В бой уходили десантники - Громов Иван - Страница 21

— Внимание! Говорит Москва! — начал диктор. — Передаем заявление Советского правительства…

Зятюков начал записывать: «Сегодня в четыре часа утра без объявления войны германские войска вероломно напали на Советский Союз, атаковали его границы…»

Вскоре о заявлении Советского правительства и выступлении В. М. Молотова знали все, но десантники пока еще и представить не могли о разыгравшейся трагедии на пограничных заставах и о последствиях главного удара фашистских группировок, который они нанесли по войскам Западного Особого военного округа.

В середине дня поступили свежие газеты. Но ни в передачах по радио, ни в газетах еще не чувствовалось смертельной опасности, нависшей над нашей Родиной: может быть, потому, что слишком резким оказался переход от мира к войне.

Завтракали десантники уже из котелков в районе сосредоточения, но опустевший военный городок продолжал жить. К складам и казармам подкатывали автомашины. Капитан Григорий Алферов, капельмейстер 214-й бригады, получил задание готовить семьи комсостава к отправке в глубь страны, а пока выделенные команды из красноармейцев отрывали для них окопы, чтобы они могли укрыться в случае бомбежки. Выдали им и противогазы.

А бригады и подразделения корпуса готовились к первым боям, получали патроны и гранаты. Запасы грузились в кузова автомобилей, предназначенных для буксировки 45-миллиметровых пушек. Командиры требовали автомобилей. А где их взять? Из-за нехватки автотранспорта предполагалось выполнить несколько рейсов. Иного выхода не видели.

В штабе корпуса с нетерпением ожидали возвращения из штаба фронта делегата связи. Под вечер он прибыл и доложил, что штаба в Минске, в районе университетского городка, уже нет, а куда он переместился, никто не знает.

Полковник А. Ф. Казанкин принял решение: 214-ю бригаду, в которой личный состав имеет от пяти до двадцати пяти парашютных прыжков, отправить в район аэродрома с готовностью к десантированию, если на то последует команда.

Все батальоны получили приказ на занятых ими рубежах окопаться и замаскироваться, выставить охранение и полевые караулы, продолжать доукомплектование, выделить команды для борьбы с вражескими парашютистами, о которых уже ходили слухи, научить бойцов практическому применению боевых гранат.

Десантники прибыли на аэродром пешими колоннами. Вдоль опушки леса отрыли окопы. Парашюты выложили перед ними аккуратными рядами.

А недостроенный аэродром ревел моторами. Экипажи самолетов готовились к старту в небо.

На другой день войны в воздухе появился косяк «юнкерсов», и турельные пулеметы — «шкасы» на бомбардировщиках нацелились в их сторону. По опушке леса через пост ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения и связи — понеслась команда: «Воздух!» Все заняли окопы и с каким-то любопытством разглядывали вражеские бомбардировщики.

«Наверное, достанется сейчас и этому аэродрому, и нам, — подумал Николай Павлов. — И почему техники не замаскировали самолеты?»

Разглядывал черно-желтые кресты на «юнкерсах» и Борис Пасечник из учебной роты. Он понимал, что турельными пулеметами самолеты на большой высоте не сбить.

Крайний из девятки «юнкерсов» вдруг отделился от строя и нацелился на аэродром. Из люков его посыпались черные точки — бомбы. По нему неистово хлестнули «шкасы». Через секунды воздух разорвали взрывы бомб. А огонь турельных пулеметов не угасал. Большинство из них строчило по восьмерке. Экипажи «юнкерсов», увидев на земле десятки вспышек, дрогнули. Лишь одна бомба рванула невдалеке от парашютов, разметала ранцы. Остальные грохнули в поле. Еще минута — и гул «юнкерсов» удалился, а тот, который снизился для обстрела самолетов, как показалось, задымил и скрылся за лесом:

— Наверное, гробанется о землю, — предположил Николай Прошутинский.

Для него начало войны не было неожиданным. Он чувствовал и видел, как страна готовилась к отражению агрессии. В бригаду Николай прибыл осенью 1938 года. Пришлось ему участвовать и в советско-финляндской войне, и побывать в небе Прибалтики и Бессарабии. По нагрузке на занятиях в последние недели, по частым кроссам, занятиям с движением по азимуту, освоению прыжков с малой высоты и питанию в поле по нормам сухого пайка он предполагал, что все это делалось неспроста, не по прихоти полковника А. Ф. Левашова. Война стучалась в дверь его дома — Страны Советов.

После этой бомбежки притихли даже балагуры. Вечером после ужина по опушке леса понеслось объявление: «На комсомольское собрание». Только посты и полевые караулы остались на местах. По решению командира бригады в батальоне капитана Николая Солнцева доклад сделал Павел Петров.

Его речь о задачах комсомольцев в войне с фашизмом оказалась короткой. Он повторил в основном слова из выступления по радио заместителя председателя СНК СССР и народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова, которое переписал в бригадном радиоузле. А задачи из него вытекали сами собой: мира уже нет, полыхает война, значит, нужно, не жалея ни крови, ни самой жизни, встать на защиту своей Родины.

Политрук артбатареи Петр Сергий, командир взвода сорокапяток Алексей Калмыков сидели на собрании рядом со своими подчиненными. Уже выступил командир расчета младший сержант Андрей Наприенко. Он говорил, что воины его расчета будут действовать в бою по принципу: «Малой кровью — могучим ударом». Он ссылался при этом на то, что военным наукам учились по суворовскому принципу: «Тяжело в учении — легко в бою».

— Разобьем врага на его собственной территории, — призывал артиллерист. — Даешь Берлин! Комсомольцы артиллерийской батареи выполнят любой приказ Родины и партии! — закончил младший сержант.

Первым зааплодировал ему номер расчета Александр Романчук. Его поддержали водитель Григорий Возниченко с Днепропетровщины и Павел Хрипунец, призывник с Житомирщины.

— Здорово наш командир насчет Берлина! — подал голос наводчик Саша Романчук.

Он призывался на Николаевщине. Все трое, будучи земляками, дружили и частенько подтрунивали над ленинградцем с улицы Воинова Сергеем Зориным. По должности он был в расчете вторым ящичным, и на нем друзья, попросту говоря, выезжали, когда на каком-то учении требовалось подносить тяжелые ящики со снарядами.

— Нема дурных, — обычно говорил Романчук. — Давай, давай! Тяжело в учении — легко в бою…

— Люди к бою готовы, — информировал А. Ф. Левашова после собраний в батальонах комиссар И. В. Кудрявцев. — Давай, комбриг, команду, и мы десантируем у Берлина.

— Далековато замахнулся, комиссар, — ответил Алексей Федорович. — Дал бы такую команду, но приказа, как видишь, нет. И связь со штабом фронта отсутствует. И потому будем ждать. Главное сейчас — связь, а там и команды последуют. Ты мне скажи, комиссар, что делать с Сашей Поповой? Машинистку ты, надеюсь, знаешь? Подала заявление о зачислении добровольцем в Красную Армию.

— А что, командир, придется уступить. Я ее не только знаю, но и видел уже подстриженную под мальчика. Говорят, что и мужа не послушалась, воевать рвется. Приходил ко мне и старший сержант Федор Долгов, упрашивал отговорить от такого воинственного размаха вольнодумную жену.

— Придется зачислить эту молодицу в бригаду, — подытожил Левашов, затем сказал: — Ты побывай, комиссар, в военном городке. Успокой семьи. Расскажи, что о них не забыли. Заодно к Леле зайди. Обрисуй ситуацию сыновьям Вилу и Владимиру. А я здесь боевую готовность бригады буду поддерживать. Поступит когда-то же приказ действовать.

В тот военный день пополнилась и 8-я бригада. Фельдшером 4-го батальона зачислили Зину Щемелеву. Произошло это просто. По окончании курсов председателей Красного Креста в Минске она поехала к месту работы, но в пути застала война. Попутная машина, на которой она тряслась по дороге в Евдобно, вернулась в столицу Белоруссии. Город бомбили. Жестокость войны поразила девушку: бомбы падали на жилые кварталы. Гибли старики и дети, мужчины и женщины. Минск горел.