Недостреленный (АИ) - Читатель Константин - Страница 76

На ходу поменял в куплете текст на "закатную" сторону, сейчас же нас белоказаки с запада теснят.

Отзвучала протяжная переливчатая мелодия. Слушатели сначала удивлённо молчали, потом кто-то возмущённо сказал:

— Это ж белогвардейская песня, казачья?!

— Тю! Где белогвардейцы, а где казаки, — поправил я его. — Казаки тоже разные. Казачья беднота у нас в красной армии воюет. А песня эта знаменитого донского казака Степана Разина, легендарного борца против царизму и за свободу трудящихся! Историю своего народа надо знать, — наставительно завершил я. Желающих возразить мне не нашлось.

А сильно после, поздним вечером, уже располагаясь под нашей бричкой на рогоже спать в обнимку с пулемётом, мне вдруг захотелось спросить Сталина, лежащего у другого колеса:

— Товарищ Сталин, а вопрос можно?

— Задавай, товарищ Саша, — отозвался он.

— Я вот про Степана Разина говорил и про царя тогда ещё подумал. А что с бывшим царём и его семьёй наша Советская власть собралась сделать? — вполголоса произнёс я.

— Этот вопрос в ЦК партии ещё не обсуждался, — помолчав немного, ответил Сталин.

— Вот какая мысль. Может я не так что скажу, но, думается мне, если их расстрелять, это большой вред Советской власти принесёт. А кто это предложит, тот либо скрытый враг, либо политически малограмотный.

— Кузнецов, что ты несёшь?! — послышался в темноте голос Ворошилова, лежавшего с противоположного боку от Сталина. — Ты ж и сам ещё необразованный и политически незрелый, а туда же, много ты понимаешь!

— А вы, товарищ Ворошилов, прежде чем с плеча рубить, послушайте, — предложил я. — Можно же пользу для народа извлечь. Во-первых, какая думка есть. Нам же нужно, чтобы быстрее война кончилась, и чтобы побольше населения от белогвардейцев отвернулось. А что, если бывший царь обратится к белякам прекратить братоубийственную войну против собственного народа, вдруг кто и послушает да и отвернётся от них?

— Белогвардейцы, что против нас воюют, товарищ Саша, — ответил Сталин, — воюют не за царя, а за буржуазию и эксплуатацию трудящихся капиталистами и помещиками. Они же и монархию в феврале семнадцатого свергли, чтобы самим править.

— Это-то я понимаю, — отозвался я. — Понятно, что далеко не все они, но вдруг сработает, и всё ж меньше людей воевать захотят. Может, из казаков кто одумается, всё ж легче будет.

— Думаю, обращение Романова не принесёт нужного результата, — спокойно возразил Сталин.

— Ну ладно, если с этой стороны нам без толку, то вот ещё что, во-вторых. У бывшего царя и у его семьи богатства много было, народом созданного. И золото с драгоценностями, и всякие счета и сейфы в банках. Наверняка и в иностранных банках есть. А иностранные банкиры те богатства Советской власти не отдадут. А бывшему царю они должны. Нам бы на эти богатства можно народу хлеба купить, голодных накормить. Или паровозов из-за границы — вон как с перевозками сейчас тяжело. Или вот ещё: есть такая машина, трактор называется, в Америке делают. Пахать может лучше коня, сеять на нём можно, тоже лучше выйдет. Урожаи поднимутся, хлеба много соберём. А то много ли с одной лошадью да деревянной сохой вырастишь. Только самого себя прокормить, если недорода не будет. Где ж хлеба на всю страну-то собрать?

Я помнил, что Российская империя была в числе первых экспортёров зерновых в мире. Однако, в начале двадцатого века её потеснили американские экспортёры: САСШ, Аргентина и Канада, а по ржи Россия проигрывала рынок Германии. И это при всём том, что по площади и населению Российская империя сильно превосходила эти страны, то есть по урожайности на десятину и по производительности на душу населения Россия находилась гораздо ниже всех этих стран. Объёмы экспорта империя вырабатывала экстенсивным способом и торговала по более низким ценам, чем американские и европейские производители по причине того, что первичной обработки урожая в России не проводилось, и зерно имело низкое качество с большим количеством примесей. Конечно, в производстве зерна на рынок, а не для собственного прокорма, большую долю в Российской империи имели крупные частные хозяйства, в которых кое-где пытались использовать механизмы и применять удобрения, однако процент механизацию труда и агротехники был на печально низком уровне. Кроме того, мелкие крестьянские хозяйства даже против своей воли тоже вынуждены были участвовать в зерновом экспорте, так как налогами, арендными и выкупными платежами, недоимками за прошлые годы у них забирали большое количество и того немногого хлеба, что они умудрялись собрать тяжёлым трудом.

Среднее внутреннее потребление на душу населения в Российская империя было очень низким. А если учесть сильную социальную неравномерность, то потребление крестьянской массы было ужасающе малым, и голод был частым явлением. Причём так сложилась ситуация не только на зерновом, но и на молочном и мясном рынках. В то время как империя занимала высокие позиции по экспорту сливочного мала и яиц, в самой России потребление продуктов животноводства составляло четвертую или пятую часть того, что во многих других странах признавалось необходимым для нормального существования. Многие крестьянские юноши, попадая в солдаты, впервые в жизни ели в армии что-то мясное. Была известна фраза царского чиновника: "Недоедим, но вывезем". Понятно, что у самих высокопоставленных чиновников недоедания не случалось.

— Не до твоих сейчас этих американских тракторов, — вмешался Ворошилов. — Не понимаешь ты главного в текущем политическом моменте. Надо казаков отогнать, беляков разбить, контру всякую победить. А ты — трактор! Спать давай…

Я в ответ промолчал, не стал спорить. Сталин тоже ничего не сказал, но была у меня надежда на будущее, что чрезвычайному комиссару по продовольствию мысль о механизации сельского хозяйства придётся по душе. А там и вопросы промышленности. Повернувшись на бок, я смотрел из под брички в чёрное небо с точками звёзд и не заметил, как заснул.

Проснулся я от криков рано поутру. Подскочив, спросонья стукнулся головой о дно брички, под которой спал. Вокруг бегали спешно подпоясывающиеся люди.

— Что случилось?! — вскочивший Ворошилов остановил бегущего бойца.

— Казаки!.. — на бегу ответил тот, с винтовкой в руках спеша на позиции.

Мы быстро поднялись, Архип принялся запрягать лошадей в повозку, мало ли что. Ворошилов, командир полка и Сталин тем временем в окопах смотрели на горизонт. Из-за далёких степных холмов показались неровные тонкие цепочки людей. Взяв свой бинокль в руку, я посмотрел вдаль: казаки шли сплошными рядами размеренным шагом, держа в руках винтовки.

— Пешие… — сказал командир полка. — Всё ж легче. С конниками нам бы не совладать.

У стоящего неподалёку бойца сложенная щепотью рука дёрнулась было вверх, но остановилась на полдороги.

— Пулемёта у нас нет, — пожаловался командир. — Многовато их, как бы не добрались до позиций, а врукопашную они в таком разе сомнут.

— У нас "льюис" есть, — сказал Ворошилов, покосившись на меня. — Хотя маловато его будет. "Максима" бы…

— У соседей имеются два, — поделился сведениями командир полка. — Мож поделятся?

— Архип! — позвал Ворошилов, смотря на шагающих казаков. — Архип, где ты там?

Архипка молча появился у него за спиной.

— Вот что, Архип, — обратился к нему Ворошилов, — запрягай коней в бричку и до соседей. Дорогу покажут, — и Ворошилов взглянул на командира полка.

— Покажем, — подтвердил командир обрадованным тоном.

— Берёте там "максима" с пулемётчиком и мухой вертайся взад, — продолжил Ворошилов. — Скажете, я приказал. Всё понял?