Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ) - Южная Влада - Страница 83

За неимением водителя ей пришлось самой сесть за руль. С трудом справившись с рычагами, Ольга выехала, по пути смяв створку ворот, на пассажирском сиденье рядом с ней тускло поблескивало в свете фонарей охотничье ружье отца.

Мужской клуб, где любил пропадать Виттор, встретил гостью сиянием света из многочисленных окон. Внутри рассказывали анекдоты и смеялись, пили коньяк, играли в карты и устраивали дружеские спарринги. Наверное, и любовниц развлекали — раньше Ольга старалась об этом не задумываться. Встречающий у порога слуга бросился было к кару, завидев благородную лаэрду, но тут же оцепенел и застыл на месте, когда с непроницаемым выражением лица она достала из салона ружье. Ольга прошла мимо слуги ровным шагом, держа оружие дулом вниз в чуть отстраненной от тела руке, как проходила мимо вешалки для одежды у себя в холле.

Комнаты ломились от гостей. Кое-где на лаэрду бросали удивленные взгляды, но особой паники ее появление не вызвало. Аристократка с ружьем — возможно, она просто приехала, чтобы отдать его мужу.

Виттор сидел в музыкальном салоне, держа на коленях девушку из майстр и наслаждаясь бокалом янтарного спиртного напитка и сигарой. Как и прочие, он лишь слегка приподнял бровь, когда Ольга остановилась перед ним. И даже когда она вскинула приклад к плечу, предвкушая забытую сладкую тянущую боль от отдачи, он не верил, что она делает это серьезно.

"Волнуешься, Оленька? Колотится сердечко? Выдохни, доченька. И на выдохе, между двумя ударами сердца…"

Первая пуля пробила череп Виттора прямо над левым глазом, оставив позади него на стене некрасивое бурое пятно. Немного крови попало и на девушку, которая едва успела в последний момент вскочить на ноги. Голосок бедняжки поднялся от нижнего регистра до верхнего за считанные секунды, как у заправской оперной певицы, и завибрировал на верхней октаве непрерывной сиреной тревоги.

Ольга надломила ружейный ствол, стреляная гильза звонко плясала на полу у ноги, а пухлые, украшенные кольцами пальцы лаэрды уже заряжали новый патрон. Со щелчком Ольга вернула ствол на место, вскинула оружие к плечу.

Вторая пуля вырвала еще кусок того, что некогда было безупречным красивым мужским лицом, а третья — завершила начатое. Почти обезглавленный труп сполз по креслу, расплескивая кровь. Виттор мечтал жить красиво и умереть тоже хотел так, чтобы им восхищались. Как-то раз он в шутку признался жене, что в идеале должен почить во сне, чтобы походить на мраморную статую, и те, кто придет с ним попрощаться, еще пожалеют, что такую красоту будут в семете сжигать. Он подумывал о бальзамировании. О том, чтобы его тело сохранили в первозданном виде и оставили где-нибудь в особом саркофаге на память потомкам.

Кого-то из присутствующих в музыкальном салоне уже вырвало при виде разлетевшихся в разные стороны мозгов, несколько девушек упали в обморок. Нет, эта смерть вряд ли вызывала желание рукоплескать.

Три выстрела — по одному за каждого из ее детей. Ольга опустила ружье и наконец-то смогла дышать снова. Она развернулась и ушла из клуба, по-прежнему чуть отстранив от тела руку, чтобы удобнее было нести тяжелое и длинное оружие, настолько шокировав благородное собрание, что никто даже не сообразил ее остановить.

Димитрий нашел мать в главном зале темпла темного и по привычке шагнул от порога в тень, чтобы не попадаться ей на глаза. Он не приходил сюда с тех самых пор, как проиграл последний бой, и теперь ощущал себя немного странно и знакомо: как в родительском доме, где знал каждый уголок, но где ему вечно не находилось места. Из отверстия в потолке бил солнечный луч, в нем, извиваясь, как в муках, проплыли клубы дыма — одна из свечей зачадила и погасла. Тихо и пусто, лишь в дальнем углу перешептывалась стайка нонн, они и приглядывали за лаэрдой, чтобы не натворила чего, и просто глазели и сплетничали. Димитрий перевел на них взгляд, и девушек как ветром сдуло.

Он снова посмотрел на мать, пользуясь тем, что она так глубоко погружена в мысли. Пропахшее порохом ружье он уже нашел в каре, брошенном в узком переулке: Ольга не очень-то старалась замести следы. Пожалуй, это ей даже в голову не пришло, и неудивительно, она ведь не привыкла убивать, как он, в перерывах между своей обычной жизнью. Она всегда была чистой, его мать. И красивой, как богиня.

Димитрий выдохнул и решительно шагнул из тени.

— Я приехал, как только услышал новость.

Ольга обернулась, ее глаза были подернуты туманной пеленой, пересохшие губы что-то шептали. При виде собеседника она издала слабый крик и отшатнулась:

— Виттор? Я же тебя убила.

— Нет, мам, это я.

— А, это ты… — непонятно, чего больше зазвучало в ее голосе: облегчения или досады. — А где мой мальчик? Где мой Кристоф?

— Криса нет. Никого больше нет. Остался только я.

— Зачем мне ты? Я хочу моего мальчика.

Ольга порывисто дернулась, собираясь уйти, а Димитрий крепко, но бережно обхватил ее и прижал к груди. Он давно уже превзошел ростом мать, поэтому подавить ее сопротивление ничего не стоило. Ольга пискнула и затихла, как птица, пойманная в сеть. Помедлив, он осторожно коснулся губами ее мягких, как облако, благоухающих дорогими духами волос на затылке. Вообще-то, ему нельзя было этого делать, она не разрешала ему к себе прикасаться, но он не устоял. Иногда он старался вспомнить, какие они на ощупь, но не мог и поэтому только воображал. В реальности шелковистые пряди оказались точно такими же, как ему хотелось: на свете нет ничего прекраснее счастливой материнской улыбки и ее волос.

— Мама, ты убила аристократа, тебя будут судить.

— Если мне нельзя Кристофа, тогда я хочу к Рамону, — капризно выкрикнула она и ударила сына кулачками в грудь. — Это ты отобрал его у меня. Ты. Мне сказали, что Рамон отказался со мной видеться, потому что боится за свою жизнь. Думаешь, я бы ни о чем не догадалась? Кого он может здесь бояться? Кого? Только тебя, мерзкое чудовище.

— Я не старался, чтобы ты ни о чем не догадалась, мама.

Наверное, Ольга приготовилась, что он станет все отрицать или оправдываться, но спокойное признание, произнесенное холодным тоном, выбило ее из колеи. Она всхлипнула и сменила тактику:

— Верни мне его, сынок. Верни мне хотя бы Рамона. Он обещал, что мы будем вместе. Я нужна ему даже без денег. Я люблю его.

Какой она была искренней и трогательной, когда просила. Димитрий постарался впитать глазами как можно больше из образа, чтобы хранить потом воспоминание рядом с другими: утренний запах выпечки, смеющийся голос и это ее "сынок", которое раньше Ольга произносила совсем другим тоном. И его собственный тон тоже стал мягким. Обманчиво мягким, потому что холод из его взгляда было не вытравить:

— Я не знаю, что такое любовь.

— Конечно ты не знаешь, — Ольга вырвалась, ее прическа немного растрепалась, серебристые глаза больше походили на озера безжизненного пепла. Ни следа трогательности, и картинки детства с хрустальным звоном рассыпались и исчезли. Она ткнула в сына пальцем: — Откуда тебе знать? Ты — воплощенное зло. Проклятый убийца. Ты довел нас всех до этого. Ты.

Мать кричала ему в лицо обвинения и проклятия, распаляясь все больше и больше, поэтому пришлось подождать, пока она выдохнется. Как только Ольга сдалась, он снова ее поймал и прижал к себе:

— Я не допущу, чтобы тебя судили, мама. Чтобы тебя обвинили и наказали, бросили в грязные катакомбы рядом с настоящими преступниками. Тебе придется уехать туда, где никто не найдет.

— Ненавижу тебя, — прошипела она в ответ и ударила его по лицу. — Не смей меня никуда увозить от моего мальчика. Ненавижу за то, что ты сделал с моей дочерью. Ненавижу.

— Да, мама. Я знаю.

Ольга отчаянно билась и сопротивлялась, но Димитрий все же вытащил ее наружу и усадил на заднее сиденье своего кара. Руки ей пришлось связать, иначе она грозилась выпрыгнуть или пыталась вновь его ударить, но даже связанная, мать продолжала забрасывать его проклятиями. Он так привык к постороннему шуму в башке, что уже через пять минут перестал к ней прислушиваться.