Штрафники. Люди в кирасах (Сборник) - Колбасов Н. - Страница 59

— Вот и спросил бы оставшихся. Они-то знают небось друг друга!

— Опрашивал уже — не узнают. Их, говорят, тоже с бора по сосенке собирали.

— Выходит, помер Максим и хрен с ним. — Николай тяжело оглядел собравшихся. — Даже не знаем, куда и кому похоронку написать. Как же так, товарищи командиры?

— Думаю. — прервал затянувшуюся неловкую паузу лейтенант Волков, — что в штабе батальона списки составляли. Я выясню.

— Не надо, я сейчас сам туда пойду. Сколько бойцов осталось в строю? Всех, с легкоранеными.

— У меня двадцать четыре, — ответил Громов.

— У вас, Фитюлин?

— Девятнадцать и нет взводного командира.

— Застежкин?

— Тоже без взводного… В строю вместе со мной двадцать шесть человек.

— О выбывших командирах взводов доложу сейчас в штаб батальона. Пока их обязанности возлагаю на помощников. Для сведения: комбат Войтов тяжело ранен. Временно командиром батальона назначен старший лейтенант Пугачев. Что с боеприпасами и горячим питанием, старшина?

— Все в порядке, товарищ комроты, — с готовностью откликнулся Попов. — Патроны, гранаты, бутылки с горючкой уже доставили. И обед во взводах раздают.

— Спирт на весь списочный состав получили?

— Само собой. Я не господь бог, чтобы наперед все знать, — Попов обиженно поджал губы.

— Выдадите сегодня бойцам по полуторной норме. Остальное убрать и никому ни единого грамма.

— Это само собой, товарищ лейтенант! — Попов явно обрадовался такому решению. — Будьте спокойны. В такие морозы дуракам надо быть, что спирт сдать обратно.

Но командир роты уже отвернулся от него.

— Я иду в штаб батальона. За меня остается лейтенант Волков. Во взводах немедленно уточнить именные списки личного состава. Посты проверять через полчаса. У меня все.

Колобов застегнул верхнюю пуговицу полушубка, повесил через голову автомат, взял со стола меховые рукавицы и, не обращая внимания на появившегося с парящим котелком в руках Анисимова, вышел из землянки.

Заметно похолодало. Яркие звезды и кольца вокруг взошедшей луны обещали морозную ночь. На участке роты было спокойно, только в стороне, похоже, у Абрамова, размеренно дудукал крупнокалиберный пулемет, прошивая сгустившуюся темноту стремительными пунктирами трассирующих пуль. Над разбросанными среди заснеженных болот чахлыми рощицами изредка сверкали орудийные сполохи, да за взводом Фитюлина все еще догорала, смолисто потрескивая, исковерканная взрывом сосна. Откуда-то с немецкой стороны доносились резкие и унылые звуки губной гармошки…

Командир восьмой роты лейтенант Дудко увидел полковника Шерстнева и старшего лейтенанта Пугачева в траншее. Его сутуловатая фигура отчетливо выделялась на фоне заснеженной стрелковой ячейки. Несмотря на мороз, лейтенант стоял в расстегнутом до половины полушубке, опершись грудью на бруствер. Он издалека узнал командира полка и Пугачева, однако навстречу им не поспешил, подождал, когда они подойдут сами. Вытянувшись, четко вскинул руку к шапке-ушанке:

— Товарищ полковник…

— Потише нельзя? — Шерстнев вполоборота повернул к Дудко недовольное лицо. — Мы с вами не на плацу. Зачем так громко?

— Так точно. Можно и потише, — как-то иронично легко согласился командир роты и окончил доклад тише, чем начал.

— Как вы обеспечили свой правый фланг? — сухо спросил Шерстнев, подходя ближе.

— Фланг? А что фланг? — переспросил Дудко тем же хрипловатым басом. И можно было подумать, что он только сейчас вспомнил о своем открытом правом фланге и не знает, что ответить.

— Как вы обеспечили свой фланг? — еще суше повторил свой вопрос полковник.

— Все в порядке, товарищ полковник. На фланге я установил пулемет на изгибе траншеи, перекрыл ее завалом и выставил дополнительный пост. Завтра с утра опять пойдем вперед, так что зачем людей понапрасну мучить, загибать траншею?

— Понапрасну, говорите? А если они вас с утра пораньше танками оттуда придавят… Что тогда скажете?

Дудко молчал, видимо, заново переоценивая ситуацию.

— Боеприпасами обеспечены? — спросил командир полка.

— Частично, товарищ полковник, — с прежней легкостью ответил Дудко. — В патронах и автоматическом оружии не нуждаемся, обходимся трофейным, а вот гранат и бутылок почти не осталось.

— Почему? Чем у вас старшина роты занимается?

— С обеда еще за горячим питанием и гранатами отправился в тыл. Ждем, вот-вот появится.

Видимо, заметив в поведении командира роты что-то подозрительное, Шерстнев сделал один шаг вперед и подошел вплотную к лейтенанту. Дудко, спокойно и расслабленно улыбаясь, даже не шагнул в сторону, не отодвинулся.

— Так у вас и люди до сих пор не кормлены? — недобро спросил командир полка. — А ну-ка дыхните!

— Наркомовские, товарищ полковник. Честное слово, не больше.

— Комбат, он у вас что, всегда перегаром дышит?

Пугачев промолчал, а немного отрезвевший Дудко попытался оправдаться:

— Да что вы, товарищ полковник! Что я, маленький? На холоде ведь, с утра, для сугревки…

Такое объяснение Пугачев слышал уже неоднократно от своего ротного и не раз предупреждал Дудко о недопустимости его пристрастия к спиртному.

— Меры примете сами, комбат, — раздраженно бросил полковник. — И учтите, если тут что-то у вас случится, оба пойдете под трибунал.

— Лейтенанта Дудко я уже серьезно предупреждал, товарищ полковник, — сдержанно ответил Андрей. — Но у меня не только командира роты, но и выбывших из строя сержантов некем заменить. За весь день в батальон не дали из резерва ни одного младшего командира. Кроме того, в батальоне нет начальника штаба и замполита…

— Можете не продолжать, комбат. Начальника штаба получите, остальных изыскивайте сами. У меня во всех батальонах такое же положение. Младших командиров и взводных офицеров — некомплект на восемьдесят процентов. Сам я их нарожать не могу!

— А вам, — он повернулся к стоявшему молча Дудко, — я не советую еще раз встретиться со мной в таком состоянии…

Вернувшись на свой КНП, расстроенный Пугачев приказал связисту вызвать командиров рот и тяжело опустился в невесть каким чудом оказавшееся здесь потертое венское кресло. Кажется, он на минуту задремал, потому что когда поднял отяжелевшие веки, увидел напротив себя, возле раскаленной докрасна «буржуйки» жену — командира санитарного взвода батальона Соколову. Усталая, с испачканным сажей лицом, она сидела на снарядном ящике, бессильно опустив руки на колени. Заметив его взгляд, виновато улыбнулась:

— Что-то вымоталась я сегодня: больше ста раненых в тыл отправили. А сколько их еще в батальоне осталось… Разослала девчат по ротам и к тебе на минутку забежала. Устал, да?

— Ничего, — Андрей благодарно улыбнулся, но покосившись на сидевших в землянке связиста, писаря и ординарца, погасил улыбку. — Что с Войтовым, не знаешь?

— Нет, я в роте Абрамова была, когда это случилось, — Ольга протянула иззябшие на морозе руки к раскрытой дверце «буржуйки».

— И меня не было. Тут Шустряков оставался. Потащили комбата не по дороге, а напрямик, по полю, до берега километра три, не меньше. У тебя связи с медсанбатом нет?

— Нас телефонами не балуют, — усмехнулась Ольга. — Вот-вот девчата оттуда должны вернуться. От них о Войтове узнаем.

…А Петра Войтова в это время все еще тащили на шинели вконец выбившиеся из сил Шустряков и двое связных. До небольшого лесочка, в котором расположился дивизионный медицинский пункт, оставалось с полкилометра, и они торопились, пробираясь через попадавшиеся на пути траншеи и окопчики, воронки, спотыкаясь о припорошенные поднявшейся поземкой трупы.

— Куда вы меня несете? — раздался вдруг хриплый голос комбата.

Бойцы от неожиданности остановились и опустили шинель на снег. Войтов, опершись на уцелевшую правую руку, тяжело поднялся. С удивлением, смешанным со страхом, глядел на оставшуюся лежать на шинели свою оторванную по локоть левую руку. Медленно перевел взгляд на затянутую поясным ремнем культю.