Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 33

Плохая новость, плохой бой, плохо, когда не стоишь в первом ряду и другие умирают там, где ты мог бы выстоять. А впереди уже пролилась первая кровь, и кто-то с криком упал на колени, а кто-то шагнул вперёд, замыкая строй. Белое Гнездо отступило.

Медленно, шаг за шагом отступали орлы. Их строй ещё не рассыпался, и на узкой дороге врагу не удалось обойти их небольшую фалангу, но скользили сапоги по камням, ещё один шаг назад и ещё… И снова впереди кто-то пропал, утонул в логосской железной лавине. Терпению Родрика пришёл конец. Он дёрнул за плечо стоявшего впереди и занял его место. Кто-то протянул ему пику, ладонь привычно обхватила гладкое древко, и Родрик дал волю радости, выплескивая ярость в одном коротком крике. Во второй шеренге — тоже бой. Перекошенные лица врагов, кровь и железо, и можно ударить пикой над плечом друга и почувствовать, как разрывает чужую плоть остро отточенное жало. Удалось отбиться и даже сделать шаг вперёд, отвоевать пядь скользких от крови камней, но пошатнулся раненый орёл, и пришлось прикрыть его щитом и ступить вперёд, оставляя раненого за спиной. И вот уже враг — лицом к лицу, его ярость и страх, провал распахнутого в крике рта и кровь на клинке. И между смертью и тобой — никого…

Шаг назад. Удар пикой. Толчок щитом. Короткая яростная атака, чтобы дать мгновение рвущемуся в бой орлу встать на место раненого друга. Удар боевого топора, принятый на щит, болезненно отдавшийся в плече. И снова шаг назад. Острая боль неожиданно обожгла голень, и Родрик пошатнулся, а логоссец вдруг замер, его занесённый для удара топор повис на мгновение в воздухе, и этого мгновения хватило лорду, чтобы твёрдо встать на ноги и направить пику в горло врага. И снова — шаг назад, и теперь уже его, раненого, кто-то дёргает сзади за пояс, а он не хочет уходить, но его не спрашивают, толкают плечом, отбрасывая за спину, прикрывая щитом. Пропущенный напоследок удар принимает кираса, но боль хрустнувших рёбер обжигает, и не вздохнуть. Ещё один шаг назад, Тай берет за плечо, что-то говорит, но Родрик его не слышит. Слева кто-то с криком падает в пропасть, то ли враг, то ли свой — не понять, грохочет по камням железо, и Родрик вдруг понимает: они отступили к самой Бесовой Полке, где по левую руку — крутой обрыв, а по правую отвесной стеной поднимается склон горы Тамарак. И ещё с опозданием понимает сказанное Таем: пять сотен, логосский резерв, встали в строй. Теперь и ему пришлось проявить терпение и отступать: ещё на шаг, ещё и ещё. Пока логоссы не поравнялись с белым камнем, повисшим над обрывом. И лишь тогда молча толкнуть Тая плечом и передать приказ, не облекая его в слова.

Первая шеренга логоссов вдруг замерла в неподвижности. Родрик звонко свистнул, заорал: «Отход! Живее, бесы!» Первый ручеёк мелких камней зазвенел по скале, чтобы через миг превратиться в смертельный поток. Логоссы взревели, не умом, животным чутьем нащупав опасность, смели обездвиженную первую шеренгу, бросились вперёд, камни загрохотали по щитам. Меньше сотни воинов успели вырваться, выплыть из каменной реки, став живым щитом между орлами и камнепадом. В бой они не рвались, впрочем, и их не добивали.

А когда утих гром и рассеялась пыль, Бесова Полка, а вместе с ней и Сумеречный перевал оказались погребёнными под грудой камней, мелкими шершавыми ручьями стекающими в бездну. Как дорога между Логоссом и цивилизованным миром перевал перестал существовать.

И тогда началось скучное. На склонах Тамарака показались воины Кейна. Защелкали тетивы, засвистели стрелы. По ту сторону новой каменной стены послышались крики. Родрик прикинул: Кейну отдали две подводы стрел, это сколько, тысяч десять? Даже при самой паршивой стрельбе должно хватить.

Родрик поглядел вокруг, нашёл Тайенара, жестом подозвал. Божественная лихорадка боя перегорала в крови, оставляя усталость и боль.

— Спасибо, Тай, — проговорил Родрик, крепко сжав ладонь эала. — Я твой должник.

— Оставь, лорд, — эал от волнения перешёл на панибратское «ты». — Я обещал Алю присмотреть за тобой. А ты дрался в первом ряду. Что бы с ним было, случись тебе погибнуть? Мне бы только и осталось, что забрать его и бежать куда глаза глядят.

— Зачем бежать, Тай? — удивился Родрик. — Вы — люди Белого Гнезда. Ренольд мне наследует. Разве же он обидит Аля?

— Аль — не вещь, его не унаследуешь! — окрысился Тай. И тотчас же смешался. — Твой Ренольд… Он мне не отзывается. С самого утра не отзывается.

Комментарий к Глава 16

“Щас” у нас для колорита, мы в курсе )))

========== Глава 17 ==========

Его привезли домой живым.

Восемь долгих дней заняла дорога в обход засыпанного перевала, по самому дну глубокого ущелья, по камням бурной речки, вверх по отвесным склонам. Их было шестеро, всё, что осталось от двух десятков самых молодых орлов, самых дурных, драчливых и отважных, самых безудержных. Каждый из них был ранен, но восемь дней они несли на плечах умирающего десятника. Его сына. Мальчишку восемнадцати лет.

Родрик думал о том, как мало он замечал этого мальчишку. Когда красивая молчаливая Эдмила, не замеченная в распутстве, объявила, что сын — его, Родрик поверил сразу. Вынес в холл тёплый нетяжёлый свёрток, объявил его своим сыном и думать забыл о нём. Мало ли их, чернявых орлят, под ногами вертится? По-настоящему Родрик заметил сына, когда мальчишке было лет шесть-семь. В ту весну лихорадка забрала его жену и дочь, а вместе с ними и строгую Эдмилу. Которая никогда ничего не просила у лорда, и растила сына одна, и умерла так же, как и жила: не доставляя хлопот. Родрик приставил к мальчишке учёного слугу, а также смекалистого пажа, чтобы работать с ним с оружием и заодно преподавать тонкую науку выживания в пограничной крепости. Иногда лорд и сам поддавался причуде скрестить клинок с малолетним забиякой, и именно тогда он понял, что Ренольд действительно его сын. Понял по мрачной решительности умереть, но не отступить, по злой радости боя, по презрению к боли. А когда исполнилось Ренольду четырнадцать, когда среди мальчишек, достигших возраста оружия, не нашлось ему равных ни в борьбе, ни в поединках на мечах, Родрик впервые испытал гордость за сына. Стал брать мальчишку в дозоры, приучать нести ответственность не только за себя. Через пару лет дал под команду десяток орлов помоложе, и Рен неожиданно легко принял на себя роль молодого лорда. И дальше уже сам. Сам доказывал свою годность людям Гнезда, сам завоевывал репутацию, которую нельзя унаследовать, а можно лишь сложить из опасных рейдов, из ран, полученных и нанесённых, из серебра, взятого в бою да честно поделенного с товарищами. И Родрик сына не выделял, гонял его, как любого молодого десятника, и снова как будто позабыл о нем. Да и времена были тяжёлые, война с эалами дорого обошлась крепости: едва ли не треть орлов, призванных в королевское войско, домой не вернулись… Да и другие дети завелись у Родрика: Метгар, умница, хитрец и лентяй, смешливая Рада, ещё не знающая, что она — дурнушка, и незнакомый ему сын, которого увезла под сердцем перезимовавшая в крепости дама из старинного рода столичных аристократов. Ренольд просто был. Родрик с трудом помнил время, когда его старшего сына не было.

А теперь он лежал на отдраенной до блеска лавке в лазарете, в комнате с белёными стенами, где пахло кровью, и горькими травами, и бедой. Родрик увидел глубокие порезы на бедре и на предплечье и большой черно-синий кровоподтёк на рёбрах. И разрубленное плечо у самой шеи. На две ладони вошел в тело вражеский клинок. Лекарь вздыхал, лекарь юлил. Говорил, что иные с такими ранами живут, а иные — умирают. Но по тому, что перебитая ключица осталась невправленной, Родрик заключил, что дело плохо.

Коснулся пальцами бледной щеки, пригладил ладонью спутанные чёрные волосы. Сказал тихо:

— Ну, что же ты так, парень? Доспех у тебя негодный, что ли?

И тут же подумал: «Может, и негодный. Может, и вовсе дрянной. Ведь он никогда не позаботился дать сыну хорошую кирасу, достойное оружие. А тот и не просил. Никогда и ни о чем».