Ведьмин Талисман, или Ловушка для архимага (СИ) - Нехищная Алена - Страница 21

— Что?

Я молчала, дрожа от холода. Башку раскалывал отчаянный кошачий вой. Черный умирал.

— Яра… ты что?

— Я… это… Ленарда Уларьевна, я правда не могу, я… Я переодеться хочу! Холодно очень и Майтина кровь… Да, я переодеться должна!

— Нет, ну что ты, ты что… — нетрезвые голоса, по воздуху плывет сигарный огонек. Неожиданно становится ужасно многолюдно. Дружный вой. В ночи вспыхивает огромный костер — бал окончен, дворец тает, трескается лед… Замок Фаты-Морганы живет только одну ночь, как и положено воздушным замкам. Светло, как днем — в небо взлетают сотни фаерболов, тьму раскалывают ветвистые плети молний…

Куратор ошеломленно оглядывается, жмурясь, и вдруг хватает меня за руку:

— Быстро!

Мы бежим к общаге! Она толкает меня за угол, в тень еловых зарослей, выдыхает, оборачивается…

— Кровь…

— Платье, — поясняю я. — Подол. Выжимать можно… вот она на снегу и остается…

Леонарда молчит. Ее колотит, как и меня — то ли от холода, то ли от новостей…

— Хорошо… Хорошо… Яра!

— Что?

— Яра, ни одна живая душа не должна знать о смерти адептки Кашет!

— Почему?

— Потому что… Яра, давай так — ты сейчас действительно идешь к себе в комнату, закрываешь дверь на замок, выпиваешь успокоительное и ложишься спать. И ни с кем не разговариваешь до завтра, а завтра я тебе все объясню. Ты меня слышишь?

— Да.

— Яра… я понимаю, какие у тебя сейчас чувства… тебе хочется кричать, говорить и спрашивать… но сейчас об этом… происшествии никто не должен знать, никто! Это очень важно! Ты понимаешь меня, Яра?

— Да, никому нельзя говорить. А почему?

— Я… Завтра ты все поймешь. Я все скажу. Нет времени… Слышишь, Яра? Обещай, что никому не скажешь! Ни одной живой душе, слышишь?!

— Да, я все поняла…

— Сейчас иди прямо к себе в комнату. Выпей чего нибудь успокоительного… Постарайся никому не попадаться на глаза. Дай руки…

Она сдавила мои запястья и по жилам медленно стало растекаться тепло. Энергия, да, спасибо, это именно то, что сейчас нужно, чтоб Черного спасти, правда, магистр попутно еще и колданула на меня что-то снотворное… Ничего, справлюсь.

Разодранная наволочка, подраное одеяло, лужа пахучая на полу и в перьях вся кровать…

Крохотное черное тельце вредителя и круглые, огромные глаза… я чуть не заорала. Черные, поглощающие любой свет глаза. Цвета пекельного огня, вот как это называется. Глаза цвета Бездны. Мне вдруг страшно стало даже подойти к этому существу, захотелось завизжать и выбежать из комнаты, но тут он тонко-тонко взвизгнул — на скулеж сил не осталось! Он умирает. Он отдал все силы и ему не осталось даже на жизнь…

Мало. Что я могла сейчас отдать — слишком мало. Еще это сонное заклятье, качественно куратор поработала, еле держусь…

Надо бы кого-то позвать помочь… Соседей? За окном треск феерверков, молнии, вопли, только-что взмыл огромный огненный дракон, в общаге пусто, ждать, пока наконец начнут возвращаться… Щас и Чернухи не станет, как и Майт… Ей я не смогла помочь… Если б на моем месте был нормальный целитель… кто знает… может, можно было… а я не смогла… и Черного не смогу… А он смог меня вытащить… Как он на меня смотрит, я не могу этот взгляд выдержать, ы-ыы…

Куратор Леонарда… Надо искать убийцу! Почему она сказала мне молчать?! Не могу… Мне надо куда-то бежать, что-то делать… Надо было вцепится в нее и все расспросить, вытрясти, это наверняка связано с Чокнутым… Я уже готова была сорваться, броситься на ее поиски или обратно в храм, я не могу думать, что Майт там одна, а я ничего не могу для нее сделать, даже отомстить. Только заткнуться и молчать в нашей комнатке, пока она там валяется на том проклятом алтаре! Спать! Да, именно это я должна сделать в ночь ее смерти, после того, как выпью успокоительное, разумеется! Многоуважаемая куратор Леонарда, видимо, тоже не совсем в своем уме. Она что-то знает! Возможно, имя убийцы! Почему я в нее не вцепилась?

Но Черный…

От истерики, бессмысленной и беспощадной, спасла единственная здравая мысль. Бестиарий!

Я бросилась переодеваться. Быстро, быстро… ненавижу снотворное… Бестиарий — отличное место, там и силой подживиться можно, и на жизнь поплакаться…

Вообще, все механические замки в Академии повешены недоброжелателями специально против меня. Потому что никого, кроме меня, остановить не смогут — любой уважающий себя маг владеет телекинезом. Я заколотила в дверь. Меня послали нетрезвым голосом. Я заколотила сильнее. Меня прокляли, но замок щелкнул.

На пороге стоял Главный Смотритель Бестиария в мятом смокинге и пытался сфокусировать на мне взгляд.

— Яра, эт ты, что ли? Слшла нвсть? Убвать за ткое надо!

— А у вас уже есть опыт?

— Чт?

— Вы кого-нибудь убивали?

— А откда ты зншь? — изумился смотритель.

— А как? Принесли в жертву богине?

— Чт? Зврюшкам прнес… Тк эт тайна…

— И кто это был?

— Не скжу! Ишь, рспршивательница ншлась… У мгстров поди спрси, или у рктора!

— А кого они убили?

— Мня! Сгдня! Свлчи… — он развернулся, и сгорбившись, побрел в залы Нижнего Бестиария. Тут, в вечной полутьме и вони узких клетушек доживали свой век результаты экспериментов магов-биологов, признанные бесполезными, опасными или просто отвратительными.

Внешность Смотрителя удивительно соответствовала месту работы. Первый учебный день, ознакомительная экскурсии по Академии, во тьме Бестиария смутно вырисовывается гигантская полуголая фигура, смотрит на нас маленькими, холодными, людоедскими глазками из-под огромных надбровных дуг. Удивленный Петянин голос:

«Он что, ручной?»

«Почти, — ответила профессор Ладынь. — Человеческую речь понимает, но гладить не рекомендую — кусается…»

С тех пор барона Карского, магистра стихийной магии, героя Вейрской войны так и называли: «почти ручной».

Бестиарий приветствовал хрустом и урчанием. Справа в стеклянную стену отчаянно бился гигантский паук.

— Пздрвляю. Ты тперь члн магчского ордна! — сказал смотритель, открывая окошко для кормления и пожимая мохнатую ногу.

Нога хрустнула. Паук эффектно развернул жвалы и ринулся в бой, но застрял головой в узком проходе.

— Я с тбой сгласен, нвость — …! А еще гврят, жвтные нче не пнимают… — умилился Фрол.

Оставив смотрителя в компании его всепонимающего собеседника, я пошла наверх, в вольеры птеров.

Птеры — гордость Бестиария. Их выводили больше столетия — зверей, способных без устали преодолевать по воздуху огромные расстояния со всадником на спине. Среди магов они не пользуются популярностью — летающие корабли удобнее, выносливее и не просят жрать! Зато заморские владыки платят миллионы за каждого, это безумно престижно — иметь хотя бы одного крылатого коня в королевстве. Хотя на лошадь эти полуящеры-полуптицы смахивают разве что упряжью, и то весьма отдаленно.

А еще это самые изящные существа в мире. Небрежный чернильный набросок гениального художника; причудливая пляска тени огня на стене; алые угольки глаз — такие они в темноте стойл, то ли твари Преисподней, то ли хранители Ирия…

Поймала себя на том, что разум цепляется за любую деталь, за любое рассуждение, лишь бы только не думать о том, главном.

Майти нет…

— Майти нет — шепнула я птерам.

— Ууааааррррр… — ответили мне. Волнуются. Чуют демона… У птеров странные голоса — низкое, раскатистое горловое воркотание, сменяющееся повизгивающими выкриками, похожими на душераздирающий скрип несмазанных дверных петель.

Брать силу у животных легко, они сами ее отдают, если любят. У каждого по чуть-чуть — это безвредно. Кошак оживал на глазах. Я запихала его за пазуху, закутала в куртку и приказывала спать. Он крепко-крепко вцепился коготками в свитер. Боялся, что я опять куда-то пропаду… Я свернулась на соломе в вольере серебристого Ратака. Птер подошел, сунул голову, чтобы я почесала между вставшими вертикально чешуйками. Черный взмяукнул, полез наружу. Он хотел крови и смерти, как обычные котята — молока и поиграть. Я посылала ему волны сна. Ратак хлопал крыльями, заинтересовано щипал клювом мою куртку, тщась добраться до позднего ужина. Демон ему чрезвычайно не нравился, но не пугал. Птеров мало что может напугать. Опасаясь, что недовольная зверюга может и лапой заехать, а когти птера, между прочим, оставляют царапины на каменных плитах взлетной площадки, я хлопала его по холке: