Штрафники. Люди в кирасах (Сборник) - Колбасов Н. - Страница 57

— А ну, Роман, врежь ему еще разок, а то заметит их. Место открытое, все как на ладони, — приказал Медведев.

Однако вражеский пулеметчик, не обращая внимания на второй выстрел Смешилина, вдруг перенес огонь куда-то за траншею. Упорно, очередь за очередью, посылал в какую-то привлекшую его внимание цель.

— Товарищ лейтенант! Ведь это пушкари к нам на подмогу подоспели! Глядите, сорокапятку в воронке позади нас установили. Сейчас они вмажут этому пулеметчику!

Третьим снарядом артиллеристы умудрились попасть прямо в амбразуру, сметя снарядом и пулемет, и пулеметчика. Из дзота повалил черный дым.

Воспользовавшись благоприятным моментом, рота Колобова стремительной и злой атакой, окончившейся рукопашной схваткой с тремя разрозненными группами немецких автоматчиков, захватила третью вражескую траншею.

Теперь прямо перед ними бугрились под снегом развалины деревни Марьино. За ними, опоясывая деревню с западной стороны, тянулась следующая немецкая траншея. Скорее всего, это была наша старая линия обороны, подновленная и «перелицованная» немцами по-своему.

Присланную комбатом сорокапятку с первого выстрела разбила немецкая пушка, укрытая бетонным, колпаком прямо посреди улицы бывшей деревни: развалины Марьино оказались «зубастыми». Едва не под каждым фундаментом разрушенных домов оказались хорошо замаскированные пулеметные гнезда, охраняемые засевшими в щелях и бывших погребах автоматчиками. Первая же попытка захватить Марьино обошлась взводу Красовского лотерей чуть ли не половины личного состава. В этой атаке был ранен в руку и замполит Волков.

Теперь он сидел, привалившись спиной к стене траншеи и, стараясь делать это незаметно от командира роты, бережно «баюкал» перевязанную руку. Судя по его виду, рана была серьезная и замполиту рано или поздно предстояло отправляться в медсанбат. Его черно-копотное лицо, вымазанный чем-то маслянистым полушубок, сбившиеся на живот кобура и планшетка раздражали Колобова, хотя он и понимал, что замполит ни в чем перед ним не виноват. Повернись слепая фронтовая судьба чуть по-другому и они вполне могли бы поменяться местами. Но неудача последней атаки и ощущение собственного бессилия изменить что-либо в сложившейся ситуации требовали нервного выхода.

— Сколько раз тебе надо повторять, чтобы не лез со своим дурацким пистолетом вперед во время атаки! Или ты думаешь из этой «пушки» немецкий дзот продырявить? А теперь, извольте радоваться, единственный офицер в роте остался. А если со мной что случится?

— Ты уж извини меня, командир. Но я — политработник. И мне не к лицу других призывать быть героями, а самому прятаться за чужие спины. Не умею я так.

— Ты приказ комбата слышал — насчет командиров рот и их замполитов? О их месте в бою?

— Вместе с тобой мы слушали. Но и ты его тоже не всегда выполняешь.

— Считаю нужным поступать в соответствии со складывающейся обстановкой.

— Почему же мне ты в таком праве отказываешь? Конечно, из пистолета я дзот из строя не выведу. Но разве совсем уж бессмысленно то, что бойцы видят меня, пожилого и не очень сильного человека, рядом с собой? Разве они не понимают, что я мог бы и не бежать с ними в атаку, а пересидеть ее где-нибудь в траншее или воронке? А я бегу с ними, и они не могут от меня отставать, потому как совесть им это не позволяет!

— Вот и добегался…

— Да не расстраивайся ты. Поверь, возьмем мы эту деревню. Не знаю как, но возьмем. И в санбат я не пойду. Больно, конечно, но терпеть можно. До соединения с волховчанами дотерплю…

— Товарищ комроты, наши танки идут! — восторженно закричал стоявший немного в стороне Анисимов.

Колобов, чуть приподняв голову над бруствером, увидел три тридцатьчетверки, легко и красиво бегущие по развороченному снарядами полю к позициям их роты. Вот они проскочили траншею в расположении взвода Красовского и, не задерживаясь, стреляя на ходу из пушек и пулеметов, направились к развалинам Марьино. С ведущего танка за траншеей спрыгнул замполит батальона Пугачев. Подняв автомат над головой, он закричал: «За мно-ой!» — и, не оглядываясь, побежал за бронированными машинами.

— Вот тебе и итог нашего спора о политработниках, — счастливо улыбнулся Волков. Выскочивший из траншеи Николай уже не слышал его. Он видел, как дружно и напористо поднялись бойцы, и ощутил вдруг пьянящее чувство легкости и полной уверенности в успехе начавшейся атаки. Впереди, между остовами разрушенных домов, метались танки, круша в развалинах пулеметные точки. Порой они резко останавливались и, крутанувшись вокруг своей оси, «утюжили» щели автоматчиков.

Из укрытий выскакивали не выдержавшие напряжения боя немцы и поодиночке или мелкими группами бежали в противоположный конец деревни. Бежали к последней траншее своего опорного пункта, сопровождаемые ревом танковых моторов, лязгом гусениц, отрывистыми выстрелами пушек, треском пулеметных и автоматных очередей, взрывами гранат и могучим, неудержимым «ура».

И вот последняя короткая, но ожесточенная рукопашная схватка. Скопившимся в траншее вражеским автоматчикам бежать оказалось некуда. Путь к отступлению им отрезали прорвавшиеся дальше тридцатьчетверки, и гитлеровцы встретили атакующих с отчаянием обреченных. Крики, стоны и ругань смешались в какой-то исступленный и яростный вой, дополняемый отрывистыми автоматными очередями, одиночными выстрелами и хлопками взрывающихся гранат.

И когда все это вдруг кончилось, Колобов, взглянув на часы, не поверил, что всего десять минут назад они поднялись в атаку. Николай зачем-то потряс часы на руке, поднес их к уху, озадаченно послушал исправное тиканье механизма и неожиданно для самого себя хрипло рассмеялся.

— А все-таки мы их взяли, ребята! Ни хрена не помогли им дзоты!

Успокаиваясь, он глубоко вдохнул несколько раз свежий морозный воздух, оглядел видимый ему участок траншеи и приказал Анисимову:

— Передай командирам взводов, чтобы срочно уточнили и доложили потери. Пусть очистят траншею и выставят наблюдателей. Всем остальным обедать и отдыхать!

Свою ближайшую задачу рота выполнила.

В ясный морозный день двенадцатого января 1943 года над верхним течением Невы не было видно ни солнца, ни голубого неба. С севера на юг ветер нес бесконечную тучу удушливого черно-серого дыма взрывчатки и пожаров. Давящий на барабанные перепонки грохот орудий, надрывный вой пикирующих бомбардировщиков, взрывы бомб и снарядов, казалось, никогда не утихнут.

На левом берегу Невы вновь лилась кровь, гибли люди, горели селения и перелески, таял от жгучего пламени снег и коробился металл. Наступление развивалось трудно. За многие месяцы блокады Ленинграда немцы превратили свои позиции на подступах к городу в сплошной укрепленный район с разветвленной системой мощных опорных сооружений, с большим количеством противотанковых и противопехотных препятствий. И далеко не все они были своевременно обнаружены разведкой и уничтожены.

К сказанному необходимо добавить еще один немаловажный фактор — довольно высокое моральное состояние личного состава находившихся здесь немецко-фашистских войск. Не случайно операция «Искра» разительно отличалась от других малым числом захваченных в плен гитлеровских солдат и офицеров — они в плен не сдавались, стояли насмерть и отстреливались до последнего патрона.

И тем не менее наступление продолжалось. С неимоверным напряжением сил расширялся плацдарм, захваченный утром двенадцатого января на левом берегу Невы. Уже к середине дня в нескольких местах четырнадцатикилометрового отрезка реки были проложены переправы для орудий, средних и даже тяжелых танков. В центре наступавших боевых порядков 136-й стрелковой дивизии генерал-майора Симоняка продвигался, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, 269-й стрелковый полк полковника Шерстнева. На острие клина наступавшей армии оказался третий батальон старшего лейтенанта Войтова.