себе? — Степанида понимала, что ничего не понимает.

— Какой раз-два! Бывало по месяцу доли плели-плели, а те — ни в какую!

— А почему?

— Да всякие основания. Скажем, он родился, а судьбинушка его покамест — нет.

— А так бывает?

— А че ж не бывать? Не встречала нешто таких супружников? Он седой, а она молодка! Живуть — душа в душу! — в голосе Лукерьи появились романтические нотки.

— Встречала. И даже наоборот. Она седая и толстая, а он — красавчик и альфонс! — фыркнула Степка.

— Не, то не судьбинушка, то так! Баловство! — тоже фыркнула Лукерья.

— А бывало ли такое, чтоб совсем не получилось свести доли? — продолжала допытываться Степанида.

— Как не бывать… Бывало… — вздохнула охоронница.

— Часто?

— Не, у Евдотьи Ильиничны всего два разочка случилось. Вишь, те две пелеринки на подушках? Они самые…

Степанида удивленно воззрилась на накидки. Обычные такие, цветочки, веточки.

— Это судьбы? — воскликнула она, — никогда бы не подумала!

— Они, — опять вздохнула Лукерья, — убивалась Евдотья, расстраивалась, много разочков пробовала закончить — не сдюжила, не поспела.

— Почему? Что мешало?

— Она баяла, мол черно все… До половины дошла — дале связь счезaла…

— Хм… Ладно. А где остальные? Те, которые удались?

— Хто?

— Ну эти, вышивки остальные, корзинки, носочки? Продавали их Слагалицы?

Тут Лукерья захохотала. Задорно так, громогласно.

— Ты чего? — опешила женщина, — что я такого сказала?

— Да ты что… Как судьбинушку чужую продавать можно? Счезaли они!

— Как? Вышивки и корзинки исчезали? Куда?

— Не знамо куда! Как сплеталась судьбинушка — бац! И счезaли!

— Забавно… — протянула женщина. А потом опять спросила, — а что делать мне?

— Ты об чем?

— Я не умею шить, вязать… Ни крючком, ни крестиком. Никак! Не стоят руки!

— Как так? Нисколечко? — удивилась Лукерья, — баба ты, или хде?

— Я не баба, а женщина! — обиделась Степка, — ну вот не умею! Не мое это! Готовить — тоже не люблю. Ни борщей, не пирогов!

— А мож пошить смогёшь? Сорочку? Передничек?

— Неа, ты что! Я и иголки-то в руках не держала!

— А малевать могёшь?

— Нет!

— А песнИ писать?

— А что и так можно? В детстве писала глупые стишки…

— Глупые не нать! А вот песнь доли подошла бы…

— Нет, не умею…

— Беда, а не Слагалица! — вновь вздохнула Лукерья.

— Ну извините! — вспыхнула Степанида, — я на эту роль не просилась!

И тут же почувствовала ласковое поглаживание. Крапивка утешить пыталась.

— Знамо надо обучиться! — вынесла вердикт Лукерья, — хоть какому рукоделью!

— Какому? — тоже вздохнула Степанида.

— Покумекай сама… Можно по соседкам походить, они знамо умеют!

— Ладно, Лукерья, я подумаю. Утро вечера мудренее! Пойду пожалуй спать! Устала, сил нет! Спасибо, Крапивка! — облачилась женщина в бабкину теплую сорочку, постирала в тазу бельишко, чтоб завтра надеть и подошла к зеркалу.

Нет, не ахнула. Обомлела. Волосы, красивыми локонами, спускались уже до самых плеч. Степанида потянула за один, он пружинкой вокруг пальца обвился и подпрыгнул.

— Ничего себе! Подружки подумают завивку сделала!

Но это не все изменения. Брови у Степаниды вроде как шире стали, она задумчиво пальцем по ним провела, пошевелила. И черные такие! Как смоль! А раньше Степке приходилось их в салоне подкрашивать. А ресницы! Степка не выдержала и щипнула себя, вдруг сон? Не ресницы — метлы!

Смотрела женщина на себя и диву давалась. Вроде она. И не она. Словно из салона красоты вышла, в котором брови накрасила, ресницы нарастила, волосы перекрасила и завила.

— Мне, пожалуй, и косметика теперь не нужна! — восхитилась она, — еще бы похудеть! И — модель!

«Что думается, то во сне видится»

Спала Степка хорошо, крепко. И заснула сразу, устала за день. Эмоции вымотали, как Бобик тряпку.

А вот сны… Так скажем, горячие, были сны. Снились ей женихи вчерашние. Участковый, сосед и олигарх.

Стоят они все перед Степкой в чем мать родила и руки к ней тянут. А она смотрит на них и не знает, к кому подойти, один одного краше! Вниз глаза не опускает — стыдоба! А, ой, как хочется!

Олигарх самым решительным оказался, сделал первый шаг, по щеке погладил и сказал:

— Моя будешь, Амазонка! Никому не отдам! — и медленно пальцем по шее скользнул, в ворот уперся. Опустил взгляд ниже и принялся пуговки сорочки расстегивать.

А тут участковый сзади подошел, между лопаток погладил и на ухо прошептал:

— Зачем он тебе? Он старый! А я молодой! Любить буду, на руках носить… — и прижался к спине, за талию обняв.

Степка застонала, на грудь Тихого от слабости облокотилась. Да тут и сосед к соблазнению подключился. Тихо так подошел, по-военному. За руку взял и к груди своей приложил:

— Степанида Станиславовна! Военные — люди серьезные! Я мужчина в возрасте конечно, но не старик! С молодыми еще посоревнуюсь! И здоровье у меня крепкое, и питаюсь правильно! А любить, как буду! — и в глаза так серьезно глядит, с тоской, — устал я от одиночества! Заботой окружу, королевой себя почувствуете! — и, паршивец, медленно ее ладошкой по груди себя гладит. А грудь у него ничего… Рифленая, волос мало, кожа горячая.

На сорочке пуговки закончились, олигарх ее распахнул и в шею Степке носом уткнулся:

— Не слушай ты их, Амазонка! Что они дать тебе могут? Этот сопляк на свою зарплату тебя в золото и меха не оденет! А я одену… — от его слов мурашки по телу побежали, а губы олигарха шейку покусывают, к груди спускаются и продолжают: — а полковник отставной… с ним заскучаешь. А я тебе мир покажу! Звезду с неба достану! — Степанида задрожала, томлением охваченная, да тут еще участковый: