Штрафники. Люди в кирасах (Сборник) - Колбасов Н. - Страница 35

— Ты, что ли, Шустряк? — наклонился к нему Костя. — Да не скули ты, раз стонешь, значит, живой, заживет до свадьбы. А если не заживет, то и свадьбы, пожалуй, не будет. — И неожиданно для себя нервно, во весь голос рассмеялся.

— Чего ржешь, жеребец? — скривился от боли Юра. — Тебе бы так… Здоровый, гад, попался. Меня сапогом, а Леху Акимова тесаком саданул. Вон он, Леха, за мной лежит. Должно, амба ему…

В рукопашной схватке отделение потеряло трех бойцов. Четверо были легко ранены. Синяки, шишки и ссадины в счет не шли. На них некогда было обращать внимание: с открытого фланга приближалась еще одна группа гитлеровцев. Павленко приказал занять оборону по ходу сообщения.

— Ну-ка братва, выбрасывай фрицев за бруствер, чтобы не смердели тут. Автоматы, запасные рожки с патронами и фляжки оставлять, пригодятся.

Громову хотелось еще немного задержаться здесь, чтобы подмогнуть «братишкам», но нужно было исполнять обязанности связного. Передав Павленко приказ взводного ускорить продвижение вперед, он побежал отыскивать командира роты.

Штаб сводного штрафного батальона расположился невдалеке от берега, в тесном, но уцелевшем во время артподготовки блиндаже. Связисты протянули телефонную связь в роты, и Кушнаренко, заменивший умершего Терехина, смог, наконец, получить исчерпывающую информацию о ходе боя.

Продвижение вперед застопорилось, и роты несли все более ощутимые потери. Хуже всего обстановка складывалась на правом фланге. Командир двадцать шестой роты Лепилин погиб, взводами командовали отделенные, а противник, не считаясь с потерями, беспрерывно контратаковал.

Положив телефонную трубку, Кушнаренко некоторое время молчал. Потом взял со стола автомат, прицепил к ремню два запасных диска и уже на ходу хмуро бросил начальнику штаба:

— Ты вот что, Серго, командуй пока тут, я в двадцать шестую схожу. Там всех командиров повыбило.

Прибежав в роту, новый комбат организовал оборону. Две контратаки немцев были отбиты. А когда подошла небольшая подмога — два отделения, оставленные покойным Терехиным в резерве, Кушнаренко поднял бойцов навстречу снова накатывающейся на них цепи гитлеровских автоматчиков. Рукопашного боя немцы не приняли, повернули назад. Рота преследовала противника уже без Кушнаренко. Поднявшись навстречу врагу первым, он не сделал и трех шагов, упал с простреленной грудью на снег.

Несли его к переправе две санитарки — Нина и Вера. Комиссар был в сознании, но на вопросы девушек не отвечал, лишь едва заметно шевелил посиневшими губами. И девчата старались нести его осторожнее, не бросали носилки и не падали на землю, когда поблизости рвались мины, только пригибались. У самого обрыва остановились передохнуть и тут увидели, что Кушнаренко мертв.

— Что будем делать с ним? — растерялась Нина. — Здесь пока оставим или до переправы… Ой, мамочка… — вдруг тихо охнула она и прижала руки к груди.

— Нинка, ты что? Что с тобой? — испуганно вскрикнула Вера. Но подруга уже не слышала ее, ничком повалилась на мертвого Кушнаренко.

Вера припала ухом к ее груди — сердце билось. Тогда, наспех перевязав раненую, девушка уложила Нину на разостланную шинель и волоком потащила к берегу. От переправы навстречу ей бежал высокий военный без шинели и сапог. Весь мокрый, за спиной винтовка, на петлицах гимнастерки по красному треугольнику.

— Ты что, сдурел от страха, «герой»? — зло закричала на сержанта Вера. — Сапоги сбросил… Это надо же, «защитник»!

— Не шуми, рыжая, — отмахнулся от нее, тяжело переводя дыхание, сержант. — Катер наш раздолбали. Весь взвод потонул, а я выплыл. С Волги родом… Сама дотянешь подругу или подмогнуть?

— Ты лучше на передовой подмогни, — не приняла помощи Вера. Смахнув со щек слезы, опять ухватилась за полу шинели.

В воздухе послышалось шуршание приближающейся мины, и сержант, обхватив девушку сильными руками, повалил ее на землю. Однако Вера поняла его по-своему, с силой оттолкнула и вскочила на ноги. Тут же рядом ударил взрыв, и она, схватившись за живот, медленно осела рядом с Ниной.

— О чем вы только думаете, дуры! — закричал сержант, торопливо доставая бинты из санитарной сумки.

Он снял с Веры шинель, умело забинтовал вкруговую раненый живот и, положив девушку рядом с подругой, пятясь, потащил обеих к Неве.

— Ты потерпи маленько. Я осторожно, помедленнее вас тянуть буду. Тебя как звать-то, рыжая?

— Верой… А ее — Ниной… С Дальнего Востока мы…

— Долго жить, значит, будете. Дальневосточники да сибиряки, говорят, самый крепкий народ. Терпи, терпи… Еще немного осталось. Меня Семеном Козловым зовут. Запомни, может, еще встретиться доведется… — Неожиданно сержант отпустил полу шинели, выпрямился и, качнувшись, упал.

Теперь почти рядом с обрывом лежали рядом трое тяжелораненых. В сознании была только Вера. Превозмогая мучительную боль, боясь потерять ускользавшее сознание, она поползла к берегу. Ползла долго, загребая под себя сыпучий грунт. Вот и кромка обрыва. Вера дотянулась до нее и словно сквозь туман увидела внизу суетившихся людей. Совсем близко от нее что-то чавкнуло и унеслось ввысь, обдав лицо теплой воздушной волной.

— Ты чего высунулась, дуреха?! — закричал ей кто-то снизу. — Уберись! Тебе же миной башку снесет!

И Вера только тут разглядела метрах в трех от себя установленный на маленькой террасе миномет. Дымящимся жерлом трубы он смотрел прямо на нее.

— Тут раненые! — простонала она из последних сил. — Помогите им…

Она тут же потеряла сознание, уронила голову. Но к ней уже спешили бойцы…

Из всего батальона только взводу Колобова удалось отчаянным рывком ворваться во вторую траншею и после короткой жестокой рукопашной схватки овладеть ее небольшим участком. Спустя какие-то секунды после того, как остатки взвода зацепились за траншею, шквальный огонь крупнокалиберных пулеметов наглухо отрезал их от залегшей где-то позади роты.

Для Колобова бой словно бы раздвоился: там, за бруствером траншеи, шел один, от которого он был отрезан. А здесь, в траншее, — другой: слева и справа ухали гранаты, трещали автоматные очереди. Свои или чужие — не разберешь. Во взводе почти все обзавелись трофейными шмайсерами.

Определив на слух, что слева стрельба велась более интенсивно. Николай побежал туда. Метров через сорок он чуть было не налетел на сгрудившихся перед очередным поворотом траншеи бойцов отделения Медведева. Впереди кто-то, зло матерясь, стрелял из автомата.

— Немцы, подлюки! — повернул к Колобову разгоряченное лицо Рома Смешилин. — Там у них ход сообщения. Засели за поворотом и гранаты швыряют.

— Доставай лопаты, живо! Перекрыть траншею! — приказал Николай. — Медведев! Там, сзади, целый МГ с двумя лентами стоит, быстро неси его сюда. Двоих оставишь тут с пулеметом. За следующим поворотом — двоих с автоматами. Остальные за мной!

Не оглядываясь побежал в обратную сторону. Там картина повторилась. Немцы, растерявшиеся в первые минуты, быстро опомнились и теперь наседали, пытаясь вернуть утраченный участок траншеи. «Вряд ли им это удастся, — подумал Колобов. — Разве что перебьют всех». Деваться из этой траншеи было некуда ни штрафникам, ни немцам.

Перешагивая через ноги рассевшихся на дне траншеи бойцов, он вернулся примерно на середину захваченного участка. Вымотавшиеся за ночь и сегодняшнее утро парни отдыхали, перевязывали раны, подкреплялись сухим пайком, запивая из трофейных фляжек.

Выбрав место поудобнее, Николай осторожно выглянул из траншеи, стараясь рассмотреть вставший на пути дзот. Из бойницы изрыгалось пламя и низкие красноватые трассы пунктирами проносились над траншеей. Пулемет, надо признать, бил здорово. На поле никого не было видно: люди распластались по земле, попрятались в воронки и щели. А выше густо и пронзительно выли немецкие мины, кучно ложились пыльными взрывами метрах в ста двадцати от траншеи. Под таким огнем роты долго не пролежат, не удержатся…

— С успехом тебя, медведь уссурийский! — невесть как объявившийся в траншее Пугачев дружески хлопнул Николая по спине.