Недостреленный (АИ) - Читатель Константин - Страница 54

Тем временем, пока вчитывался и размышлял, Анастасия Матвеевна сварила картошки с луком, и поставила на стол в общей миске. Мы все вчетвером по очереди брали единственной деревянной ложкой кусочки горячей картошки и отправляли в рот, слегка обжигаясь, но нам троим есть очень уж хотелось, и ждать было невмоготу. Еда быстро кончилась, и Громов о чём-то задумался, потом произнёс:

— Я вот что думаю… Гимназия-то эта самая не так чтобы далеко отсюда. И дворик тот я знаю…

— Думаешь, можно подобраться? — задал я вопрос, мысленно вздохнув и догадываясь, что Громов в стороне стоять не будет, и Павел точно за ним увяжется, но, с другой стороны, с помощью знакомого с местностью Громова можно попробовать что-то изменить. Вдруг получится.

— Подберёмся, — Громов утвердительно кивнул.

За окном уже стемнело, когда мы вышли из дома приютившей нас громовской родственницы. Александр вёл нас с Пашей какими-то затемнёнными двориками, узкими переулками, перелезая через невысокие заборы. Улицы пошире пересекали быстро, из темных теней проулков оглядывая их на предмет наличия патрулей. Зашли в какой-то скверик с растущими деревьями, в темноте казавшимися чёрными. За ними стояло обращенное к нам внутренней стороной угла протяженное здание с тремя высокими этажами. Несколько вытянутых вверх окон второго этажа на фоне черных ночных стен светились неярким электрическим светом. По случаю летнего вечера оконные рамы были распахнут настежь, и из четырёх рядом расположенных окон, относящихся к одному большому помещению, доносились обрывки разговоров и телефонных переговоров. Чей-то решительный голос что-то утверждал присутствующим, словно находясь на митинге. Мы огляделись, и, не обнаружив никого вокруг, подошли вплотную к стене здания под освещёнными окнами. Непуганые все какие-то, подумал я, даже часового с этой стороны не выставили.

Я вынул из своего вещмешка две гранаты:

— Тёзка, ты пользоваться умеешь? — на всякий случай тихо спросил я, помня свои трудности по первому разу.

— Обижаешь, — улыбнулся тот и так же тихо ответил. — Я на фронте был, и медали имеются. Гранаты кидать обучен.

— Держи, одну тебе, — прошептал я, передавая Громову одну из гранат.

— А мне что? — почти беззвучно спросил Павел.

— А тебе вот, — тихо ответил я, доставая данную громовской родственницей бутылку, частично заполненную керосином. Откупорив её, в горлышко бутылки просунул тряпку, которая смочилась и пропиталась горючей жидкостью и свисала концом ткани сбоку. — Спички…

Пальцами показываю Громову на окна, распределив какое кому. Мы с Громовым проделываем манипуляции по вставке запалов, зажимаем рычаги на рукоятках, сдвигаем кольца и чеки на гранатах. Смотрим друг на друга, я киваю, и мы одновременно забрасываем свои гранаты в окна над нами. Павел в это время зажигает спичку, поджигает свисающую из горлышка бутылки тряпицу… Над нами гремят взрывы, гаснет электрический свет из окон, становится ещё темнее… И Павел с силой закидывает бутылку с подожженной тряпицей в своё окно. И мы как по команде втроём бросаемся в темноту сквера. Пробежав его, на другом краю сквера перед поворотом за угол оглядываюсь и вижу, как пламя начинает охватывать портьеру на одном из окон. Бежим непонятными дорожками и дворами. Главное, не отстать и не потеряться в ночном незнакомом враждебном городе, мелькает мысль, и я бросаю взгляд вбок и вижу бегущего Павла. Громов бежит впереди, показывая дорогу, тоже время от времени оглядываясь и осматриваясь.

Наконец, отбежав достаточное расстояние от места диверсии, запыхавшись, замедляемся и переходим на осторожный шаг. И вовремя. Перед переходом одной из улиц, высунувшись из-за здания, видим близко от нас бронированную махину на колёсах, с горящими автомобильными фарами. Это не броневик, а бронированный грузовик какой-то! Закрытая металлическими листами кабина, по бокам высокого кузова в двух выступах, как пушки на морских кораблях, торчат пулемёты. Вроде бы у кораблей такие выступы называются спонсоны, вспоминаю я. Сзади большая башня, из скошенной задней части которой выдаётся ствол пушки.

— Это наш "Гарфорд-Путилов", из автопулемётной роты, — прошептал Громов.

Дверцы бронированной кабины были распахнуты, и рядом с бронеавтомобилем стояли четыре человека в военной форме. Кто-то курил, кто-то вглядывался вдоль улицы в сторону центра города, откуда мы убежали, и где раздавались выстрелы и виднелись отсветы огня.

— Давай, Саня, иди вперёд, пленного из себя показывай, — говорю я Громову.

Он поправляет под рубахой за поясом спрятанный револьвер, наклоняет голову и начинает двигаться в сторону машины. Мы с Павлом с наганами в руках идём за ним. Выходим на улицу, проходим несколько шагов, и нас замечают:

— Кто идёт? А, комиссара поймали. Знатно его побили… — узнаёт кто-то Громова в лицо.

Мы подходим близко к стоявшим, и Громов выхватывает из-под рубахи револьвер:

— Всем стоять на месте! — громко и зло говорит он. — В пулемётном отделении есть ещё кто?

Павел и я наставили свои наганы на экипаж броневика, у которых только у одного был револьвер в кобуре, остальные, по-видимому, оставили своё оружие — винтовки — в автомобиле. Геройствовать никто из них не захотел.

— Пулемётчик ещё один и второй номер там, — отвечает несмело один из экипажа.

Громов направляет руку внутрь кабины через открытую бронированную дверцу:

— А ну выходи без оружия! Стрельнём враз, ежели что!

В броневике за местами водителя и командира был проход в пулемётное отделение. Из него вылезают двое парней и по указке Громова присоединяются к остальному экипажу.

— А в башне кто есть? — задаёт Громов вопрос.

— Нету там никого… Снарядов нету, пушкой не стреляем, — несколько человек мотают головами.

— Скажи мне, Саша, как шофёр шофёру, ты водить броневик умеешь? — задаю я своевременный вопрос.

— Кто за баранкой? — спохватывается Александр, обращаясь к экипажу. Из толпы настороженно выступает молодой человек.

— Садись за руль, — командует ему Громов. — И смотри у меня! — он грозит рукой с наганом. — Залазьте, товарищи… — это нам с Павлом.

Парень усаживается на место водителя, мы с Пашей пролезаем через место командира в пулемётное отделение броневика, Громов, с направленным на остальной экипаж револьвером, встаёт на подножку, держась за бронированную дверцу.

— Трогай, давай! — бросает он водителю. Тот нажимает какую-то кнопку, двигатель затарахтел, и через несколько секунд броневик трогается с места. — На Всполье езжай, — отдаёт сквозь шум Громов распоряжение, и водитель несколько раз кивает.

Громов переместился на сиденье и захлопнул бронированную дверь. Через открытые передние смотровые лючки мне было видно, как свет фар выхватывал из темноты участки дороги и стены домов. Автомобиль разогнался до скорости быстро едущего велосипедиста. Нас в пулемётном отделении трясло и качало из стороны в сторону. Стены изнутри были обиты войлоком, но не думаю, что для того, чтобы смягчать удары и толчки при езде, а скорее для защиты людей от возможных внутренних осколков броневого листа корпуса.

Через минут, наверное, двадцать езды и несколько поворотов снаружи раздались сначала удивлённые, а потом возмущенные крики. Проехав еще минуту-другую мы получили и более активный отклик — в броню автомобиля с грохотом ударило несколько пуль. Громов и водитель ниже опустили заслонки смотровых лючков на передней стороне кабины. Такие бурные приветственные удары по корпусу броневика сопровождали нас еще пару минут, затем автомобиль повернул и остановился.

— Станция Березай, кому надо вылезай, — пошутил Громов, и его слова подтвердили несколько выстрелов и пули, ударившие в броню.

Александр приоткрыл бронированную дверцу и крикнул в щель:

— Это военный комиссар Громов! Не стрелять! Свои!

— Чем докажешь, морда белогвардейская? — донёсся отклик.

— Я тебе щас свою морду покажу, а потом за такие слова тебе твою морду набью! — выкрикнул Громов в ответ.