Практическая романтика (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 45

— Ты ведь понимаешь, что сам себе это придумываешь?

Герман неожиданно уставился в пол, а потом и кивнул.

— Вообще-то, понимаю. Я цепляюсь, за что могу. Вдруг однажды попаду в яблочко, и ты от неожиданности скажешь что-то такое, отчего дышать легче станет?

Мне уже не хотелось его сразу прогонять — показалось, что поговорить начистоту давно пора. Может, сразу и надо было поговорить, тогда бы уже ни за что не цеплялся?

— Герман, ты мне не нравишься не только потому, что мне нравится другой.

— И это знаю. Даже если бы ты разбежалась с Юрой, то все равно бы кричала, что такие, как ты, никогда не посмотрят на таких, как я. Это же как ниже плинтуса упасть.

— Верно.

— Но это ничего не меняет.

— Что именно не меняет? Ты влюблялся когда-нибудь?

— Да. Сейчас.

Я вздрогнула. Потом обмусолю в голове это слово, которое сама первая произнесла. Но теперь начала волноваться и заговорила тише, чтобы это скрыть:

— Нет. Я имею в виду раньше.

— Да. В воспитательницу в детском саду и очкастую одноклассницу.

— И что ты делал? Доводил ее?

— Доводил. Мне было одиннадцать!

Я нервно усмехнулась:

— С тех пор мало что изменилось. В общем, я хочу сказать, что эта… симпатия просто пройдет.

— Давай проверим.

— Вот сам подумай, представь, что я больше не встречаюсь с Юрой. Ты всерьез думаешь, что ничего не изменится в твоем отношении? Сейчас все кажется таким острым из-за невозможности. Ты книг, что ли, не читал?

— Давай проверим, — повторил тем же тоном и поднял лицо.

Он не тушуется передо мной, не боится быть искренним, смотрит прямо — ему несложно на меня смотреть и показывать, что это ему несложно. Это немного пугает. Кажется, я к этим коротким, не свойственным ему, фразам не была готова, они задевают.

— Герман, что мне сделать, чтобы сейчас ты ушел?

— Поцеловать.

— И тогда ты ушел бы?

Он размышлял над ответом целых две секунды:

— Нет, конечно. Если ты меня сама поцелуешь, то я уже вообще никуда не уйду.

— Понятно, — я вздохнула. — Очкастая одноклассница-то хоть жива осталась? А то с таким дурным характером я уже ничему не удивлюсь.

— Понятия не имею. Я ее бросил после того, как она меня поцеловала. Как-то сразу отрезало. У Юрки надо спросить, я даже не помню, до какого класса она с нами училась.

— Ну вот! — я почти ощущала победу на кончике вздернутого вверх пальца. — Об этом я и говорила!

— Ну, выходит, я тебе сам путь к свободе случайно показал, — произнес серьезно и еще немного продержался, но потом все-таки полезла улыбка.

И у меня полезла — невольная. Просто у него отличное чувство юмора, и оно всегда не вовремя.

— Не буду я тебя целовать, Герман.

— Тогда давай я тебя. Я за нас обоих справлюсь.

Я пыталась хмуриться.

— Перестань уже. Я бы хотела, чтобы ты понял меня правильно, Герман. Ты про плинтус очень точно выразился — если бы я влюбилась в тебя, после всех свистоплясок, то перестала бы себя уважать!

— Нет, дело куда запущенней. Даже если бы ты влюбилась, то ни за что в этом бы не призналась. Кстати говоря, именно это и дает мне надежду — ты можешь просто врать.

И снова поворот к серьезности.

— А как же Юра? Тебя уже вообще он не волнует?

Я попала в больную точку, раз Герман сразу повернул голову к окну. Не торопила — пусть он сам сформулирует.

— Волнует, — признал совсем тихо. — Но я уже эту ситуацию миллион раз в голове прокрутил. Ну вот что поделать, если случилось вот так? Не жить теперь? Повеситься? Пусть морду мне набьет. Пусть полгода со мной не разговаривает. Пусть потребует что-то, что не так просто дать. Но все равно ведь как-нибудь разрешится?

Последнее прозвучало вопросом, на который я отвечать не хотела. Покачала головой и решила подвести его к главной мысли:

— Видишь, в чем проблема, Герман? Ты чувства других ставишь ниже своих. Пойди и набей Юре морду, не разговаривай с ним полгода, но не лезь в его отношения. Не хочется? Несправедливый обмен? Не потому ли, что твое кажется более ценным, чем его? Это если моего мнения не учитывать.

— Хренов философ, — он почти рыкнул. — Ладно, возможно, ты права. Если мы с ним относимся к тебе одинаково, то твое мнение и решает. Понял, постараюсь все-таки перестроиться. Наверное, правда, нужно время и сила воли. Я не буду больше тебя преследовать, можешь успокоиться.

Я поверить не могла, что нашла правильные слова и до него достучалась! Но Герман выключил свет и упал на противоположную кровать.

— Я все равно здесь переночую, потому что будет странно, если я вернусь из ночного клуба до того, как мог до него доехать.

— Хорошо, — смирилась я, потому что добилась куда большего. — И спасибо.

Он долго молчал, я уже решила, что уснул. Но вдруг он снова зашептал:

— Пожалуйста. Ульян… знаешь…

— Что?

— Мне очень жаль, что я сразу не сообразил — еще тогда, в троллейбусе. Ведь ты дала телефон, значит, у меня был шанс.

— Шанс был, — признала я. — Но до того, как я поняла, кто ты есть.

— А я, может, хотел, чтобы именно ты меня перевоспитала. Кстати, я очень покладистый, когда меня строго воспитывают. Это у меня со времен первой влюбленности, детская травма.

— Это никому не под силу.

— Скажи хотя бы, что я красавчик.

Его мучения были трогательны, я снова улыбалась в темноту.

— Ты красавчик.

— И если вы разойдетесь, то первым делом ты прибежишь ко мне. То же самое, почти те же отели, ты даже разницы не заметишь.

— Ни за что.

Он тяжело вздохнул.

— Может, поцелуй? Последний. У меня сила воли почему-то не врубается.

— Спокойной ночи, Герман.

— А если я к тебе перелягу и не буду ничего делать? Я вообще-то умею ничего не делать. Хочешь, меня свяжем? Я научу как.

— Спокойной ночи, Герман.

— Я так…

Он не закончил, осекся на полумысли и наконец-то подарил тишину. Но я слышала, что еще долго не спал. И сердце по непонятной причине ныло, хотя голова подсказывала, что именно так и должно быть. Ныло, хотя тому не было причин. Губы отчего-то начали гореть. И уж конечно, я отгоняла от себя любые мысли, способные объяснить мою бессонницу — невозможность отвлечься, когда в трех метрах от меня находился он. Завтра утром мы оба будем выглядеть так, словно вернулись с пьяной вечеринки. Интересно, он сможет выполнить свое обещание держаться подальше? Интересно, если у него получится, то у меня внутри перестанет так настойчиво что-то елозить? Веником туда-сюда, туда-сюда.

Я страшно не выспалась и слышала, когда он ушел, но вида не подала. Хлопнула дверь где-то в коридоре. И только после этого я выдохнула.

В обед Юра дернул меня в коридор для короткого разговора.

— Ульяна, съездишь сегодня со мной в отель к нашим? На ужин пригласили.

— Меня? — я чувствовала себя немного замороженной. — Меня-то зачем?

Он улыбнулся почему-то виновато.

— Помнишь, ты мне задолжала желание? Так что считай, я настаиваю. Никаких нарядов не нужно, подойдут джинсы с футболкой.

Я согласилась. Действительно, задолжала. Я ему не только это задолжала, потому с удовольствием помогу. Для чего бы ему мое присутствие ни понадобилось.

Для меня этот день стал откровением. Он оказался злым, раздражающим, спускающим с небес на землю, но притом и приносящим некоторое облегчение. В который уже раз я осознала, что среди людей не бывает ангелов или демонов, все мы являем собой уникальную смесь.

Стоило заподозрить неладное, еще когда Герман, услышав о наших планах, серьезно спросил Юру:

— Поехать с вами? Меня, вроде как, почти приглашали.

И Юра всерьез задумался, но затем мотнул головой:

— Нет, не в этот раз. Но спасибо, что предложил.

Я чуть насторожилась, но Герман глянул на меня и почти прошипел:

— Да не навязываюсь я к вам в компанию, успокойся.