Штрафники. Люди в кирасах (Сборник) - Колбасов Н. - Страница 32

— Тут без вас старшина Попов заглядывал. Приказал Пищурину сухой паек получить. Значит, в бой пойдем? «Ударом грозным врага в упор», как в песне поется, — с наигранной бравадой поинтересовался Минин.

— Да уж в тыл теперь не пошлют, — подтвердил Николай. — Сегодня вечером оружие выдадут.

— Слава тебе, господи, как моя бабка говорила. Дождались светлого денечка. Одного не могу понять: с кем мы тут воевать будем? На этом берегу немцев нет, а через Неву ведь не сунешься. Куда в такую холодрыгу?

— Боишься, что отморозишь себе кое-что?

— А оно, это самое, все равно теперь ему уже ни к чему? — хохотнул Смешилин.

— Заткнись! — ощерился на него Минин. — Я знать хочу, чего ждать нам?

— Дополнительного пайка и представительной делегации с Большой Ивановской мануфактуры.

— Заткнись, говорю тебе! — окончательно потерял контроль над своими нервами Минин.

— Прекратите истерику, Минин, — одернул его Колобов. — О том, чего вам ждать, сегодня вечером комбат скажет. Заодно и двоих симулянтов перед строем судить будут.

— Это у нас умеют, — усмехнулся Петр. — Шлепнут рабов божьих, как тех двоих в Ленинграде.

— А что еще с ними делать прикажешь? По головке погладить и пожурить, да?

— Товарищ старшина, а откуда у вас часы шикарные со светящимся циферблатом? — заметил Шустряков обнову на руке Колобова. — На швейцарские обменяли, да?

— Нет. Всем командирам рот и взводов сейчас в штабе выдали, — объяснил Николай. — Так что забери свои швейцарские обратно. Они мне теперь ни к чему.

— Конечно, зачем вам двое часов? — обрадовался Юра.

Николай прилег на нары, стал присматриваться к бойцам. Каждый из них по-своему переживал томительное ожидание неотвратимо приближающегося испытания боем. Некоторые писали письма, другие возились с обмундированием, третьи лежали на нарах, бездумно глядя в потолок. Все понимали, что почти вплотную приблизились к рубежу, за которым для кого-то уже ничего не будет, а для кого-то снова продолжится жизнь, забрезжит надежда… до следующего такого же рубежа.

Всматриваясь в лица штрафников, Колобов старался понять их душевное состояние. Он был уверен в том, что большинство сознательно и честно готовят себя внутренне к крещению огнем и выполнению воинского долга. А кто-то, возможно, лихорадочно ищет какие-то варианты, чтобы как-то перехитрить судьбу и любой ценой сохранить жизнь. Но недаром говорится, чужая душа — потемки, а он, командир штрафного взвода, — не ясновидящий.

До слуха Колобова донеслось приглушенное урчание автомобильного мотора и голоса. Видимо, уже стемнело и привезли оружие с боеприпасами. Взглянув на ярко мерцающий циферблат часов, приказал возвратившемуся Пищурину поторапливаться с раздачей сухого пайка и поотделенно выводить людей к подъехавшим машинам.

Уже в полной темноте роты построились на лесной поляне.

— Смирно! Равнение на середину! — скомандовал капитан Аморашвили и доложил подошедшему Терехину о готовности сводного батальона к выполнению боевой задачи. Комбат не видел лиц бойцов, но по установившейся тишине чувствовал напряженное внимание, с каким люди ждали его слов.

— Через несколько минут, — тихо начал комбат, — мы пойдем с вами на передовую, сперва к Неве, а оттуда катера перебросят нас на занятый врагом берег. Там мы вступим в бой. Он будет нелегким. Будут раны. Будут смерти. Но если станем действовать дружно и напористо, потерь будет меньше. А вот замешкаемся — останемся там все, потому как отступать нам будет некуда. Поэтому, как бы враг не сопротивлялся, мы обязаны захватить его позиции, расширить плацдарм. Иначе к нам не смогут перебросить подкрепление, а одни мы там долго не удержимся. Хочу, чтобы вы это ясно знали.

И еще. Запомните главный закон пехотинца: как можно быстрее добежать до врага и убить его. Иначе он убьет вас. Простой закон. На войне все просто.

Терехин помолчал, стараясь уловить реакцию батальона, но шеренги стояли все так же безмолвно, словно ожидая от него еще чего-то, что хоть немного смягчило бы жестокость сказанного, подало бы людям какую-то надежду. Тягостная пауза безнадежно затягивалась и тогда комбат продолжил:

— Учитывая важность поставленной перед нами задачи, командование армии приняло решение после этого боя всех, и искупивших и не искупивших вину кровью, освободить из штрафных рот и зачислить в обычные части. Слышите, всех!

Последние его слова прозвучали громче. Голос комбата зазвенел как натянутая струна:

— Но знайте и другое. Если кто-то попытается отсидеться за спинами товарищей или проявит в бою трусость… Таких после боя расстреляем. Это тоже каждому из вас должно быть ясно.

По шеренгам прошел протестующий ропот, однако Терехин остался доволен реакцией бойцов.

— Обиделись… На правду не обижаются. Умели грешить, умейте и ответ держать. Вопросы ко мне есть?

Вопросов не было. Роты стояли молча, никто не шелохнулся в строю. Слышалось лишь тяжелое дыхание сотен людей, объединенных с этой минуты одной целью и одной на всех судьбой.

— Командирам рот вывести подразделения к месту погрузки на катера!

В ночь на 26 сентября 1942 года три штрафные роты под командованием майора Терехина заняли исходный рубеж вдоль правого берега Невы. От воды тянуло холодом. Временами вспыхивали осветительные ракеты и тогда темная вода становилась ярко-серебристой, зеркальной, а на бруствере и деревянном причале, сооруженном саперами этой ночью, мельтешили отблески бледного неживого света.

Изредка, для порядка, постреливали наши пулеметы. Берег, занятый немцами, молчал. Похоже, что враг был спокоен за этот участок и его больше занимали события, происходящие километрах в пятнадцати отсюда вверх по реке, в районе Ивановского. Там вот уже пять недель, с самого конца августа, не затихал грохот артиллерийской канонады и бомбовых ударов.

Прошел час, другой… Время близилось к рассвету. Неожиданно слитный грохот сотен орудий разорвал тишину. В следующее мгновение впереди раздались звуки разрывов, слившиеся тут же в сплошной надрывный гул. Темный и молчаливый противоположный берег Невы вспух в багровом зареве.

Николай увидел беззвучно раскрывающийся рот стоящего рядом Пугачева. И только наклонившись почти вплотную к нему, смог разобрать:

— …Подготовочка! Для нас «боги войны» стараются!

— А разве мы не тут, напротив, будем высаживаться? Куда они в сторону бьют? — прорезался тонкий голос Шустрякова.

— Куда надо, туда и бьют! — прокричал Андрей, всматриваясь в острое личико тщедушного бойца. Не понять: то ли радуется он, то ли страшится.

— Да я ничего, товарищ политрук. Я к тому, что плыть туда дольше придется. Случись что с катером — хана мне, я плавать не умею…

Отвернувшись от Шустрякова, Андрей что-то прокричал на ухо Колобову и, протискиваясь между плотно стоявшими в траншее бойцами, пошел во взвод к Орешкину.

Николай взглянул на часы и, выждав некоторое время, тронул за плечо Юру:

— Передай по траншее: приготовиться к посадке на катера!

В стороне послышался металлический голос Войтова:

— Саперам выходить к причалам! Вслед за ними первый взвод…

Колобов поднял свой взвод и побежал по ходу сообщения к берегу. Выскочили на песчаный откос и… залегли: берег оказался пуст. Ни катеров, ни мотоботов еще нигде не было видно. К счастью, с началом нашей артподготовки вражеские наблюдатели перестали освещать Неву ракетами. К лежавшему на холодном, влажном песке Николаю подполз Пищурин:

— Может, они по реке не смогли прорваться и теперь наступление отложат?

— Это уж не от нас зависит. Ты смотри, порядок посадки на суда не забудь.

— Как можно? — отозвался напряженным шепотом Виктор. — Помню все до мелочей. Только где же эта речная флотилия? Не случилось ли что?

— Если бы случилось, нас бы отсюда уже отозвали, — ответил Колобов, убеждая не столько Пищурина, сколько себя самого.

Он достал бинокль, но все равно ничего не увидел. И рокота двигателей не было слышно. Хотя разве услышишь его в этом грохоте?